Наследники - Михаил Алексеев

Первое:

«Уважаемый Михаил Николаевич!

В журнале «Советское фото», 1957, № 5, я прочитала Ваш рассказ «Валька». Я — жена Валентина Тихвинского и прошу вас принять от меня благодарность за то, что Вы его вспомнили добрым словом. Я и его мать полны горького удовлетворения, что не только мы его помним и знаем как человека большой души.

В конце рассказа Вы сожалеете, что мало знали о Валентине, а потому я хочу кратко рассказать о его жизни.

Родился он в 1917 году. Мать и отец — учителя, отец погиб на гражданской войне. Валя окончил пединститут, был комсомольцем, очень любил и знал литературу, хорошо преподавал (я училась в 10-м классе, и он на практике давал у нас уроки, так образно рассказывал, что ребята могли на другой день без подготовки отвечать).

Любил музыку, немного был художником: писал портреты, и пейзажи, писал стихи. Став педагогом, Валентин все-таки мечтал о другом, хотел поступить в институт кинематографии, мечтал быть кинооператором, поэтому у него была любовь к фотографии.

Мечта его не осуществилась, так как началась война. Вот это кратко о нем.

У меня к вам просьба, если это Вас не очень затруднит и Вы не забыли, то прошу Вас: опишите кратко его мысли, мечты, желания, привычки того периода, когда Вы были вместе. О его гибели я получила письмо от Андрея Дубицкого — и все. А как бы хотелось, чтобы живущие помнили о тех, кто тоже мог бы жить. Прошу меня простить, что я Вас беспокою своим письмом, но Вы должны понять, как этот рассказ встревожил все прошлое, и сейчас так ярко встают картины этого прошлого. Я — библиограф, просматриваю все журналы, а вот этот журнал мне попал в руки только недавно, хотя он пришел в июне месяце, и вот после прочтения его у меня было такое ощущение, что жив Валентин, где-то рядом, да и читая Ваши статьи и произведения, я к ним отношусь, как к друзьям.

Еще раз прошу извинения.

С дружеским приветом.

Людмила Кузнецова.

Мой адрес: Марийская АССР, г. Йошкар-Ола, Республиканская библиотека».

Второе:

«Уважаемая редакция!

Я являюсь читателем журнала «Советское фото». С большим интересом прочитал в № 5 рассказ Мих. Алексеева «Валька».

Дело в том, что с Валентином Тихвинским, о котором идет речь в рассказе и которого я узнал по помещенной фотографии, я учился вместе в институте. Это мой хороший товарищ, любимец всех студентов. Я его хорошо знаю потому, что он был активным членом институтского фотокружка, руководителем которого я был; мы очень много занимались в кружке, выпускали фотогазету, устраивали конкурс на лучший снимок. И вот, прочитав о Вальке (и мы так его звали) теплые слова, невольно вспомнил студенческие годы, и как-то сразу стало грустно, что так нелепо погиб Валентин.

Мы окончили институт (педагогический в г. Йошкар-Оле Марийской АССР) в 1939 году, и после этого я о нем никаких известий не имел.

А ведь его семья живет там, и никаких подробностей о его гибели не знает, и, возможно, Вашего журнала не выписывает. Поэтому я очень прошу Вас передать автору Мих. Алексееву мою большую просьбу: написать подробно о нем в педагогический институт на имя директора. Он использует этот материал в воспитательной работе среди студентов, тем более что директором работает Кожевников — наш товарищ, с которым мы учились вместе.

Я очень благодарен Мих. Алексееву за эту весточку о моем лучшем друге. И, кроме того, я был обрадован тем, что Валентин сумел применить свои знания по фотографии, полученные в моем кружке, на фронте борьбы с общим врагом. Наши труды даром не пропали.

Я сейчас фотографией занимаюсь редко, только по выходным дням (в порядке отдыха), так как много очень другой работы.

Если Вас не затруднит, то прошу исполнить мою просьбу.

Заранее прошу извинить за это мое, быть может, необычное письмо.

Полковник Разинов

29/VI 1957 г.».

Теперь я должен буду признаться перед читателями, что именно эти два письма натолкнули меня на мысль написать о дивизионной газете нечто вроде повести. Уже написанный рассказ о Вальке подсказал и ее форму — короткие новеллы, объединенные судьбами одних и тех же невымышленных героев.

В приведенных в повести «Двух письмах» есть такие строчки:

«И вот по-человечески очень хочется знать о вашей судьбе, Валя и Галя! Мы верим, что она прекрасна, так же прекрасна, как была прекрасна жизнь, очень, к сожалению, короткая жизнь вашего мужа и отца.

Где вы теперь, Валентина и Галочка?..»

Прошло совсем немного времени, и почта доставила мне маленький листочек, заполненный четким девичьим почерком. Привожу это письмо полностью в уверенности, что оно принесет немалую радость читателям, точно так же, как оно принесло ее мне:

«Я прочитала письмо моего отца, Петра Антоновича Королева. Большое спасибо Вам за теплые слова. Вы обещали выслать нам эти письма, и я буду очень Вам благодарна, если Вы сможете сообщить мне хоть что-нибудь о папе. Когда он погиб, мне было 6 лет. Знаю его по фотографиям и маминым рассказам. Я горжусь своим папой и утешаю себя мыслью, что он погиб не напрасно — он завоевал мне счастливую жизнь. Я учусь в Казахском государственном университете, на IV курсе физико-математического факультета. Только через год я смогу (как Вы предполагали) управлять умной вычислительной машиной, а на целину мы ездим каждый год на 2–3 месяца (в этом Вы правы).

Еще раз очень прошу Вас ответить мне.

Королева Галина.

21/IV 1959 г.».

Стоит ли что-либо добавлять к этому письму? Полагаю, что не стоит. Оно само может очень многое сказать и друзьям и недругам нашим…

А на днях мне передали письмо Аты Ниязова. Он пишет:

«Сейчас я работаю по воспитанию молодых строителей — заместителем начальника строительно-монтажного управления треста «Чарджоуоблстрой», возводим жилые дома для трудящихся, боремся за досрочное выполнение плана первого года семилетки».

Итак, славный наш Ата опять на переднем крае. Впрочем, в этом-то я не сомневался. Разве могло быть иначе!

На всякий случай сообщаю и его адрес:

Туркменская ССР, г. Чарджоу, СМУ № 3 треста «Чарджоуоблстрой». Ниязову А. Н.

…Вернемся, однако ж, к нашей встрече с Денисовым и Кузесом. Припомнили мы тогда всех: и Шуренкова, имя которого однажды промелькнуло в какой-то газете, и наборщиков Макогона и Михайлова, и, разумеется, шофера Лаврентия Еремина, и печатника Ивана Обухова — всех, всех. О многом и многих было говорено в ту памятную встречу.

Расстались на рассвете.

Хочется сказать всем им: доброго вам пути, хорошие люди!

1960 г.

Биография моего блокнота

Повесть в новеллах

У всякого уважающего себя и свое ремесло журналиста всегда при себе должен быть блокнот. Иные именуют эту измочаленную до полусмерти книжицу громко: «Моя творческая лаборатория». Первую половину войны я не был журналистом и потому не нуждался в такой «лаборатории». Необходимость в ней появилась лишь в июле сорок третьего года, когда совершенно неожиданно из артиллерийской батареи меня направили в дивизионку — крошечную газетку с воинственно-внушительным названием «Советский богатырь».

В ту пору я был моложе ровно на двадцать лет. Об этом думается с вполне понятной грустинкой, но что поделаешь!

В данном случае имеется в виду совсем иное: очевидно, у двадцатитрехлетнего человека — одно восприятие событий, а у сорокатрехлетнего — совершенно другое. К тому ж тогда ты видел только то, что видел, и видел все так, как было. Теперь же приходится вспоминать. А память, как известно, особа хоть и цепкая, все же не настолько надежная, чтоб мы могли довериться ей вполне.

Вот почему, принимаясь за эту книжку, я несколько дней затратил на то, чтобы разыскать блокнот, сослуживший мне добрую службу в работе над романом «Солдаты».

Одно время мне даже казалось, что блокнот погиб. Я совсем уже было уверился в печальном обстоятельстве и начал будоражить память, чтобы она перенесла меня на двадцать лет назад, и в этот-то момент блокнот, будто сжалившись над хозяином, как бы сам собой, вынырнул откуда-то из груды старых, пожелтевших бумаг и лег предо мною во всем своем великолепии.

О, это воистину необыкновенная книжка! О ней я мог бы рассказать целую историю и убежден, что история эта не показалась бы скучной. Впрочем, так оно, пожалуй, и будет, потому что предлагаемые вниманию читателей документальные новеллы есть не что иное, как частично расшифрованная биография моего блокнота.

Для начала опишу его внешность — недаром же вырвалось у меня слово «великолепный». Толстый, защитного цвета ледериновый переплет, и на нем шрифтом, по-военному строгим и бескомпромиссным, начертаны слова, по которым никак уж нельзя было догадаться о том, что блокнот принадлежит журналисту. Вот они, эти слова: