Змеиная Академия. Щит наследника. Часть 2 (СИ) - Шеллар Аэлрэ

Магистр Эо шэ Дарш сидел у окна, молча глядя слепыми глазами вперед в сторону дворца и других летучих островов. Угроза была уже ясной, ощутимой, объемной.

— Несчастный глупец, одержимый собственной силой, что же они с тобой сделали… — шевельнулись сухие губы.

Тонкая рука теребила покров, не решаясь его скинуть даже наедине с собой — слишком опасно. Если хоть кто-то узнает… Даже Илшиардену не доверил он этой тайны. Он… Глухой смешок. Какой идиот придумал, что время лечит? Сердце болит также, как и много тысяч лет назад, когда ее бога предали и заточили. О, если бы только она могла стать его последней Жрицей. Но проклятые ограничения, наложенные на таких, как она, что были посвящены Вечному Ничто, не давали возможности стать жрицей одной из богинь. Тогда ее имя звучало совсем по — другому, да и была молодая прорицательница древней расы вечно юной красавицей, а не изуродованным обрубком былой славы.

Почему вдруг вспомнилось это сегодня? Быть может, потому, что уже который месяц по городу идут нехорошие слухи? Давно погибший мальчик восстал, преданный тоже рвется к жизни — и Эо была последней, кто его бы в этом обвинил. Жаль немного жертв, но что делать, если на другой стороне твоя жизнь и разум? Да и начинал он древний ритуал едва ли будучи в своем уме. А, может, так странно потому, что ходят слухи о новом Палаче? Магистр беззвучно усмехнулась, перекатывая яблоко в пальцах. Подбросила вверх, швырнув маленьких кинжал, выхваченный из волос — рассеченное надвое яблоко упало на колени. Она не видела в полном смысле этого слова — как видят другие, но, тем не менее, и не была слепа, как считали.

Просто прорицатели видят иначе. За все надо платить. Тогда, многие тысячелетия назад, она этого не понимала, и поступила глупо. Поверила сплетням. Отступилась. Полно, Эо, не прячься за этими изящными формулировками. Ты предала. Своего возлюбленного, бога — пусть и не своего. И из-за чего? Из пустой глупой ревности. Какими же жестокими и бездушными бывают смертные. Вой — не вой, прошлого не вернешь. Она сторицей за свою глупость заплатила — смертью своего так и не рожденного сына, пытками, преследованиями, веками мучений, когда от нее прежней уже вовсе ничего не осталось. Но покоя боги и нелюди ей не давали- слишком огромен был страх перед древним богом и всеми, кто с ним соприкасался. Это сейчас воспоминания многих поблекли, да и у змейки слишком сильные защитники, и то — жизнь ее висит на волоске. Илшиарден, гордый упрямец… Иногда Эо его ненавидела за то, что он мог бы вернуть Айра Ши, но отказывался верить, предпочитая собственную независимость.

Нет, она понимала его. И не могла осудить. Каждый заплатит за свои проступки сам. В срок. И она тоже, наверное, еще долго будет расплачиваться по счетам. Самое горькое — то, что она лишена возможности чуять силу древнего, да и в видениях своих богов она видеть не может. Только доживать столько, сколько отпущено, скрываясь под мороком мужчины — впрочем, не так-то и много пришлось менять, слишком многое в ней изменилось.

Шум ветра отвлекал от тяжелых мыслей, также, как и барабанящие по стеклу капли первого весеннего дождя.

Ветер, звезды.

Мир опрокинут мой,

Пополам разрезан — из раны сочатся сны.

Крик — бессильный, отчаянный и немой,

Вздох последний — все мы обречены…

Право, песня выходит дрянная, да и голосок такой, что пьяниц только пугать. Искры магии вьются в воздухе в невидимом танце. В храмы ей путь заказан, не узнать, о чем шепчутся жрецы, да и последние змейцы она была в отъезде по поручению императора, лишь недавно вернувшись в столицу.

— Остались нам лишь долг и честь, — собственный голос звучал хрипло и ломко в гнетущей тишине.

Слова присяги звучали насмешкой. Много переменится… жаль императора, жаль Илши, сколько всего им предстоит вынести. Предательство ранит больнее всего. Эо тихо засмеялась, слыша, как в смехе звучит безумие — оно, как родную, давно обнимала за плечи, давай силы жить поле всего, что было в прошлом.

Чужое присутствие было, как кинжал под ребра — слишком больно, слишком сильно, слишком остро. Ледяная ладонь ласково ухватила за шею, приподнимая в воздухе. Да, теперь она видела.

Знакомое черное пятно, жалящее своими прикосновениями, еще не достигшее своего былого величия, но уже и не ослабленное.

— Айри, — тонких бледных губ касается сумасшедшая улыбка, и она тянет руку, желая коснуться.

Чужая мощь обрушивается на голову, подминая под себя, врываясь в ее разум жестко и безжалостно, без малейшей подготовки, считывая, кажется, всю жизнь, начиная с момента рождения. Раньше она бы не выдержала — умерла от режущей сознание боли или осталась идиоткой. Но разум безумцев куда гибче, а к боли ей давно не привыкать.

Она отдалась ей, растворилась ей, распахнула сознание навстречу, уже сама жадно впитывая обрывки того, что ей ненароком предложили. Девочка все-таки вызвала его из небытия… И уже чуть не поплатилась за это. Айр был зол и расстроен — насколько он был способен испытывать эти чувства — все же он изрядно привязывался к своим жрицам. Эо и сама не знала, сколько это длилось, когда миг — и ее резко отпустили, тут же перехватив за талию и прижимая к чужому телу. Чужие губы обожгли холодом, сминая жадно ее, он обвился вокруг, как всегда любил, прижимая руками, царапая когтями, лизнув раздвоенным языком.

— Ты сама виновата, алата. Не бросила бы меня и…

— И что? — горькое — у меня было время подумать, жизнь моя. Выбирая между некоторыми сведениями, храмовыми ценностями и своим ребенком, прости, я выбрала его.

— Это не помогло, — жесткое. Да, он все еще зол и зол сильно, но она слишком хорошо знала древнего бога.

За ненавистью была печаль и скорбь. Дети у богов — редкость.

— Зачем ты пришел ко мне? — Эо слепо протянула руку, очерчивая резкие скулы, четкую линию губ, касаясь ладонью щеки, зарываясь пальцами в темные волосы. Как же мешала сейчас проклятая слепота, не давая увидеть его полностью, целиком, а не безликое очертание силы.

Эскайр что-то тихо прошипел себе под нос — и ее ноги вдруг оторвались от земли. Эо прижимали — почти бережно, сильно, не давая и шанса выбраться. Шершавый раздвоенный язык слизал ее слезы.

— Я не могу ненавидеть тебя сильнее, чем люблю, илийская колдунья… видеть, через что тебе пришлось пойти, видеть твои страдания, когда я сам уже хотел вынести иной приговор — это невыносимо, — голос звучал глухо.

— Никто не приговорит меня сильнее, чем я сама, Айр. Я уже давно не та маленькая наивная девочка, которая думала, что весь мир готов расстелиться у ее ног, не та тщеславная пустышка, польщенная твоим вниманием. Я не знаю, что ты нашел во мне тогда, мой бог, но я сама готова отдать тебе свою жизнь, если теперь это тебе поможет.

Тени в комнате стали гуще. Высокий мужчина, почти растворившийся в тенях, держал на руках маленькую худую фигурку, закутанную в плащ.

— Хочу, чтобы вернулись твои чудесные волосы, — острые зубы, касаются уха, скользя по шее, вдруг учащается дыхание.

Она и не думала, что вернется это сладкое, давно забытое чувство — желание.

— Мне кажется — ты морок, а скоро очнусь, снова борясь с желанием спрыгнуть с башни.

— Мне нужно, чтобы ты помогла мне… нам всем… достойно сыграть эту партию. Восстание вот-вот начнется. Мне нужен храм и…

Тихий шепот. Согласный смешок.

— Мне нужны они оба — и твой строптивый ученик, и тот, второй…

— А взамен я…

Ладонь ложится на губы бога.

— Не говори того, о чем пожалеешь, судьба моя. Я сделаю то, о чем ты просишь. Но цену ты видишь.

Обжигающая, злая улыбка.

— Для меня не существует той цены, которую я не смог бы заплатить за истинную справедливость.

Да, пути бога не сравнимы с человеческими… И потому его Справедливость еще страшнее.

Он не отпускал — не хотел, перебирая ее короткие волосы, присыпанные инеем многолетних страданий.

— Я не хотел быть жестоким к моим любимым созданиям, — бескровные губы шевельнулись. Он уткнулся носом в плечо Эо, укутывая ее темным плащом, сотканным из теней, — но Илшиарден меня вынуждает, глупый, непокорный мальчишка. Моя маленькая жрица, — голос божества смягчился настолько, что, не знай Эо его, подумала бы, что говорит о возлюбленной, — еще слишком юна, оба ее дара все еще развиваются… она не видит будущее так четко, как вижу я. Пусть мне известна более всего судьба моих созданий. Я вижу кровь, Эо. Я вижу смерть на плитах императорского дворца. И все из-за одного мальчишки.