Театр любви - Наталья Калинина

Я смотрела себе под ноги и молчала.

— Кириллин исключен из круга подозреваемых. Можете передать ему это. Вполне официально.

— Я думала, вы… задержали его, и он… он не смог прийти…

— А с вами в самом деле очень непросто. Я думал, вы обрадуетесь.

— Я обрадовалась. Я очень обрадовалась.

Я с трудом сдержала слезы.

Апухтин взглянул на меня с состраданием.

— Ладно, буду выдавать только факты. Без всяких эмоций. Вы любите читать протоколы?

Я кивнула и попыталась улыбнуться.

— Итак, в деле Кириллиной всплыли кое-какие обстоятельства, которые поначалу могли показаться обыкновенным совпадением. Жильцы квартиры номер шесть, что на третьем этаже, поздно вечером того же дня — дня гибели Кириллиной — заявили в милицию о попытке ограбления их квартиры. Муж и жена вернулись в двенадцатом часу ночи из гостей и обнаружили, что замок от входной двери сломан. Прибывшая на место происшествия опергруппа засвидетельствовала несостоявшуюся попытку проникновения в квартиру, скорее всего с целью ограбления. Судя по всему, грабителей спугнули, ибо сложный сейфовый замок был открыт, а второй, самый что ни на есть примитивный, остался цел. На следующее утро наш сотрудник зашел в домоуправление по поводу кое-каких формальностей, связанных с делом Кириллиной, и совершенно случайно стал свидетелем довольно любопытной сцены. Слесарь РЭО, некто Демидов, умолял главного инженера как можно скорей отдать ему трудовую книжку, так как он завербовался работать на Север и должен срочно вылететь по месту назначения. Инженер доказывал Демидову, что никак не может отпустить его, пока не найдет замену. Тот бил себя кулаком в грудь и твердил, что от этого зависит его дальнейшая судьба, может, даже жизнь. Потом перешел на более свойственный ему язык, что тоже не возымело действия. Тогда он заявил, что уедет без трудовой книжки, хватил кулаком по столу и выскочил из кабинета.

Апухтин взял меня под локоть.

— Наш сотрудник связался со мной. Я попросил его подробней разузнать об этом Демидове, и было решено нанести ему неофициальный визит в штатском костюме.

Как выяснилось, Демидов два года назад поступил на работу дворником, получил вскоре служебную квартиру, полгода назад был оформлен слесарем-водопроводчиком. Малый работящий, но большой выпивоха. Мы нагрянули в гости к Демидову и застали его в обществе «бомбы» с портвейном и в том состоянии, из которого могут вывести только в медвытрезвителе. Наш штатный «артист» Женька Седов быстро разобрался в ситуации, вошел в роль закадычного кореша и даже слезу пустил. Демидов окончательно раскис и, как говорится, потек. Стал рвать на себе рубашку и клясться в любви к нашей раскрасавице Москве, из которой ему, увы, придется по-быстрому сделать ноги в силу неудачно сложившихся обстоятельств. Остальное получилось само собой, практически без нажима с нашей стороны. Парень, конечно, здорово влип и получит немалый срок…

Я слушала его и размышляла о том, что одна нелепая случайность может повлиять на жизнь многих людей и что даже в справедливости бывает по большому счету несправедливость…

— Вы так спешите, что я едва поспеваю за вами. — Апухтин потащил меня в сквер. — Здесь тише и весной пахнет. А вы заметили, что весной в городе деревенские запахи? Правда, не все способны их унюхать. Разрешите продолжить?

Я кивнула.

— Кириллина, возвращаясь домой после звонка вам, поднялась на лифте не на пятый этаж, как обычно, а на четвертый, потому что кнопка с цифрой «пять» была испорчена Демидовым. Испорчена по ошибке, вместо кнопки с цифрой «четыре», как велели ему его сообщники, наметившие ограбление шестой квартиры. Расчет был прост: на каждом этаже по две квартиры, жильцы пятой в загранкомандировке, о чем информировал домушников тот же Демидов. Кириллина вышла на площадку четвертого этажа, откуда открывался великолепный вид на дверь шестой квартиры с орудующей возле нее командой грабителей. Проштрафившийся Демидов был послан на урегулирование проблемы неожиданного свидетеля.

Далее цитирую его рассказ по памяти:

«Она стала подниматься по лестнице с перекошенным лицом? Она баба злая — я в их квартире бачок в туалете чинил, так она мне выговор сделала. За то, что нечаянно плитку разбил… Я ее за руку взял, чтобы по-мирному поговорить, а она меня в грудь пихнула. «В тюрьме, говорит, таким место». Постойте, говорю, я вам все объясню, а она и слушать не хочет. Я ей дорогу загородил, а она на меня с кулаками: «По вас тоже тюрьма плачет». Ну, я и толкнул ее, чтоб руками под носом у меня не махала. Слегка толкнул, для острастки, а она равновесие потеряла и…

Я видела эту картину так, словно была ее свидетелем. Я остановилась и набрала в легкие воздуха. Чтоб перестала кружиться голова.

— Демидов и его сообщники дали деру, — продолжал свой рассказ Апухтин. — А Кириллина была еще жива… Демидову порекомендовали держать язык за зубами и вообще куда-нибудь податься из столицы подальше. Что он и решил осуществить.

Апухтин помолчал, задумавшись. Потом взглянул на меня:

— Признаться, мне непонятно одно: где в это время был Рыцарь? Почему не защитил хозяйку?

— Рыцарь побежал наверх, когда Кириллина разговаривала внизу с… сыном.

— Вот оно что… Ну, а Наталья Филипповна услыхала, как он царапается в дверь, и впустила его. Хотя утверждает, что просидела не вставая у окна в столовой. В кухне он очутился сам — там миска с его едой. А вот кто его в ней закрыл, для меня загадка.

— Сквозняк, — догадалась я. — В их квартире гуляют сквозняки. Я помню с детства.

— Думаю, Демидов сгустил краски. Вряд ли бы Кириллина стала грозить ему тюрьмой.

«Она наверняка ничего не заметила, — думала я. — Убитая известием о том, что Наталья Филипповна выдала Саше тайну его рождения, она спешила домой, чтобы обрушить на сестру громы и молнии. Таким место в тюрьме», — твердила она. Конечно же, она имела в виду Наталью Филипповну. Я слишком хорошо знала сосредоточенную исключительно на своих мыслях и переживаниях Варвару Аркадьевну, чтобы приписывать ей такие добродетели, как забота об общественности.

— Перед отправлением поезда я задал Наталье Филипповне вопрос: почему она стояла у входной двери? И она ответила, что…

— …ждала — вдруг вернется Кириллин, — сказала я.

— Вас, я вижу, ничем не удивишь. Собственно говоря, я и не собирался вас удивлять… Да, Наталье Филипповне я тоже сказал, что Кириллин исключен из круга лиц, подозреваемых в убийстве. Знаете, что она сделала? Она перекрестилась несколько раз и хотела встать передо мной на колени.

Мы с отцом ехали раскисшей апрельской степью. Старый Орлик смачно чавкал копытами. Под нами, качаясь, плыла земля, в лужах отражалась небесная синева.

— Не бойся — я с тобой, — сказал мне в самое ухо отец, когда Орлик наклонился на правый бок, обходя глубокую канаву. — Держись за его гриву.

Я крепко вцепилась в теплые, пахнущие терпким конским потом лохмы. Мы с отцом ехали на хутор Керчинский проведать моего сводного брата Алешу, которого я никогда в жизни не видела.

Орлик захромал, и отец слез, повел его под уздцы, левой рукой придерживая меня. Когда я осталась в седле одна, земля внизу вздыбилась всеми своими кочками, каждая лужа стала казаться глубоким колодцем.

— Да ты не бойся — я с тобой. — Отец похлопал меня по согнутой от напряжения спине. — Орлика подкуем у Михаила. Там и заночуем. На зорьке встанем и отправимся к твоему брату.

Я дремала на низкой койке под стареньким лоскутным одеялом. По стенам полутемной комнатушки блуждали причудливые тени от керосиновой лампы на столе, за которым сидели отец и какой-то бородач. Потом тени превращались в Алешу. Он наклонялся надо мной и больно дергал за волосы.

— Папа! Мне больно! — вскрикивала я.

Отец вскакивал из-за стола, гладил меня по голове.

— Спи, спи. Завтра с Алешкой играть будете. Он тебе скворечник смастерит. Или домик для куклы.

— Зачем он меня за волосы дергает? — спросила я.

Отец, улыбнувшись, поправил набитую соломой подушку в цветастой наволочке.

— Это она тебя дергала. — Отец снял свой старенький свитер, положил его мне под голову. — Ну вот, так она не достанет. Ишь ты! — Он погрозил подушке кулаком.

— Папа, Алеша будет меня любить? — спросила я, отчаянно сражаясь со сном.

— Алешка-то? Он крепко тебя полюбит. Как только увидит свою младшую сестренку с глазами, как степные перелески, — сразу полюбит. А на обратном пути мы с тобой маме перелесков наберем. Уже время для них, хотя и весна нынче припозднилась…

Отец забыл про перелески. На обратном пути он пускал Орлика галопом, и тогда в нас летели холодные лепешки грязи. Он прижимал меня к себе, целовал в макушку, на которой вздулась огромная шишка от большого куска твердой, как камень, смолы, которую Алеша «уронил» на меня с полатей.