Тень и реальность - Сухотра Свами

Они утверждают, что Бытие нельзя назвать совершенно не заинтересованным в творении. Скорее Бытие, чтобы созерцать себя, делится на наблюдателя и наблюдаемое. В этом акте наблюдения реальное Бытие теряется. Наблюдающая личность и формы, которые она наблюдает, не являются Бытием, которое безлично и бесформенно.

Этот ответ на вопрос «почему?» парадоксален. Какой смысл Бытию наблюдать себя таким, каким оно не является, если оно может наблюдать себя таким, какое оно есть? Имперсоналисты защищают свой парадоксальный ответ следующим образом: «Только достигнув парадокса, мы вынуждены перестать задавать вопросы».[96] Но отказ от вопросов перед лицом парадокса сам по себе еще не дает ответа на вопрос, почему возник парадокс.

Ведический ответ не парадоксален. Произведение художника представляет собой своего рода иллюзию, но все равно оно восхищает зрителя, преклоняющегося перед талантом его создателя. Аналогичным образом высшее произведение искусства, созданное Кришной, творцом этого бренного мира, должно вызывать у нас восхищение Его непревзойденным талантом. Поэтому в «Шветашватара-упанишад» Бога превозносят, называя Его Майином – повелителем майи, противоречивой материальной энергии.

То, что Сам Кришна является четырьмя причинами, перечисленными Аристотелем, указано в «Шримад-Бхагаватам» (6.9.42): как упадана Он порождает все элементы творения. Как сварупена прадхана-рупена Он, Его вечная личная духовная форма, является источником всех материальных форм. Как нимиттаямана Он является действующей причиной. И как артха-вишеша Он представляет Собой индивидуальную потребность, или цель, каждого живого существа. Такое понимание Кришны освобождает человека от иллюзий. Но если мы думаем, что четыре причины космического творения порождены нашей собственной способностью к наблюдению, это значит только, что ложное эго замутняет нашу логику.

Рациональное ложное эго

Молодой берлинец, задавший мне вопрос, исходил из того, что древнегреческие рационалисты, в том числе Платон, опирались на дедукцию точно так же, как мудрецы ведических времен. Подобная точка зрения высказывается и современным толкователем индийского мистицизма:

«Однако у тех и у других (философов древней Греции) мы обнаруживаем то же глубокое чувство разума, логики, порядка, гармонии, эксперимента и опыта».[97]

Некоторые параллели отрицать невозможно. Но чтобы получить верное представление о ведическом методе познания, нам следует обратиться к фактам. Греческая философия, которая лежит в основе европейской философской традиции, возникла как интеллектуальная реакция на ограниченность эллинских религиозных писаний. Ведическая философия, напротив, объясняет причины, которые открыты в ведических писаниях.

Историки говорят нам, что философия зародилась тогда, когда греческие мыслители начали сомневаться в «Теогонии», одном из главных религиозных текстов того времени. Считалось, что «Теогония» (происхождение богов), написанная Гесиодом в VIII в. до н. э., была продиктована ему неземными существами, Музами. Там говорится, что мир и боги возникли из хаоса (chaos), т. е. бездны.[98]

Хаос был и логической бездной, пустотой, куда не может проникнуть разум. Свабхава (естество, натура) греков тяготела к логическим умозаключениям, поэтому нет ничего удивительного в том, что некоторые мыслители восприняли проблему хаоса как вызов. Они аргументированно предложили заполнить бездну несколькими каузальными началами (водой, огнем, воздухом и т. д.). Постепенно некоторые философы, возможно, испытавшие на себе влияние идей, распространенных в Индии, отвернулись от физических теорий причинности, чтобы рассуждать о Бытии чистого разума, лежащем в основе всего сущего. Платон, величайший из этих философов, понимал Бытие (от греческого to on – «то, что есть») как аспект auto to agathon – «Само Благо». Благо можно обнаружить на высшем уровне абстракции, в мире идей, независимом от человеческих мыслей, где интеллект философа может наслаждаться всей полнотой истины, красоты, формы, души и других идеалов. Наш мир является лишь тенью мира идей.

Однако Платон не добрался до реальности, находящейся за пределами тени. Его философия достигает высшей точки в учении о прообразах, согласно которому конечные вещи этого мира являются подобиями абсолютных идей вселенского разума. Однако Веды идут дальше: кенешитам патати прешитам манах – «Кто привел в движение разум?»[99]

Греки не задавали этого вопроса, потому что запутались в собственных предположениях. «Теогония» учила, что все личности, включая богов Олимпа, возникли из безличного хаоса. Платон вслед за ней предполагал, что за пределами бездны, отделяющей людей от истины, находится бестелесное (asomatos) и невидимое нечто – невидимый идеальный мир, где «формы мыслятся, но не воспринимаются зрением».[100]

Таким образом, логика Платона отличается от логики Вед. Она не связывает тень личности с подлинной личностью. Платоновское отрицание «личности», существующей в форме грубого физического тела (стхула-шарира), привело его к признанию тонко-материального ума (линга-шарира). Однако в действительности ум и материя являются оболочками истинной личности, души, которая трансцендентна (пара). Это объясняет Нарада Муни в «Шримад-Бхагаватам» (1.5.27):

«О, великий мудрец, как только я почувствовал влечение к Личности Бога, я стал слушать повествования о Господе с неослабным вниманием. И по мере того, как мое влечение усиливалось, я начал осознавать, что только по невежеству отождествил себя с грубой и тонкой оболочками, ибо и Господь, и я трансцендентны».

Изысканные теории древнегреческих рационалистов были продуктом их свабхавы, или интуиции. Но развитая интуиция еще не является гарантией того, что человек постиг истину. Даже далекие от философии люди в своем воображении отрицают то, что не нравится им в этом мире, мечтая о лучшем, идеальном мире. Современные идеалы свободы, равенства, братства, мира на земле, которые все признают и разделяют, так и остаются манящими умозрительными понятиями, которые почему-то никак не воплощаются в нашей жизни, во всяком случае надолго. Таким образом, оказывается, что на творения нашего ума можно положиться не больше, чем на физический мир вокруг нас. Однако на протяжении всей истории люди интеллектуального склада отворачивались от несовершенств физического мира, чтобы найти опору в более возвышенных сферах ума. Почему?

«К возвышенным сферам человек обращается, когда он ищет удовольствия, но сталкивается с препятствиями. Таково ваше положение. Вы ищете удовольствие, но не можете получить его в высших сферах, где нет препятствий. Ваша цель – наслаждение, но когда вы говорите о высшей сфере, это означает, что, стремясь испытать удовольствие, вы натолкнулись на препятствия. Поэтому вы ищете сферу, в которой нет препятствий. Но цель остается той же».[101]

Корень свабхавы лежит в принципе наслаждения.[102] С него начинается жизненная философия каждого человека. Когда свабхава, или интуиция, не подчиняется ведической логике, она стремится к ложным целям, неправильно понимая высшее счастье. Свабхава древнегреческих рационалистов заключалась в том, что они искали счастья в абстрактных логических рассуждениях. «Теогония» не давала удовлетворительного ответа на их вопросы о происхождении мира. Поэтому они, оставив религию, направили свои умы в глубь сферы мышления. Так как они по природе своей были мыслителями и, естественно, любили размышлять, они предположили, что «каждому ясно, что разум (ноус) является целью всех вещей и что все происходит из разума и весь мир возник из разума».[103] В «Никомаховой этике» Аристотель называет интуитивный разум Богом: ho theos kai ho nous. Целью неоплатонической философии было единство с Божественным Разумом (henosis), бытие которого заключается в том, что он осмысливает собственное бытие.

C другой стороны, христианские рационалисты с самого начала приняли содержащееся в Библии утверждение о существовании личностного Бога, как причины Бытия. Но их свабхава вернула их в материальный мир, в котором им хотелось получить наслаждение от Божьего творения. С помощью разума они создали образ Бога – снисходительного отца, вручившего человечеству свое творение, чтобы оно благочестиво наслаждалось в нем материальным счастьем. Они решили, что научный прогресс служит Богу, ибо он способствует цивилизованному услаждению чувств. Эта привязанность интеллекта к материи в конце концов поставила их перед выбором между Богом и материальным счастьем. Отринув Бога и распахнув объятья материализму, рационалисты заявили: «Человек и есть Бог, высший наслаждающийся в этом мире».