Тигр стрелка Шарпа. Триумф стрелка Шарпа. Крепость стрелка Шарпа - Корнуэлл Бернард

Типу подошел к трону и уставился на своего любимого тигра. Модель была изготовлена в натуральную величину искусным мастером-французом: зверь застыл с поднятой лапой над вырезанной из дерева фигурой британского солдата. На боку тигра имелась рукоятка, и, когда ее поворачивали, когтистая лапа терзала лицо солдата, а спрятанные внутри туловища животного тростинки шевелились, издавая звуки, напоминающие рык зверя и жалобный стон человека. Там же находился орган с клавиатурой, но Типу редко забавлялся игрой на инструменте, предпочитая слушать звериное рычание и человеческие вопли. Вот и теперь он повернул рукоятку, наслаждаясь пронзительными возгласами умирающего. Еще несколько дней, подумал он, и само небо содрогнется от настоящих криков гибнущих красномундирников.

Душераздирающие звуки наконец смолкли.

– Думаю, он шпион, – произнес неожиданно Типу.

– Так убейте его, – сказал Аппа Рао.

– Шпион, проваливший задание, – продолжал султан и повернулся к Гудену. – Вы говорите, он шотландец?

– Да, ваше величество, шотландец.

– То есть не англичанин?

– Нет.

Типу пожал плечами – невелико отличие.

– В любом случае он старик, но достаточная ли это причина, чтобы проявить к нему милосердие?

Вопрос был адресован Гудену, который, услышав перевод, напрягся.

– Его захватили в военной форме, ваше величество, а потому смерти он не заслуживает. – Француз хотел было добавить, что цивилизованному человеку мысль убить пленного и в голову бы не пришла, но, зная, как Типу не любит поучения, промолчал.

– Он ведь здесь, разве нет? Разве это не причина, чтобы предать его смерти? Здесь не его земля, не его народ, он ест не свой хлеб и пьет не свою воду.

– Убьете его, ваше величество, – предупредил Гуден, – и британцы тоже не станут церемониться с пленниками.

– Сегодня я преисполнен милосердия, – сказал Типу, что вполне соответствовало истине. Есть время, когда нужно быть безжалостным, и есть время, когда следует проявить милосердие. Возможно, шотландец еще пригодится в качестве заложника. Сон, ниспосланный ему прошлой ночью, обещал, что все будет хорошо, обнадеживали и утренние знамения, так что султан мог позволить себе выказать милость. – Отведите его в тюрьму.

Где-то во дворце французские часы отбили время, напоминая Типу о молитве. Он отпустил приближенных и прошел в скромно устроенную комнатку, где, повернувшись лицом в сторону Мекки, исполнил обязательный ритуал.

Тигры во дворе, обманутые в своих ожиданиях, нехотя вернулись в тень. Один зверь зевнул, другой сонно закрыл глаза. Будут другие дни, будет другая пища. В ожидании этих дней, дней, когда хозяин не будет столь милосерден, тигры и жили. Оставшись один в тронном зале, полковник Жан Гуден повернул ручку на боку деревянного зверя. Тигр зарычал, лапа опустилась, когти заскребли по деревянной плоти, и англичанин громко закричал.

* * *

Шарп кричать не намеревался. Еще до того, как все началось, он твердо решил, что не проявит слабости, а потому даже рассердился на себя, когда вздрогнул от первого удара, но вскоре боль сделалась такой острой, что контролировать дрожь он больше не мог. Тогда Шарп закрыл глаза и впился зубами в кожаную полоску, но все равно каждый раз, когда плеть врезалась в кожу, в голове у него звучал пронзительный, хотя и неслышный, крик.

– Сто двадцать два! – объявил Байуотерс.

Барабанщики устали, но расслабиться не могли, зная, что за ними пристально наблюдает сержант Хейксвилл.

– Сто двадцать четыре!

Именно тогда сквозь заполнивший голову молчаливый вопль пробилось что-то еще. Всхлип. За ним другой. Шарп прислушался, понял, что всхлипывает он сам, и тогда заворчал, открыл глаза и стал смотреть на офицеров, восседающих на своих конях всего в нескольких шагах от него. Он смотрел пристально, не мигая, как будто надеясь каким-то образом перевести ужасную боль со своей спины на их мерзкие лица, но ни один из офицеров не глядел на него. Одни считали облака на безоблачном небе, другие рассматривали травинки под ногами, и все старались не замечать, что перед ними, у них на глазах человека забивают до смерти.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Сто тридцать шесть, – продолжал счет Байуотерс.

Кровь текла по спине и уже перепачкала до колен белые бриджи, забрызгала слипшиеся напудренные волосы… а хлыст все свистел, и каждый удар вырывал из тела комочек плоти, рвал на полосы кожу и разбрасывал блестящие красные капли.

– Сто сорок. Повыше, парни, повыше! По почкам не бить! – рявкнул Байуотерс и бросил взгляд на батальонного врача.

Рассеянный взгляд Миклуайта был устремлен куда-то вдаль, а лицо с отвислым двойным подбородком оставалось равнодушным, как будто врач всего лишь созерцал голубое летнее небо.

– Не хотите взглянуть на него, мистер Миклуайт? – предложил старшина, но тот лишь покачал головой. – Продолжайте, ребята, – не скрывая неудовольствия, бросил Байуотерс.

Порка продолжалась. Хейксвилл наблюдал за происходящим с нескрываемой радостью, но большинство солдат либо смотрели в небо, либо молились за то, чтобы Шарп не закричал. Не закричать – означало победить, пусть даже ценой жизни. Посмотреть редкое зрелище пришли и индийские солдаты. В войсках Ост-Индской компании такое наказание отсутствовало, и большинство сипаев не могли понять, как могут британцы столь жестоко обходиться со своими.

– Сто шестьдесят девять! – крикнул Байуотерс и вдруг заметил, как под хлыстом мелькнуло что-то белое. Впрочем, кость тут же скрылась под ручейком крови. – Вижу ребро, сэр! – обратился сержант к врачу.

Миклуайт отмахнулся от назойливой мухи и перевел взгляд на плывущее к северу облако. Там, вверху, должно быть, ветерок, подумал он, жаль, что здесь, внизу, воздух как будто застыл. Капелька крови шлепнулась на его голубой мундир, и врач торопливо отступил на пару шагов.

– Сто семьдесят четыре! – Байуотерс вел счет, вкладывая в каждое число все свое недовольство.

Шарп чувствовал, что теряет сознание. Боль стала невыносимой. Его словно сжигали заживо и одновременно кололи. Каждый удар исторгал из него всхлип, но звук получался таким тихим, что его едва ли слышали даже два вспотевших барабанщика, которые уже с трудом поднимали руки. Шарп снова закрыл глаза. Воздух входил в него и выходил обратно со свистом, проталкиваясь мимо кляпа, пот и слюна стекали по подбородку и падали на землю, где в пыли расплывались темные пятна.

– Двести один, – хрипло выкрикнул старшина, думая о том, стоит ли рискнуть и приложиться к фляге.

– Прекратить!

– Двести два.

– Прекратить! – требовательно повторил властный голос, и батальон как будто очнулся от дремы.

Мальчишка-барабанщик неуверенно стукнул еще раз и, увидев, что старшина Байуотерс предостерегающе вскинул руку, опустил палочки. Шарп поднял голову и открыл глаза – все вокруг расплывалось и смешивалось в неясное пятно. Боль пронзила его, он всхлипнул и снова опустил голову. С губ сорвалась длинная ниточка слюны.

Полковник Артур Уэлсли направился к треноге. Секунду-другую майор Ши и его заместители смотрели на своего командира растерянно и почти виновато, как будто их застали за каким-то недозволенным занятием. Все молчали. Полковник подъехал ближе, с кислым видом оглядел окровавленного солдата, потом протянул руку с зажатой в ней плеткой и заставил Шарпа поднять голову. Их взгляды встретились, и Уэлсли едва не содрогнулся, когда глаза жертвы полыхнули ненавистью. Он убрал плеть и вытер испачканное слюной кнутовище о седло.

– Отвяжите его, майор, – холодно распорядился полковник.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Есть, сэр. – Ши нервничал – уж не совершил ли он какую-то ужасную, непростительную ошибку? – Сию минуту, – добавил майор, забыв отдать приказ.

– Я не люблю вмешиваться в отправление наказания, – достаточно громко, чтобы слышали офицеры, добавил Уэлсли, – но рядового Шарпа надлежит доставить в палатку генерала Харриса сразу после того, как ему будет оказана необходимая помощь.

– В палатку генерала Харриса? – изумленно переспросил Ши. Генерал Харрис командовал всеми экспедиционными войсками, и майор не мог представить, какое отношение к нему может иметь забитый до полусмерти солдат. – Есть, сэр. Конечно. Сию минуту.