Александр Суворов. Первая шпага империи - Арсений Александрович Замостьянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ещё не ведая о «волокитном» постановлении военного совета, Потёмкин решил резко изменить ситуацию и назначил командующим осадной артиллерией генерал-аншефа Суворова. Потёмкин в Суворова верил. Если речь шла о немедленном штурме, лучшей кандидатуры, чем граф Рымникский, он не искал.
Суворову Потёмкин написал: «Измаил остаётся гнездом неприятеля. И хотя сообщение прервано чрез флотилию, но всё же он вяжет руки для предприятий дальних. Моя надежда на Бога и на Вашу храбрость. Поспеши, мой милостивый друг!». Последний призыв Суворов предпочёл воспринять буквально – и два раза ему повторять не приходилось. Гудовича Потёмкин отозвал из-под Измаила, направил его подальше от дунайских крепостей – на Кубань, где упорный генерал-аншеф успешным штурмом овладеет Анапой. Хотя разве можно сравнить гарнизон Измаила с жалким турецким отрядом, защищавшим Анапу?
Потёмкин ясно понимал, что после нескольких удачных кампаний для полной победы над турками следует обрушить их цитадель, грозившую России османским могуществом, – крепость Измаил.
Крепость казалась неприступной: по существовавшим в те годы представлениям о войне для подобного штурма требовались невиданные ресурсы, которых не имелось у России… Однако Суворов переворачивал современные ему представления о войне. По настрою поэмы Байрона «Дон Жуан» мы можем судить об изумлении, охватившем Европу после штурма Измаила. Этот штурм казался апофеозом современной войны, а Суворов – настоящим Марсом. Да, Байрон являлся противником екатерининского империализма и к Суворову относился неприязненно, но и он не мог отрицать, что в лице графа Рымникского мир видит военного гения:
Суворов в этот день превосходилТимура и, пожалуй, Чингисхана:Он созерцал горящий ИзмаилИ слушал вопли вражеского стана;Царице он депешу сочинилРукой окровавленной, как ни странно —Стихами: «Слава Богу, слава Вам! —Писал он. – Крепость взята, и я там!»Мы помним и другого Суворова – того, что прискакал к Измаилу на любимом донском жеребце и после великой победы отказался от лучших трофейных коней, покинув позиции верхом на том же коне. Мы помним Суворова, который после победы, побледнев, признавался: «На такой штурм можно пойти только раз в жизни». Гарнизон Измаила насчитывал более 35 тысяч человек, из них 17 тысяч – отборные янычары. В Измаиле хватало запасов продовольствия и вооружения – турки не страшились штурма и при этом не страдали недооценкой противника, ведь Суворов их бил не раз.
Суворов осаждал крепость с тридцатитысячным воинством и намеревался решить дело приступом. Учитывая мощные укрепления турецкой твердыни и 250 орудий противника, «арифметически» штурм был обречён на провал. Однако Суворов, прибыв под Измаил, не теряя времени, приступил к тренировке солдат в условиях, близких к боевым. Офицерам пришлось позабыть порядки Гудовича… Генерал-аншеф скрупулёзно изучил донесения разведки по измаильским укреплениям и вскоре получил возможность послать туркам ультиматум с характерной припиской – лично от Суворова: «Сераскиру, Старшинам и всему Обществу. Я с войсками сюда прибыл. 24 часа на размышления для сдачи и – воля; первые мои выстрелы – уже неволя; штурм – смерть. Что оставляю вам на рассмотрение». История запомнила и горделивый, но, как оказалось, излишне самонадеянный ответ Айдос-Мехмет-паши: «Скорее остановится течение Дуная и небо упадет на землю, чем русские возьмут Измаил». Между тем русские войска под руководством Суворова уже проводили тщательную подготовку штурма. С появлением Суворова под стенами крепости время как будто ускорило бег – так быстро менялась обстановка. После быстрых и эффективных учений армия поверила в свои силы.
Вслед за генералом из Браилова прибыл и Фанагорийский полк (Суворов лично выехал в степь их встречать), а вдобавок полторы сотни проверенных мушкетёров-охотников Апшеронского полка. Прибывали казаки и арнауты. К концу первой недели зимы непосредственно под Измаилом было сосредоточено до 31 тысячи войск и сорок орудий полевой артиллерии. При этом около семидесяти орудий насчитывалось в отряде хитроумного, как Одиссей, генерал-майора де Рибаса. Он, как мы знаем, закрепился на острове Чатал напротив Измаила. Флотилия де Рибаса отменно проявила себя в недавних ноябрьских боях. С привычных, обжитых позиций артиллерия де Рибаса обстреливала Измаил уже не первую неделю. По распоряжению Суворова 6 декабря в хозяйстве де Рибаса заложили ещё одну батарею из десяти орудий. Восемь батарей – это уже заметная сила, один из ключей к победе. Теперь по десять 12-фунтовых орудий было направлено соответственно на Бросские и Килийские ворота крепости. На этих участках, по планам Суворова, предстояла жаркая дуэль артиллерии.
Перед штурмом Суворов созвал военный совет. Конечно, учитывая авторитет графа Рымникского, совещание превращалось едва ли не в формальность, но полководец считал его психологически важным, сплачивающим фактором. Ведь многие из тринадцати на предыдущем военном совете, при Гудовиче, высказались за снятие осады! Вечером 9 декабря ареопаг собрался – тринадцать будущих героев штурма. Генералы восторженно выслушали пламенную речь. Первым, не мудрствуя лукаво, за штурм проголосовал младший – Матвей Платов.
Под стенами Измаила Суворов проводил чрезвычайно спешные, хотя насыщенные и продуманные учения. Беседовал с войсками, вспоминал о прошлых победах, чтобы каждый проникся важностью измаильского штурма. Вот здесь понадобилась фольклорная репутация Суворова – как заговорённого колдуна, который и в воде не тонет, и в огне не горит. Который не может не победить…
На специально устроенных валах и во рву солдаты отрабатывали приёмы преодоления этих преград. Сорок штурмовых лестниц и две тысячи фашин подготовил Суворов к штурму. Сам показывал технику штыкового удара. Требовал от офицеров настойчивости в обучении войск.
Трудно сказать, почему турки не отважились атаковать растянутые русские позиции. Возможно, Айдос-Мехмет рассчитывал потянуть время, и Суворову удалось опередить предполагаемую атаку, быстро перейдя от рекогносцировок к приступу. Однако Суворов был готов и к отражению массированных турецких вылазок.
Стояли ясные, без морозов, южные декабрьские дни с холодными влажными утренниками. На заре 10 декабря артиллерия Ртищева начала обстрел крепости, с реки стрельбу вели с гребных судов. Турецкая артиллерия прицельно отвечала: так, была взорвана русская бригантина с двумя сотнями моряков на борту.
11 декабря, в 3 часа ночи, ночное небо перерезала сигнальная ракета. Впрочем, из соображений конспирации в русском лагере уже несколько ночей запускались сигнальные ракеты, запутывая турок. А в ту ночь Айдос-Мехмет от перебежчиков знал, что начинается штурм. Войска двинулись на приступ согласно диспозиции. В половине шестого утра началась атака. Правофланговой группой командовал генерал-поручик Павел Потёмкин. Суворов психологически подготовил Потёмкина к штурму, внушил ему уверенность в своих силах. Тремя колоннами войска Потёмкина (7,5 тысяч человек) атаковали крепость с Запада. Первая колонна
