Серебряные коньки - Мери Элизабет Додж

О пропавшей тысяче гульденов Ганс не решился упомянуть: это была не только его тайна.

– Ну, до свидания, Анни, – наконец сказал он. – Время идет, а мне нужно как можно скорее бежать в Амстердам и прежде всего продать вот эти коньки. До вечера ждать нельзя, так как деньги нужны матери теперь. А потом я постараюсь найти себе какую-нибудь работу.

– Как? Ты хочешь продать свои новые коньки – ты, лучший конькобежец в околотке? Ведь через пять дней будут состязания!

– Да, знаю, – твердо сказал Ганс. – Я не буду участвовать в них, а домой вернусь на своих старых, деревянных… До свидания!

– Постой, постой, Ганс! Ты в самом деле хочешь продать свои коньки?

– Конечно, – улыбаясь, ответил он.

– Ну, если так, – несколько нерешительно сказала Анни, – то я могу… то есть я знаю человека, который с удовольствием купит их. А в Амстердаме тебе пришлось бы продать их за полцены. Давай их мне. Я успею вовремя принести деньги твоей матери.

– Хорошо, благодарю тебя, Анни, – сказал Ганс, снимая коньки. – Но ты вернешь мне коньки сегодня же, если человек, на которого ты рассчитываешь, не захочет купить их? Завтра утром мне нужно будет купить торф и мясо.

– Он наверняка купит их, – с улыбкой ответила Анни и, кивнув Гансу, побежала домой.

Ганс уже успел привыкнуть к своим металлическим конькам, и после них деревянные показались ему очень неуклюжими. Они странно скрипели, а он то и дело спотыкался. Но несмотря на это, он не жалел, что ему пришлось расстаться со своими новыми коньками, и старался не думать о том, что состязания назначены через пять дней.

«Надеюсь, мама не рассердится, что я продал их без ее позволения, – думал он. – Мне не хотелось говорить с ней об этом: у нее и без того слишком много забот. Объясню все, когда принесу деньги».

Целый день ходил Ганс по улицам Амстердама в поисках работы. Ему удалось получить несколько мелких монет от возчика, которому он помог пригнать в город навьюченных мулов, но тем дело и ограничилось. Мальчик заходил во все магазины и просил у хозяев места посыльного или носильщика, но всюду получал отказ. Одни говорили, что у них все места уже заняты, другие предлагали прийти месяца через два, а иные, не говоря ни слова, махали ему рукой, чтобы он уходил.

То же самое было и на товарных складах. Казалось бы, в этих огромных зданиях, где лежало столько полотна, бумажных и шерстяных материй, стеклянной и фарфоровой посуды, муки и кирпичей, всегда найдется какое-нибудь дело для сильного, здорового мальчика. Однако и там всюду был один ответ: «Все места заняты. Если бы ты пришел перед Днем святого Николаса, тебе бы нашлась работа, так как в то время было очень много дела. А теперь у нас и без тебя слишком много народу».

Вечером, незадолго до захода солнца, Ганс пошел назад в Брук. Оставалась только одна надежда – может быть, мингер ван Гольп вернулся домой. Говорят, впрочем, что накануне вечером Петер тоже отправился в Харлем. Ну, во всяком случае, нужно попытаться.

К счастью, Петер уже успел вернуться и собирался куда-то идти, когда Ганс подошел к дому.

– Ах, это ты, Ганс! – воскликнул Петер. – А я как раз собирался к тебе. Хорошо, что ты пришел! Входи поскорее.

Счастье наконец улыбнулось Гансу. Мингер ван Гольп согласился поручить ему отделку крыльца в своем новом доме и просил Петера передать, чтобы Ганс немедленно принимался за дело. Мастерская была там же, и Ганс мог пользоваться ею.

Все это устроилось так быстро благодаря Петеру, который нарочно съездил в Харлем, чтобы переговорить с отцом и поскорее уладить дело. И он почувствовал себя вознагражденным за свои хлопоты, когда увидел просиявшее лицо Ганса.

– Мне кажется, я в состоянии буду сделать эту работу, – сказал Ганс, – хоть мне никогда…

– Я уверен, что ты отлично справишься с ней! – перебил его Петер. – Все нужные инструменты ты найдешь в мастерской… Ну, как здоровье твоего отца?

– Ему лучше. Он быстро поправляется.

– Удивительно! Никогда в жизни не слышал о таком чудесном исцелении. Да, нужно сознаться, что старый суровый Бёкман – великий ученый!

– Больше, чем великий ученый, – горячо возразил Ганс. – У него доброе, великодушное сердце. Без него мой бедный отец никогда не пришел бы в себя. Знаете что? – прибавил он, и глаза его заблестели. – По-моему, ни одна наука на свете не сравнится с медициной!

Петер пожал плечами.

– Может быть, но меня лично она нисколько не привлекает. Что же касается доктора Бёкмана, то я согласен, что он замечательный врач. Как человек – другое дело. Избави нас Бог от таких людей!

– Но почему вы так говорите? – воскликнул Ганс.

В эту минуту из смежной комнаты вышла мефрау ван Гольп в великолепном чепчике и длинном шелковом фартуке, обшитом кружевами.

Петер тотчас же придвинул к камину стул с высокой спинкой и, когда его мать села, поставил ей под ноги скамеечку.

Ганс низко поклонился и хотел уйти.

– Нет, постой минутку, – сказала мефрау ван Гольп. – Я слышала твой разговор с моим сыном и вышла сюда, чтобы сказать тебе, что ты совершенно прав. У доктора Бёкмана, действительно, очень доброе и великодушное сердце, хоть он и кажется суровым с виду. Ему пришлось пережить большое горе. Он лишился, и при крайне печальных обстоятельствах, своего единственного сына, очень милого юноши, но немножко легкомысленного и горячего. С тех пор доктор Бёкман страшно изменился. А раньше трудно было найти человека любезнее и симпатичнее его.

– Нет, постой минутку, – сказала мефрау ван Гольп.

Посидев еще некоторое время с мальчиками, мефрау ван Гольп ушла, а они вышли на крыльцо, так как Гансу пора было отправляться домой.

– Теперь, когда ты успокоился за отца, – сказал Петер, – ничто не помешает тебе участвовать в состязаниях. Никогда еще не бывало у нас такого, и все без конца толкуют об этом.

– Я не буду участвовать, мингер.

– Не будешь? Это почему? – удивился Петер.

– Потому что мне нельзя, – ответил Ганс и нагнулся, чтобы взять свои коньки, которые оставил около крыльца.

Петер понял, что этот разговор неприятен Гансу, и потому удержался от расспросов. Он простился с ним и, стоя у двери, долго смотрел ему вслед. Когда Ганс подошел к каналу и стал надевать деревянные коньки, на лице Петера выразилось изумление.

– Что это значит? – пробормотал он. – Где же его новые металлические коньки?

Глава ХVI. Добрая волшебница. – Таинственные часы

Солнце уже заходило, когда Петер увидел вдали маленький домик, который столько лет назывался «домом идиота». Около него ходили две девочки.

Одна была в серой заплатанной кофте, синей юбке, полинявшем синем фартуке и старом, плотно прилегающем к голове чепчике. Гансу были хорошо знакомы все эти принадлежности костюма. Он тотчас же узнал и быстрые тоненькие ножки в огромных, похожих на лодки, башмаках. Это, без всякого сомнения, Гретель.

Другая девочка была одета гораздо наряднее: в хорошенькой юбке, красной кофточке, изящном чепчике, концы которого развевались над золотыми серьгами, и в маленьких кожаных башмаках. Да, это Анни.

Девочки ходили, обнявшись, взад и вперед около дома и так энергично кивали и качали головами, как будто решали важные государственные дела.

– Ура! Я нашел работу! – воскликнул Ганс, быстро подходя к ним.

Услышав его голос, Метта вышла из дома, и он рассказал ей о своей удаче. Мать тоже могла порадовать его. Отец чувствовал себя настолько хорошо, что сидел почти весь день, а потом лег и заснул «спокойно, как ягненочек».

– Ну, теперь моя очередь, – сказала Анни, отводя Ганса в сторону. – Твои коньки проданы, и я принесла тебе деньги.

– Семь гульденов! – с изумлением воскликнул Ганс, сосчитав монеты. – Да это втрое дороже того, что я заплатил за них!

– Ну и что? Дороже, так дороже, – спокойно сказала Анни.

– Мы должны вернуть покупателю лишние деньги, – заявил мальчик.

– Нет, я не стану возвращать их, – возразила Анни. – Коньки уже проданы, и дело кончено. – Потом, заметив, что слова ее огорчают Ганса, она прошептала: – Не думай, что тут вышло какое-нибудь недоразумение или ошибка. Покупатель сам настаивал на том, чтобы заплатить семь гульденов. Ты веришь мне?

– Верю, – ответил Ганс.

Метта очень обрадовалась, увидев столько денег, но узнав, что Ганс получил их за коньки, которыми так дорожил, вздохнула и грустно взглянула на него.

– Бедный мальчик! – воскликнула она. – Это большое лишение для тебя!

– Ничего, мама. Когда разбогатеем, купим другие.

– Долго придется ждать этого, сынок, – ответила Метта и, понизив голос, прибавила: – Мы могли бы разбогатеть, если бы не Ян Камп. Это он вырыл наши деньги, Ганс, вырыл много лет тому назад. Уж поверь мне!

– Очень может быть, – согласился Ганс. – Ну, мама, нам лучше всего забыть об этих деньгах. Они во всяком случае пропали. Не будем больше думать о них.