Из Ниццы с любовью - Елена Валентиновна Топильская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Свои комплексы по отношению к дорогим магазинам я по пути до Ниццы не преодолела, да и не собиралась. Планируя что-нибудь купить в Европе, я рассчитывала сделать это в каких-нибудь незаметных семейных предприятиях, с товарами хоть и европейского качества, но далекими от гордых марок мирового значения, а вот Регина представляла себе шопинг в Европе совсем иначе.
В Ницце наша компания разделилась на две неравные части: Регина и Горчакова собрались заходить в бутики, примерять вещи и покупать их. Я, Сашка и Горчаков готовились короткими перебежками перемещаться от лавки к лавке за ними следом и томиться рядом с магазинами, пережидая примерки. Горчаков, правда, выразил явное намерение дезертировать и отсидеться в ближайшем кафе. Недорогом! — нервно вскрикнул он, но его жене уже было море по колено. Она в корне отвергла вариант, при котором Горчакова не будет рядом во время шопинга, причем не смогла внятно объяснить, зачем он ей сдался в модных лавках. Пусть будет! Вот мы и таскались по самым шикарным торговым улицам, от одного дорогущего салона к другому, причем в некоторые из них наши отважные дамы даже заходили и что-то там присматривали. Я убедилась, что Регина была права, — встречали там по одежке. И хотя выражение лиц персонала оставалось неизменно учтивым при взгляде на обеих девушек, но кидались продавцы конкретно к Регине, а на Ленку через три секунды переставали обращать какое-либо внимание. Проанализировав ситуацию, я пришла к выводу, что дело в Ленкиных разношенных туфлях, не гармонировавших с модным прикидом. К сожалению для Лены, у Регины размер ноги был значительно больше, а так той не жалко было бы поделиться и обувкой.
А может, дело было вовсе не в туфлях, а в выражении лица. На лице Регины была написана уверенность в том, что она достойна самого лучшего. На Ленкином лице было написано, на всех языках мира, что до сего момента она одевалась на Троицком рынке, и, как бы далеко он отсюда ни был, все продавцы, во всех бутиках, прекрасно знали, что это за рынок. И еще на Ленином лице написано было, что без Регины она бы сюда ни за что не зашла, и вообще ей тут не по карману. Но так или иначе, они уже купили Ленке какую-то юбку, и сумку — не Прада и не Версаче, конечно, попроще, но все равно с именем. Горчаков только жмурился в ужасе, следя за ними через перламутровые стекла.
Мне это быстро надоело, и я завернула в какую-то безродную лавку, где предлагаемая одежда была плотно навешана на кронштейны, никаких стеклянных стендов с подсветкой и манерных манекенов, что меня и привлекло. Там я зачем-то схватила мерить невнятный сарафан без бирок, который на мне сел сразу так, будто был сшит в надежде на мое появление в этой лавке, нигде не жал и скрывал все нажитые к данному моменту излишества фигуры. Это обстоятельство привело меня в эйфорию, за счет чего и была сделана покупка. Всего-то 19 евро, которых мне стало жалко в ту же секунду, как я получила в руки красиво упакованное приобретение.
Хозяйка лавки, высокая элегантная дама лет шестидесяти, цепким молодым глазом окинула меня с ног до головы и с ходу вычислила мое происхождение.
— Рюс? — услышала я уже привычный вопрос и обреченно кивнула.
Хозяйка улыбнулась абсолютно голливудской улыбкой. На странной смеси французского, которого я не понимала, английского, на котором я говорила значительно лучше мадам, и еще какого-то славянского наречия, она поведала, что сама из Хорватии («Кроэйша»), держит тут магазин уже десять лет и обожает русских покупательниц.
— Бывают покупательницы тяжелые, — объяснила она наполовину словами, наполовину жестами, — которым все не так. Ужас, ужас, подайте то, нет, вот это, унесите, все плохо! Леди из Европы, здешние французки, польки так себя ведут, делают вид, что одеваются тут за углом, от Шанель, а сами даже у меня ничего не купят и пойдут прямиком в секонд-хенд. А русские легкие, вот как вы, — она одобрительно коснулась моего плеча, — вам все идет, от вас поле хорошее. Такие русские приходят, смотрят на вешалки (она широким жестом обвела свои забитые кронштейны), и говорят… знаете, как? «Бе-ру!» Как я люблю это слово!
Свое любимое слово она выговорила на русском языке, по-французски грассируя, и обаятельно рассмеялась. Я помахала ей на прощание и понеслась догонять своих.
Регина, похоже, себе уже ничего не присматривала, занималась только Ленкой и тащилась от этого. Ну и слава богу, раз уж целью шопинга было развеяться.
Наконец они вышли из последнего в череде магазина, по крайней мере, на этой улице, помахивая фирменными пакетами. Но Лена не дала нам расслабиться и потащила дальше, на боковую улочку, где было попроще, вывески не кичились громкими именами, а на вещах, выставленных в витринах, значились весьма демократичные цены. Вот сюда уже могла бы и я зайти с чувством, с толком, с расстановкой, но Регина эти магазины вообще не брала в расчет и неслась дальше. Тут, говорят, есть еще и Галерея Лафайетт; мама дорогая, да мы тут дотемна будем по примерочным кочевать… Возбужденная покупками Лена свободной рукой ухватила Горчакова за локоть:
— Леша, смотри, какие клипсы! И недорого, всего семьдесят евро!
У Горчакова подкосились ноги. Я подошла поближе, заглянула в витрину через Ленкино плечо: да, действительно симпатичные, хорошая имитация жемчуга в золоте, в обрамлении крошечных якобы бриллиантиков. Качественная бижутерия. Но Регина только покосилась на витрину и презрительно фыркнула.
— Лена! Вот на такие вещи даже не смотри! И слово «бижутерия» при мне даже не произноси!
— Почему? — испугалась Горчакова. — Магазин-то приличный…
— Нет, — отрезала Регина. — Ты начинаешь новую жизнь.
За нашими спинами охнул Горчаков, но она даже головы к нему не повернула, наставляя Лену на путь истинный.
— Нет в твоем лексиконе такого слова «бижутерия». Нечего на себя напяливать всякие побрякушки, не девочка уже. Это лет в двадцать позволительно, а в твоем возрасте уже надо бриллианты носить.
— Это дорого, — в Горчаковой проснулся здравый смысл.
— Да, это дорого. И даже дороже,
