Весна варваров - Йонас Люшер

Теперь, когда пролилась кровь, когда гибель смотрителя в воде встретили победным ревом, Квики понял, что дело вышло из-под контроля, а еще он понял, что из этого безумия нет пути назад, ухватился за веревку, силой заставил верблюда упасть на колени, под визг бывших своих сотрудников придавил ему ногами шею — стонущий верблюд устремил на него невинный взгляд огромных глаз — и сильным, точным ударом вонзил длинный нож прямо ему в сердце.

Протяжный, хриплый стон умирающего животного, донесенный ветром через пальмовую рощу и плотную ткань в белый шатер, спугнул тех двоих и прекратил их жаркую борьбу.

— Колотится сердце, и мы стоим друг против друга в моем шатре, между нами опрокинутый кувшин. Инстинктивно мы оба поняли, что слышали предсмертный вопль живого существа. Я предлагал никуда не ходить, Пиппа жаждала ясности. Неохотно потащился я за ней в сторону бассейна, откуда неслись хаотические крики и громкий собачий лай. Спрятавшись за низкой каменной стенкой и цепляясь друг за друга так, будто вот-вот потонем, мы стали свидетелями ужасного зрелища. Мертвого верблюда общими силами подтащили за веревку и подвесили задними ногами к креплению пляжного зонта, устройством напоминавшего гильотину, сильным ударом рассекли ему живот, так что внутренности изверглись на глазурованную плитку. Худенькая брюнетка в бикини по самый локоть засунула руки в мертвое тело и ковырялась внутри, остальные пытались отодрать от мяса мягкую шкуру. Квики точным ударом заставил умолкнуть борзую, ведь та с бортика в панике тявкала на своего хозяина, чье бездвижное тело покачивалось на воде. Затем Квики решил разобраться со щенятами — они ведь скулили — и по очереди перерезал им глотку. Онемевшие при виде чудовищного зрелища, неспособные даже пошевелиться, неспособные вмешаться или даже сбежать, хотя это было бы самым разумным, мы с Пиппой так и прятались за нашей стенкой. А те совсем разошлись: одни складывали костер из пляжных лежаков в песке под пальмами, другие потрошили борзую, чтобы набить тощий материнский живот ее же собственными щенками, убитыми предательской рукой, и разбухший ее труп запихнуть в зияющий кроваво-красный провал в тулове верблюда. Деревянные лежаки вспыхнули ярким пламенем, когда верблюда с начинкой потащили к костру, но до дела не дошло: огонь перекинулся на пересохшую внизу кору пальмы и в секунду сожрал ее высокий стройный ствол, и в ту же секунду огонь охватил верхушку, и вот уже вся пальма затрещала и захрустела, горящим факелом освещая наступающие сумерки.

Когда огонь, подпитанный горячим воздухом пустыни, перекинулся на соседние пальмы, когда горящие и тлеющие пальмовые ветви дождем посыпались сверху и вся свора разбежалась, Пиппа и Прейзинг тоже пустились в бегство, но разбушевавшийся пожар преградил им дорогу, в чаду и пламени искали они выход, дым застил глаза, и они потеряли друг друга из виду. Англичане в панике носились среди пальм, кричали. Над их головами лопались от жара и трещали пистолетными выстрелами финиковые косточки. Шатры вспыхнули и медленно опустились, подобно подбитым птицам, на дорогую мебель. Прейзинг бежал, стараясь описать как можно более широкую дугу, к главному корпусу и выкрикивал имя своей спутницы. Позади полыхала огнем добрая половина оазиса. И вдруг перед ним спасительный яркий луч автомобильных фар прорезал дымовую завесу. Он услышал, как его зовут по имени. Саида затащила его на заднее сиденье внедорожника, который ее шоферу удалось вовремя провести на территорию через задние ворота. Кашляя, задыхаясь и почти ослепнув от едкого дыма, с подпаленными волосами и тлеющими угольками под воротничком рубашки, он почувствовал, как мощный внедорожник срывается с места. Дорогу впереди перегородили горящие бревна — стволы пальм. Водитель подал назад, обогнул здание, пронесся по цветочным клумбам, объехал фонтан — только резина задымилась, — не глядя на гостей отеля, пытавшихся остановить его автомобиль, свернул в полыхающую огнем аллею, обогнал бегущих в панике людей — те бросились врассыпную, — с треском раздавил брошенные твердые чемоданы и вырвался через арку ворот с территории резорт-отеля. Бесконечным караваном англичане, подобно древним израильтянам, тянулись по прямой как стрела дороге, волоча за собой багаж, отбрасывая неверные тени на песок, отливающий огненным цветом. Прейзинг промчался мимо них в мощном и надежном внедорожнике, прижавшись измазанным сажей лицом к стеклу и пытаясь в отсветах полыхающего пожара отыскать среди беженцев свою спутницу. Долго еще смотрел он в заднее окошко на адский пожар, озаривший пустыню мерцающим светом, окрасивший небеса огненными всполохами.

VII

Водитель Саиды вел внедорожник с выключенными фарами сквозь лунную ночь. Черная лента асфальта отчетливо выделялась на фоне светлого песка. Потом свернули с шоссе. По узкой щебеночной дороге ехали, включив огни. В конусе дальнего света фар вдруг да и возникал какой-нибудь перепуганный зверь с горящими глазами, и Прейзингу казалось, будто эти глаза видят его насквозь, проникают в самую глубь его существа, где навечно сохранятся кровавые сцены. Но зверь, вскинув задние лапы, пропадал в темноте пустыни, оставлял его наедине с двумя безмолвными спутниками. Почти незаметно менялся ландшафт. Песок и щебень уступали место древним скалам. Дорога шла вверх крутым серпантином. Защищенные, будто скрытые в материнской утробе, безосколочным стеклом, кремового цвета алькантарой и полированной обшивкой из ценных пород дерева, под чистым звездным небом пересекли они суровое нагорье. Он окончательно утратил чувство времени. Пустыня сменилась густой растительностью.

— Помню, мы остановились на каком-то одиноком дворе. Заспанный хозяин оливковой плантации стоит у громадного нашего автомобиля, в руке недоверчиво сжимает ключи, которые вручил ему водитель Саиды. И мы продолжаем путь на стареньком «пежо». Прохладный ночной воздух, проникая сквозь щели в оконцах — они неплотно закрывались, — развеял кисловатый запах пролитого козьего молока. В предрассветных сумерках показались первые предместья Туниса. Саида закрыла лицо строгим, без всяких украшений, платком. В промышленной зоне машина остановилась у проволочного забора. Тут же, будто только нас и ждал, появился молодой человек и открыл ворота. В раннем свете наступающего дня я вышел из «пежо» возле низенького строеньица из гофрированной стали, разминая затекшие члены, но меня тут же затолкнули в помещение без окон.

Трудно сказать, что испытывал Прейзинг, когда его притащили в зал, ярко освещенный неоновым светом. Трудно сказать, понял ли он, захотел ли понять то, что увидел воочию. Худенькие, сгорбленные спинки детей, склонившихся к длинным столам. Сосредоточенная тишина, ни одного звука детского голоса, и на миг ему померещилось, будто он попал в учебное заведение. Привычные движения черных ручек с розовыми ладошками: электронная плата, соединитель, переключатель укладываются в пластмассовую коробочку. Худой высокий юноша, на вид темнокожий динка из Южного Судана, с запекшейся на ногтях кровью, отцепляет от фольги маленькие твердые стакеры и наклеивает точнехонько по углам пластмассовых коробочек. Красный логотип Prixxing — Прейзинг его вроде бы разглядел, — под ним слоган: Genius of Swiss Engineering[20], которым так гордился Проданович и за который Прейзинг заплатил так много денег рекламному агентству в Цюрихе. А в ушах у него — голос Монсефа Дагфуса. Ловкие ребята. Ловкие ребята. Прокуренная приемная, в садовом кресле какой-то человечек, при появлении Саиды не соизволивший даже ноги в растоптанных шлепанцах убрать со стола. В углу телевизор, можно посмотреть, как тунисский народ прогуливается по богато украшенной вилле. Такой же, как та, где дня четыре назад — да может ли быть, ведь кажется, это было так давно! — Прейзинг побывал в гостях. Захватанный стакан с крепким чаем он принял благодарно. Саида, сняв с головы платок, уснула глубоким сном на диване среди старых журналов и засаленной оберточной бумаги.

— «Ну что, вы вне себя от ярости?» — спросил меня низкорослый человечек. Был ли я вне себя от ярости? — вспоминал Прейзинг. — Нет, он не угадал, я просто возмущался, я вспоминал того молодого бизнесмена, который когда-то за столом, за телятиной в соусе по-цюрихски да за рёсти, не жалея слов, разъяснял мне, что дело с детским трудом, если смотреть здраво и с порядочного расстояния, не так-то просто. Вблизи это дело показалось мне совершенно простым. Простым и возмутительным. Однако человечек спрашивал вовсе не о том, я это понял, когда он заявил мне чистосердечно, что сам на моем месте точно пришел бы в ярость, ведь я оплачиваю Слиму Малуку компетентных совершеннолетних работников по полной стоимости, а теперь самолично убедился, что мои ценнейшие продукты собирают малолетние темнокожие африканцы. «Месье Малук на этом здорово наваривает» — вот так он выразился. Вот так-де меня и обманывают уже больше года, ведь именно тогда это отлично налаженное — тут он ткнул пожелтевшим от курева большим пальцем в свой выпирающий живот — и известное своими непревзойденно низкими ценами сборочное предприятие Слим Малук выкупил на выгодных до неприличия условиях у наследников своего конкурента, который был человеком отважным, ведь он с одной только лопатой и ведром песка в руке попытался унять пожар на фосфатном заводе и в результате этого происшествия потерял голову. Да, говорит, но у него ко мне интересное предложение. Говорит, с бизнесом семейства Малук все равно покончено, а это предприятие как бы не фигурирует ни в каких документах и, значит, не будет со скандалом национализировано, поэтому он изъявляет готовность управлять им и дальше на свой страх и риск, а в новой для него функции, то есть в качестве хозяина, он впредь готов немного уступать в цене.