Не от мира сего-3 - Александр Бруссуев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он свернул свое толковище с иным миром, то есть, убрал в котомку шар и пирамидку, запихнул туда же свернутый в трубочку кусок кожи. Не скоро ему это вновь понадобится. И дело даже не в том, что где-то надо доставать смрадные черные свечи. Просто служить, кому бы то ни было: Господу, либо сатане — он не стремился. Пора заботиться только о себе самом. Судьбы мира его нисколько не тревожили. Хаос? Пусть будет хаос. Любая надпись на коже, пусть даже bhalla seva — это ничего не меняет.
На самом деле, конечно, выбор, сделанный Бетенкуром, был донельзя важен. Впрочем, как и точно такой же выбор прочих тысяч людей — тех, кто имели в своем хозяйстве знак Хаоса. Острие копья, пронзающего яйцо — всего лишь символ, но благодаря ему где-то в пустоте Череп самозванца чаще начинает клацать своей челюстью, ибо на его стороне объявляется новый адепт, новый сторонник мира без Духа, без Веры и Прошлого.
Последующие несколько дней Жан готовился к задуманной акции, между делом создавая себе запас на дальнейшее существование. Он обзавелся парой лошадей, раздобыл длинные ножи, пользы от которых в поединке было немного — Бетенкур не очень уважал ратное искусство, стало быть, не отягощал себя знаниями правил боя. Наконец, все приготовления были сделаны, отправившись 25 ноября к устью реки, он планировал обратно уже не возвращаться.
Вместе с ним с руанского порта отошла целая флотилия судов, намеревающаяся достичь открытой воды еще засветло. Далее они двигались кто куда: кто — через Ла-Манш в Англию, кто — в сторону Бремена, были и те, которым предстоял путь до Датских проливов и дальше, к самым финским берегам. Как раз на этом корабле отправился в дорогу к родным берегам Чурила Пленкович, былой участник похода Добрыши Никитича в поисках Садка.
А Белый корабль с отходом задерживался, причем инициатива задержки исходила не от Вильгельма, либо его кузины Матильды Першской. Они-то как раз страшно негодовали, впрочем, как и примкнувший к их обществу Дюк Стефан — тот от идеи попасть на Британские острова не отказался и разумно решил, что стоит воспользоваться приглашением сановной особы, а заодно и средства свои сэкономить.
Праздник отхода начался задолго до самого отхода, каждый знатный пассажир пытался самовыразиться. Так как в их число затесались и своевольные, но изрядно богатые английские бароны, с изрядной чиганской долей примеси в крови, то все это нашло отражение в кутеже. Пили, плясали, обнимались, дрались, воровали друг у друга — праздновали, короче. «Paroni»[43], - кривился Стефан.
Лишь поздним вечером, когда все прочие суда уже вышли в Ла-Манш, Белый корабль, наконец-то отдал концы. В смысле, конечно — отдал швартовы.
Чтобы как-то наверстать время, и Вильгельм, и Стефан, и некоторые другие пассажиры взялись вместе с матросами за весла, чтобы помочь течению. Скорость от этого изрядно возросла, а ширина реки и опытный лоцман опасность столкновения с берегом, либо подводными камнями сводили до минимума. В самом деле — не первый раз двигаться таким путем, можно и ускориться.
Пьяные бароны не стали ждать открытой воды и трепетно наблевали друг другу на камзолы. Может, оно, конечно, и к лучшему — нечего будет в море из себя изрыгать. Теперь они ползали в зоне недосягаемости друг друга и слабо попискивали: «Я — цыганский барон, у меня много жен».
Одна пьяная дама уронила за борт любимую собачку-левретку, и та камнем пошла на дно. Может быть, потому что жить ей надоело, или из-за того, что на тонкую шею безответного существа была напялена эдакая железная загогулина, чтоб удобней было ее, собачку, за эту штуку таскать. Но скорее всего потому, что уже в полете несчастная левретка получила от Стефана веслом по голове, что заставило прочих гребцов радостно осклабиться, а самого Дюка — загоревать. Он с уважением относился к земной живности, даже такой, как эта, поэтому без надобности никого старался не обижать, тем более — веслом по черепу.
Вильгельм явно переоценил свои возможности трудиться не так давно раненной рукой, поэтому греблей заниматься перестал. Тогда поутру в лесу ему показалось, что травма волшебным образом излечилась, но это оказалось не так. Точнее — не совсем так. Как известно из прошлого, чтоб наступило полное исцеление одной живой воды мало. Изначально требуется еще и мертвая вода. Вот ее-то у Бабы Яги под рукой не оказалось, не подумала она о ней. Зато слезинка, капнувшая принцу на щеку, разбудила в нем такие чувства, как обоняние, слух и зрение. Они обострились просто зверски.
Поднявшись с гребной банки, Вильгельм отошел к лоцману, уверенно руководившему действиями кормчего. Темнота окутала землю, да и реку тоже. Опытный навигатор легко распознавал, как ориентиры, горевшие фонари бакенов, указывал рулевому, куда править и даже подсказывал скорость, с какой следует перекладывать румпель. Все сводилось к тому, что они выскочат в Ла-Манш без всяких задержек, далее — поставят парус и к утру уже будут двигаться вдоль английского побережья к устью другой реки — Темзы.
— Что-то не так, — внезапно сказал принц.
На его слова никто внимания не обратил.
— Я говорю, звук изменился! — громче и властнее проговорил Вильгельм.
— Да все в порядке, Ваше Величество, — ответил лоцман. — Вон последний бакен, указывающий на камни, мы мимо проходим с большим запасом.
Так бы, конечно, все и произошло: судно вышло бы на оперативный простор, да не судьба, видать. Всякое в море бывает, никто не застрахован от случайности, в данном случае носящей имя Жана де Бетенкура.
Покинувший навеки родные пенаты, как он сам это считал, инквизитор проводил взглядом парусники королевского кортежа и приступил к делу. Для начала он разведал, откуда берется этот настойчивый бакенщик, каждый вечер, несмотря на погоду, разжигающий огонь. А тот ниоткуда не брался — он жил в каменной, похожей на погреб, избушке.
Старый, совсем седой человек обслуживал несколько вверенных ему знаков на небольшом участке реки, содержал нехитрое хозяйство и был настолько одинок, словно весь мир состоял из его хижины, лодки, бакенов, бесконечного пляжа, тянущегося по взморью, и двух коз, болтающихся возле каменной насыпи к жиденькому лесу.
На другом берегу располагался настоящий маяк, где жил семейный смотритель, но здесь он появлялся крайне редко, разве что, если вовремя не зажигались положенные по условиям видимости огни. Но это случалось очень редко. Поэтому старик был один, с каким обстоятельством смирился давным-давно.
— Здравствуй, дед, — сказал Жан, дождавшись, когда бакенщик приплывет на своей лодке к берегу, исполнив свой долг поджигателя фитилей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});