Кортик - Анатолий Рыбаков

Мальчики вопросительно уставились на Агриппину Тихоновну. Она сердито тряхнула скатертью и сказала:

— И какие у тебя с ним дела? Ведь сколько раз говорила: не водись с этим Борькой, не доведет он тебя до добра.

— А зачем он врет? Раз из Ревска, так и скажи: из Ревска. Зачем врать?

— Он-то, может, и не был в Ревске, — сказала Агриппина Тихоновна.

— Я и не говорю, что был, но ведь папаша-то его из Ревска. Зачем же врать?

— А он, может, и не знает про отца-то.

— Да ведь сам Филин тут же сидел. Смеется и говорит: «Мы, говорит, коренные москвичи, пролетарии…»

— Это они-то пролетарии? — не выдержала наконец Агриппина Тихоновна. — Да его-то, Филина, отец стражником, жандармом в Ревске служил, а он, вишь, теперь как: под рабочего подделывается! Пролетарии…

— Это кто же, сам Филин жандармом был? — спросил Миша.

— Не сам он, а отец его. Ну, да яблоко от яблони недалеко падает.

Агриппина Тихоновна свернула скатерть и вышла из комнаты.

— Видали? — Генка подмигнул ей вслед. — А вы говорили. Все сказала! Я свою тетку знаю. Теперь все ясно. Филин тот самый. Значит, и Никитский здесь, и ножны. Чувствую, чувствую, что клад близко!

— Не совсем ясно, — возразил Слава. — Ведь ты сам говорил, что в Ревске полно Филиных. Может быть, это другой Филин.

— Ну да! — мотнул головой Генка. — Жандармское отродье. Факт, тот самый…

— Ладно, — весело сказал Миша, — может быть, не тот, а может быть, и тот. Во всяком случае, он из Ревска. Теперь узнаем, служил он на линкоре «Императрица Мария» или не служил.

— Как мы это узнаем? — спросил Генка.

— Проще простого. Неужели у Борьки-Жилы не выведаем?

Глава 36

На Красной Пресне

В воскресенье друзья отправились на Пантелеевку, в типографию, посмотреть отряд юных пионеров. Электроэнергии не хватало, и по воскресеньям трамваи не ходили. Мальчики вышли из дому рано утром и быстро зашагали по Арбату. Окутанная серой дымкой, устремлялась вперед улица. Был тот ранний час, когда на улице никого нет. Даже дворники не вышли еще со своими метлами.

Охваченные радостной свежестью утра, мальчики бодро шагали по Арбату. Каблуки постукивали по холодному звонкому асфальту. Шаги гулко отдавались на пустынной улице. Маленькие фигурки ребят, отражаясь, мелькали в стеклах витрин.

«Как странно видеть Арбат безлюдным!» — думал Миша. Он совсем маленький, узкий и тихий. Только теперь по-настоящему видны его здания. Миша оглянулся. Вон кино «Карнавал». За ним здание Военного трибунала. А вот дом, где жил Александр Сергеевич Пушкин. Обыкновенный двухэтажный дом, ничем не примечательный. Даже странно, что в нем жил Пушкин. Пушкин, конечно, ходил по Арбату, как все люди, и никто этому не удивлялся. А появись теперь Пушкин на Арбате — вот бы суматоха поднялась! Вся бы Москва сбежалась!

— Посмотрим, что это за пионеры такие, — болтал Генка, — посмотрим. Может, там ничего особенного и нет: сидят себе и цветочки вышивают, как девочки в детдоме.

— Ну да! — ответил Миша. — Это ведь коммунистическая организация, понял? Значит, они чем-нибудь серьезным занимаются.

— Все же как-то неудобно идти туда, — сказал Слава.

— Почему?

Слава пожал плечами.

— Спросят, кто такие, зачем пришли. Неудобно как-то.

— Очень удобно! — решительно ответил Миша. — Что в этом такого? Может быть, мы тоже хотим быть пионерами. Разве мы не имеем права?

Мальчики замолчали. Невидимое, поднималось за домами великолепное утреннее солнце. Огромные прямоугольные тени домов ложились на асфальт, двигались, сокращались и приближались к одной стороне улицы, в то время как другая заливалась ярким, ослепительным светом.

Улица оживлялась. Из почтового отделения выходили почтальоны с толстыми кожаными сумками, туго набитыми газетами. Гремя бидонами, прошли молочницы. Проехал обоз ломовых лошадей.

Вот и Кудринская площадь.

— Смотри, Генка! — Миша показал на угловой дом, весь изрешеченный пулями и осколками снарядов. — Знаешь, что это?

— Что?

— Здесь в Октябрьскую революцию самые бои были. Наши по кадетам из пушек лупили. Мы со Славкой видели… Помнишь, Славка?

— Я здесь не был тогда, — сознался Слава, — и по-моему, ты тоже не был.

— Я? Сколько раз! Мы сюда с Шуркой бегали… Один раз полную шапку гильз набрали. Правда, очень давно — мне тогда было восемь лет. А ты, конечно, не видал. Ты дома сидел. Тебя мама не пускала…

Мальчики пришли на Пантелеевку.

Через широкие окна типографии виднелись большие залы, уставленные машинами. В цехах было пусто. Над воротами висела вывеска: «Типография Мосполиграфтреста». Мальчики вошли в проходную.

В тесном дощатом помещении, за низким барьером, сидел человек, по всей видимости сторож, и хлебал из большой миски суп.

Тут же вертелась девочка лет десяти с маленькими косичками, завязанными красной ленточкой.

Когда мальчики вошли, сторож поднял голову, тыльной стороной ладони вытер усы и вопросительно посмотрел на ребят.

— Скажите, пожалуйста, — обратился к нему Миша. — Где здесь находится отряд юных пионеров?

— Пионеров? — Сторож опять взялся за ложку. — А вы откудова — из райкома или как?

— Да… мы… тут… — замялся Миша, — мы по делу.

Девочка с любопытством смотрела на мальчиков. Сторож доел суп, отодвинул миску и сказал:

— Есть у нас такие — пионеры. Только в клубе они небось, у себя…

— Вы не скажете, где находится клуб?

Девочка удивленно взглянула. Сторож хмыкнул и спросил:

— Вы что же, клуба нашего не знаете?

— Да, — замялся Миша, — мы из другого района. Мы из Хамовников.

— А-а… — протянул сторож. — На Садовой клуб ихний, тут недалеко.

— На какой Садовой? Садовых много.

— Вот смешные! — захихикала девочка. — Клуба не знают! Папаня, они клуба не знают!

— Ты больно много знаешь! — прикрикнул сторож на девочку. — Проводи вот их да покажи клуб. Может, и на самом деле нужно, — добавил он, с сомнением посмотрев на ребят.

— Сейчас покажу.

Девочка сполоснула под бачком миску и ложку, завязала их в салфетку и вышла с мальчиками на улицу.

— Я пионеров хорошо знаю, — болтала девочка. — Наш Васька там самый главный — он на барабане играет.

Миша насмешливо посмотрел на нее, но промолчал. Что спорить с такой мелюзгой!

— У них и труба есть, — продолжала болтать девочка. — У них знаете как строго! Ругаться нельзя, на буферах кататься нельзя, руки в карманах держать нельзя, девчонок бить тоже нельзя. Вот. А драться можно только с буржуями. Только если драться, так галстуки снимать. В галстуке тоже нельзя.

— Не вертись под ногами! — строго сказал Миша.

— И девочек туда принимают, — опять затараторила девочка, — только не всех, только этих… ну… достигших возраста.

— А вашему Васе много лет? — спросил Слава.

— У… Ему четырнадцать лет, а может быть, и пятнадцать. Он серьезный! Приходит прямо на квартиру и все забирает.

Мальчики с удивлением посмотрели на нее.

— Как это — забирает? — спросил Генка.

— Очень просто, — важно ответила девочка, — для беспризорных детдомов… Пионеры ходят и вещи собирают. У меня кофточку отобрали! — с гордостью объяснила она.

— Отобрали кофточку?

— Угу.

— Это, положим, неправда, — сказал Генка, — никто не имеет права отбирать.

— Они не сами, им маманя дала.

— А тебе жалко стало? — засмеялся Слава.

— И не жалко вовсе. Я им еще хотела прошлогоднюю шапочку отдать, а Васька говорит: «Не надо, а то, — говорит, — тебе следующий раз отдавать нечего будет… Ты, — говорит, — не беспокойся, мы скоро опять собирать будем». И правда: утром кофточку взяли, а вечером за шапочкой пришли. — Она вздохнула. — Беспризорников ведь много — когда всех обуешь, оденешь…

Они подошли к дому на Садовой.

— Вот здесь, на третьем этаже, — показала девочка и заторопилась: — Я пойду, а то Васька увидит…

Глава 37

Маленькое недоразумение

Девочка ушла. Мальчики стояли у подъезда. Их вдруг охватила робость. Из ворот выглянул какой-то мальчишка, посмотрел на них, спрятался обратно, потом высунулась еще одна белобрысая голова и тоже скрылась…

Мальчики стояли в нерешительности. Мише вдруг захотелось уйти домой. Кто его знает, еще, может, прогонят… Но рядом были Генка и Слава. Не мог же он обнаружить перед ними такое малодушие! Миша решительно двинулся вверх по лестнице. Мальчики пошли за ним.

Они поднялись на третий этаж, открыли массивную резную дубовую дверь и увидели большую квадратную комнату. У задней стены на подставке стояло свернутое знамя с золотыми кистями и бронзовым овальным острием. Над знаменем, во всю длину стены, — красное полотнище: «Организация детей — лучший путь воспитания коммунаров. Ленин». Рядом со знаменем на тумбочке лежали барабан и горн.