Горькая звезда - Владимир Контровский

И это было только началом…

— Как это все можно предотвратить? — медленно произнес потрясенный Щербицкий. — Если вам нужна поддержка, энергия там или редкие вещества…

— К сожалению, никак, князь. Сила, вложенная в заклятье, так или иначе вырвется наружу. Вопрос лишь в одном: когда.

— Но я могу сделать хоть что-то?

— Только одно, — сурово ответил хранитель, — в твоих силах назначить время, когда это произойдет: сейчас или позже, когда тебя уже не будет в живых. Ты можешь отложить катастрофу, одновременно изменив историю своей страны и возвысившись, — эти линии времени связаны неразрывно. Выбор за тобой, князь.

— И как же я смогу выбрать?

— Мы покажем тебе то, что ты не сможешь увидеть при жизни — то, что случится с твоим городом, если волею твоей беда будет задержана на двадцать лет.

Волхв возвратился и сел на свой то ли камень, то ли пень. В его руке снова появился посох, и на его верхушке зародилось такое же, как занавес, голубоватое электрическое сияние. И перед глазами Щербицкого начал развертываться странный фильм, живой и осязаемый. Перед потомком киевских князей чередой проходили невероятные события — сначала он видел их как непосредственный участник, затем, глядя на них глазами других людей, зачастую прежде ему незнакомых. В одних сценах Рюрикович сам принимал участие, другие просматривал, как просматривают обрывки телепередач или газетные страницы. Были и такие сцены, которые Щербицкий наблюдал изнутри, присутствуя незримой тенью и читая чужие мысли, словно открытую книгу.

Глава 6

Возможны варианты…

1987 год

Белый не городской снег нестерпимо сиял на солнце. Это место Щербицкому было хорошо знакомо — ухоженное подворье, высокий деревянный забор, прячущиеся в вековых корабельных соснах деревянные срубы. Охотничья база КГБ УССР «Чернобыльский бор». Хорошо здесь зимой, тихо, красиво и вокруг ни души — охотхозяйство включено в охранную зону Чернобыльской АЭС, так что посторонних здесь не бывает. Да и свои наезжают нечасто — разве что отдохнуть вдали от посторонних глаз или поговорить без лишних ушей.

На асфальтированной площадке перед крыльцом большого двухэтажного дома темнел ряд больших черных автомобилей. Его собственный служебный «ЗИС-111» и три черные «Волги» с затемненными стеклами. Две — с военными номерами, третья с обычными государственными, но из тех, которым отдают честь постовые. Чуть в стороне, соблюдая субординацию, жались два темно-зеленых «уазика» с мигалками и надписями «ВАИ». Из их выхлопных труб выстреливал пар, а из кабин, меняясь, чтобы не замерзнуть, то и дело выскакивали крепкие парни в теплых пальто и одинаковых норковых шапках — правительственная охрана. За машинами на деревянной стене висел большой плакат «Решения XXVII съезда КПСС — в жизнь!».

«Это в каком же году двадцать седьмой съезд должен будет пройти? — прикинул Щербицкий, — в восемьдесят шестом, вроде? Но сейчас на дворе зима. Получается, что…»

— Двенадцатое декабря одна тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года, — возник вдруг в его голове ровный бесцветный голос.

В просторном холле главного дома, подтверждая официальное назначение этого места, на стенах висели охотничьи трофеи. В основном кабаньи и косульи головы, но была пара лосей и даже внушительная медвежья шкура. На полу теснились горшки и кадки с зимующими пальмами и цветами.

Глаз самым краем зацепил затесавшийся в зеленые дебри большой, изрядно выцветший плакат. «До 2000 года каждая семья будет иметь отдельную квартиру. Генеральный секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачев».

«Горбачев, секретарь ЦК по сельскому хозяйству, недавно ставший кандидатом в члены Политбюро, — подсказала память. — И теперь этот балабол — Генеральный секретарь? Как такое могло произойти?»

Мысленный референт все тем же бесцветным голосом перечислил основные события, произошедшие в стране, начиная с восьмидесятого. Щербицкий тяжело вздохнул — то ли еще доведется узнать…

Сверху, из обеденного зала, в который ведет широкая уютная лестница с резными перилами, доносятся голоса — там обедали приехавшие на сановных автомобилях.

Обеденный зал соединялся с большой застекленной верандой, откуда открывался великолепный вид на заснеженный сосновый лес и вьющуюся между деревьями тихую неторопливую Припять. Бело-красные корпуса и трубы энергоблоков АЭС, чьи силуэты просматривались в морозном воздухе, не портили картину, а, пожалуй, наоборот, придавали ей завершенность и наполняли душу уверенностью в завтрашнем дне.

В зале с уютно потрескивающим камином, за столом, покрытым ослепительно-белой скатертью, обедали пятеро пожилых мужчин. В первом, сидящем на правах хозяина во главе стола, Щербицкий с удивлением узнал самого себя, только сильно постаревшего и очень усталого. Сидящий справа седой как лунь старик с тяжелыми складками у рта и строгим решительным взглядом оказался первым секретарем Томского обкома Лигачевым. Угрюмый человек в очках и темном костюме — это Виктор Чебриков, хорошо знакомый Щербицкому еще по работе в Днепропетровском обкоме. «Витю Леонид Ильич потом в Москву забрал, к Андропову в КГБ», — отстраненно подумал Щербицкий-наблюдатель. Напротив Чебрикова — глава Комитета государственной безопасности на Украине, генерал Федорчук, а рядом с ним — первый заместитель министра обороны, маршал Соколов. При всей кажущейся разности собравшихся здесь людей у них было общее выражение лиц, словно все они на протяжении долгого времени обдумывали одну и ту же серьезную проблему и теперь собрались здесь, чтобы принять очень непростое решение.

Дождавшись, когда присутствующие завершат обед, две немолодые официантки в безупречных фартуках и кружевных наколках споро, но без столичного лоска, убрали со стола и незаметно испарились.

«Секретарь сибирского обкома, начальник управления кадрами союзного КГБ, председатель КГБ Украины и заместитель министра обороны, — прикинул Щербицкий-тень. — Что может их объединить настолько, чтобы они собрались на тайную встречу?» В том, что эта встреча неофициальная и тайная, у него не было ни малейших сомнений. Для охоты не сезон, у Соколова по горло дел в Афганистане, Чебриков в такой компании без ведома Андропова вряд ли бы появился, а Лигачев и вовсе непонятно, как и зачем попал сюда из своей Сибири. «Егор Кузьмич Лигачев с тысяча девятьсот восемьдесят пятого года возглавляет секретариат ЦК и является членом Политбюро, — снова вмешался невидимый референт. — Маршал Соколов после смерти Устинова занимает пост министра обороны, генерал армии Чебриков — теперь председатель КГБ СССР, а генерал армии Федорчук с тысяча девятьсот восемьдесят второго года министр внутренних дел Советского Союза. Вы же, Владимир Васильевич, по-прежнему первый секретарь ЦК Компартии Украины».

Щербицкий-наблюдатель вспомнил, что на дворе стоит тысяча девятьсот восемьдесят седьмой год — понятно, что за семь лет многое изменилось. «Но если здесь собрались главы трех силовых ведомств и руководитель ключевой структуры ЦК, — подумал он, — это может означать лишь одно…»

Словно отвечая его мыслям, Лигачев достал из примостившегося у ножки стула портфеля увесистую пачку бумаг и хлопнул ею по столу.

— Видели, что он удумал? — спросил он, хмуро кивая на документы. Надпись на титульном листе гласила: «Об упорядочении деятельности Политбюро и секретариата ЦК КПСС». — Вот это он собирается утвердить на весеннем Пленуме.

— Видели, — кивнул коротко стриженной головой председатель КГБ СССР Федорчук. — Мои ж хлопцы эти бумаги и добыли. Что ж это выходит, Егор Кузьмич, они секретариат решили расформировать, а тебя, стало быть, на заслуженный отдых?

Незримый референт внес ясность: «В тысяча девятьсот восемьдесят втором году, по инициативе Брежнева и с вашего согласия Федорчук был переведен на пост председателя КГБ СССР. Он не был человеком Андропова, и тот, став генсеком и едва дорвавшись до власти, немедленно переместил Федорчука в министры внутренних дел. На новом месте работы жесткая манера управления сыграла с бывшим смершевцем злую шутку — коррумпированные милиционеры, которых Федорчук, невзирая на любые заслуги и звания, увольнял тысячами, образовали такую мощную оппозицию, что Горбачев, как бывший сельскохозяйственник, сам по уши погрязший в сети злоупотреблений и приписок, попытался снять Федорчука едва ли не первым своим указом. И если бы не ваш авторитет в Политбюро, Владимир Васильевич…».

— …на заслуженный отдых…

В ответ Лигачев едва не зарычал.

— Это работа Яковлева, — отложив вилку, сказал Чебриков. — После того как ушли на пенсию Громыко и Соломенцев, у него полностью развязаны руки.

— Я так понял, Горбачев хочет упразднить секретариат ЦК? — спросил министр обороны, маршал Соколов. — А еще он собирается спешно выводить войска из Афганистана и ликвидировать Варшавский договор!