Моченые яблоки - Магда Иосифовна Алексеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
3. ЮЛИЯ РУБЕНОВНА
Медные стрелки на старинном, красного резного дерева, барометре показывают бурю. Мать Юлии всегда утверждала, что барометр висел в пароходной каюте деда и был возвращен семье вместе с остальными вещами, после того как дед погиб при невыясненных обстоятельствах во Владивостоке в 1880 году.
Его старшему сыну Борису, будущему отцу Юлиной матери и, значит, Юлиному деду, не исполнилось в то время еще и восьми лет. Через двадцать пять лет дед Юлии тоже погиб, но не во Владивостоке, а в Цусимском проливе.
Юлиной матери было тогда три года, она не помнила отца, но всю свою жизнь безмерно уважала и его, и деда, гордилась ими, хранила в старинном кожаном бюваре пожелтевшие письма, документы, дневники.
Юлии при жизни матери вечно было недосуг заглянуть в этот бювар, хотя мать сколько раз просила:
— Почитай! Это же так интересно, это целый роман — жизнь, любовь, смерть…
Когда в школе на уроке истории проходили войну с Японией, мать сказала:
— Покажи в классе фотографию деда, он погиб при Цусиме, он герой.
Юлия засмеялась:
— Какой герой? Это была позорная война, какие там могли быть герои!
Дура, обидела мать, ничего не понимала, дура.
На фотографии (в рамке, обтянутой кожей, она всегда стояла у матери на столе) дед снят в окружении матросов — лица серьезны, на бескозырках написано «Броненосец «Князь Суворов». «Суворов» и «броненосец» с твердым знаком на конце.
Быть может, Юлия никогда и не добралась бы до бумаг из кожаного бювара, если б не увидела в квартире у Ильина точно такую же фотографию. Машинально открыла однажды альбом, лежавший на столе у дивана, и вдруг точно обожгло: матросы в бескозырках и эти знакомые с детства, с твердыми знаками на конце слова: «Броненосец «Князь Суворов».
Откуда? Почему? Совершенно непонятно. Однако, вернувшись в этот раз из Городка, в первый же вечер достала потершийся на сгибах бювар и принялась читать.
«Корпуса инженер-механиков капитан Борис Торсен считается погибшим со всем личным составом броненосца «Князь Суворов» и исключен из списка флота Высочайшим приказом по Морскому ведомству от 20 июня сего года за № 618. Лейтенант Лаптев».
Сейчас это называлось бы — похоронка, а тогда неизвестно как называлось: четким почерком штабного писаря семь страшных строчек на «Открытом казенном письме» с двуглавым орлом в верхнем левом углу.
«Корпуса инженер-механиков капитан Борис Торсен…»
Прабабку Юлии звали Ольга Петровна Галицкая, в замужестве Торсен. Вот она сидит перед черным (так и видишь его!) ящиком фотографического аппарата. 1880 год; муж Ольги Петровны Виктор Романович Торсен, капитан-лейтенант флота (все Торсены еще со времен императора Петра — военные моряки), перед отплытием в кругосветное плавание привез семью к фотографу на Невский проспект.
Вероятно, наняли экипаж, дети принаряжены, у мальчиков отложные матросские воротники, курточки с «золотыми» пуговицами. На Ольге Петровне платье с кринолином, оно едва умещается в кресле.
Вероятно, ехали в экипаже с Петербургской стороны (адрес на конвертах: «На Петербургской стороне, близ Тучкова мосту»), мальчики с отцом впереди, Ольга Петровна с трехлетней дочерью в коляске.
Мальчиков двое — Борис и Алеша, Борис — старший, ему семь с половиной лет. Это он — будущий капитан корпуса инженер-механиков, погибший вместе с броненосцем «Князь Суворов» в сражении при Цусиме.
А пока еще все живы, приехали к фотографу накануне отплытия Виктора Романовича в кругосветное путешествие…
«На пароходе «Антонио» в Финском заливе,
4 июля 1880 года, пятница.
Хотя я и не обещал тебе, моя дорогая Олюша, вести дневник, подобно Постельникову, а не обещал потому, что вообще считаю лучше не связывать себя по возможности обещаниями, и делать всегда больше, чем от меня ожидают, но ведь у меня самого есть постоянное желание поделиться с тобою мыслями и впечатлениями, и потому я охотно беру в руки перо, чтобы поговорить с тобою.
Воротившись во вторник вечером в Кронштадт, я проехал с парохода прямо на брандвахту, где по уговору нашел буксирный пароходик, ожидающий меня, и на нем вместе с артиллерийским чиновником к половине десятого прибыл на «Антонио». К полуночи работы по исправлению машины на «Антонио» были закончены, но порох еще не весь был погружен.
Я просидел весь вечер в кают-компании с англичанами — с капитаном и агентом владельцев парохода, между которыми совершенно нечаянно возбудил очень жаркий политический разговор.
Речь зашла о парламенте и различных политических партиях в Англии. Я попросил объяснить мне, чего добиваются ирландцы. Агент ответил, что они требуют полной самостоятельности управления для своей страны, но что это требование бессмысленно, потому что Ирландия — бедная страна и без поддержки Англии существовать не может.
Капитан же, представь себе, оказался ирландцем, он с большим жаром стал доказывать, что Ирландия так бедна потому, что ее угнетают англичане, и она вовсе не поддерживается Англией, а эксплуатируется, высасывается ею. Земля хорошая и дает хорошие урожаи, но вся принадлежит аристократам-протестантам, которые проживают свои огромные доходы либо в Англии, либо за границей.
Точно так же все высшие должностные лица назначаются из англичан-протестантов, а ирландцы (католики!) платят им большое содержание, обложены огромными арендными платами за пользование землей и не получают никакого развития за неимением католических школ.
В каждом приходе, хотя бы в нем было десять протестантов и 5000 католиков, существует протестантская церковь, и при ней школа для детей протестантов, и народ (католический!) принуждается правительством платить за их содержание большие деньги.
Капитан говорил обо всем этом с большим жаром, и я уже пожалел, что затронул его больное место.
Так мы просидели далеко за полночь, а поутру снялись с якоря и ушли в море. Мимо нас прошла, обогнав нас без труда, яхта «Царевна» с Наследником, возвращавшимся в Гапсаль…»
«14 июля 1880 г.
Как мне благодарить тебя, мой дорогой, добрый Витя, за то, что ты не оставляешь меня без известий. Не знаю, куда отправить это письмо, думаю, оно уже не застанет тебя в Порт-Саиде, а в Сингапуре ты еще не скоро будешь…»
Чего только, оказывается, не хранится в кожаном бюваре! «Это целый роман, — говорила мама, — жизнь, любовь, смерть…»
Юлии еще совсем недавно было не до чужих романов, тем более таких старозаветных. Какая разница, как жили деды, как были молоды, как погибали…
Интересной могла быть лишь собственная жизнь, ее горячие токи, шум крови в висках — позвонит? не позвонит? — зловещий черный телефон и — о радость! — заливистый перезвон звонка,
