Броненосец - Уильям Бойд

54. Дом в Крое. Я уехал в Шотландию, чтобы уйти из дома, чтобы побыть одному и — наверное, как в таких случаях говорится, — чтобы найти самого себя. Единственное, что я знал, окончив школу, — это что мне нужно уехать далеко-далеко — как можно дальше от Фулэма и от семейства Блоков. Поэтому я стал искать самое удаленное высшее заведение в стране, предлагавшее курс обучения, который бы меня устраивал, и вскоре остановил свой выбор на Северокаледонском институте науки и техники: мне идеально подходили и его географическое расположение, и академические условия. Я сел в поезд и, с удовольствием проехав шестьсот миль на север, очутился в опрятном и чистом городе Инвернессе — с его замком, собором и прозрачной мелкой речушкой, окруженной розовыми холмами. Это был предел моих желаний в ту пору.

Во втором семестре я потерял невинность с Джойс Маккимми — зрелой студенткой (лет двадцати пяти), которая посещала тот же семинар по истории искусства, что и я. Джойс была румянолицая, неряшливая рыжеволосая девушка, выглядевшая весьма самоуверенной, хотя на деле все было точно наоборот: на семинарах она отвечала на вопросы неуверенным тихим голосом, который вскоре переходил в приглушенный шепот, а иногда и вовсе становился неслышным, так что нам приходилось изо всех сил напрягать слух — или вообще по-своему перетолковывать ее полумолчание и самим додумывать ее оборванные предложения. Она носила мешковатые одеяния в самых невероятных сочетаниях — например, длинные кружевные юбки с трениками в обтяжку и нейлоновым анораком, а летом ходила в мужском жилете на голое тело, в синих велосипедных штанах и резиновых сандалиях на босу ногу, из которых выглядывали пыльные пятки. У нее был трехлетний ребенок — мальчик по имени Зейн, в течение учебного года живший у ее матери в Стоунхейвене. Учась в колледже, она снимала довольно большой дом в деревушке Крой и сдавала комнаты странноватому контингенту жильцов.

Как и многие застенчивые люди, Джойс находила утешение в алкоголе, и мы впервые сошлись, напившись на чьей-то вечеринке (дело было в задней комнате). Потом мы на автобусе поехали в Крой, и следующие три дня я провел там. По-видимому, у Джойс водилось больше денег, чем у остальных студентов (пособие на ребенка? алименты от отсутствующего отца Зейна?), и это давало ей возможность снимать дом, которым она заправляла — что удивительно — как своего рода ханжески строгой коммуной. Было четко расписано, кто когда моет посуду, поощрялась утилизация мусора, в общем холодильнике стояли бутылки с молоком и всякая всячина в баночках из-под кофе с аккуратно подписанными ярлычками. Кроме того, Джойс терпимо относилась к любовным связям, употреблению алкоголя и наркотиков в своем доме. В центре заведенного домашнего порядка был ужин, подававшийся ровно в восемь вечера, и всем домочадцам, находившимся в это время дома, полагалось на нем присутствовать. Помимо сменявшихся временных жильцов имелось и прочное «ядро» из бессменных завсегдатаев, среди которых были два луноликих брата с острова Мулл — Лахлан и Мердо, японка-аспирантка по имени Джанко (она изучала «жизненные науки» и с этой загадочной целью проводила по многу дней в открытом море, на рыбацких судах, подсчитывая и анализируя улов), кузина Джойс — Шона (худая, гибкая, неразборчивая в связях) и Синбад Финглтон — бестолковый, безмозглый сын местного помещика, недавно исключенный из средней школы с одной только оценкой по биологии в аттестате, работавший теперь в Муниципальном парковом департаменте при Инвернесском городском совете. К некоторому своему удивлению, я обнаружил, что мне нравится нехитрая компания Джойс и любопытный распорядок жизни в доме в Крое, с его смесью распущенности и четкого режима, и я проводил куда больше времени там, нежели в одиночестве, в своей тесной комнатке студенческого общежития, откуда открывался невзрачный вид на грязные футбольные поля и на непроницаемо-темную зелень поросших соснами дальних холмов.

Книга преображения

«Гейл-Арлекин Пи-Эл-Си» размещался в новом здании из гранита и полированной стали, неподалеку от Холборна. В вестибюле висели абстрактные картины и росли в кадках темные деревья — пальмы, папоротники и плакучие смоковницы. Охранники в униформе восседали позади грубо обтесанного сланцевого помоста в форме зиккурата. Арлекин, символ фирмы, был ненавязчиво представлен на полотнах, висевших на стенах, — различные вариации Арлекина, созданные выдающимися современными художниками, двух из которых Лоример даже смог опознать сквозь зеркальное стекло, с улицы. Да, дело предстоит нелегкое, подумал он, слегка вздрагивая от дурного предчувствия: все здесь пахло деньгами и респектабельностью, отдавало явными признаками солидности, состоятельности и успеха.

Лоример сверился с записной книжкой: Джонатан Л. Гейл, председатель и директор-распорядитель, и Франсис Хоум, финансовый директор (наверняка произносится как «хьюм») — два человека, с которыми ему предстояло увидеться, — отнюдь не ровня Дино Эдмунду и Кенни Ринтаулу, приходилось признать; но приходилось также признать, что порой такие вот утонченные типы кого угодно заткнут за пояс по части алчности и продажности. Он повернулся и зашагал в сторону Ковент-Гарден, стараясь изгнать из мыслей тревогу: встреча была назначена на завтра, а предварительных сведений он раздобыл уже достаточно. С этим заданием нужно было справиться без сучка и задоринки, чтобы все было ловко и гладко — так выражались в «Джи-Джи-Эйч», — так же ловко и гладко, как выскакивает новорожденное дитя из утробы, невинное и незапятнанное.

В его отсутствие звонила Стелла, оставила сообщение на автоответчике: не могут ли они увидеться втроем, вместе с Барбудой, никак иначе, в Ковент-Гарден и позавтракать перед походом за покупками? В ее голосе слышались какие-то особые нотки — она не столько просила об этом свидании, сколько настаивала на нем оправдывающимся тоном. Лоример рассеянно подивился, что бы это значило, но постарался отогнать дурные предчувствия: его будущее и так затуманивали всякие предчувствия — нужно же оставить себе хоть какой-то просвет.

Спустившись по широкой круговой лестнице в огромное полуподвальное помещение «Алькасара», Лоример понял, что пришел слишком рано. За просторным подковообразным баром только расставляли столы, раздавался грохот и звон стаканов и бутылок, которые ставили на полки или швыряли в ячейки сушилки, как снаряды в пушки, готовясь к дневной атаке. Бармен (бритая голова, маленькая борода) выглянул из-за витрины-холодильника и сказал:

— Подойду через пару минут, шеф.

Лоример уселся на табуретку возле стойки, отпил глоток томатного сока и выбрал себе газету из лежавшей рядом кипы, предназначенной для посетителей. Он задумался, что было в этом помещении раньше, до нынешнего воплощения в виде бара-ресторана «Алькасар». Возможно, здесь находился разорившийся бар-ресторан, или ночной клуб, или складское помещение. Впрочем, потолок достаточно высокий и изящно вылепленный, карниз выделен светло-зеленым и темно-синим. Лоримеру нравилось бывать в таких заведениях в те часы, когда они только готовились к дневному наплыву клиентов. Он стал наблюдать за молодым парнем в костюме, но без галстука, с номером «Спортинг лайф» в руках, который вошел вразвалку, заказал бутылку шампанского и один бокал. Да он выглядит еще более усталым, чем я, подумал Лоример. Может быть, он тоже чутко спит? Может, рассказать ему об Институте прозрачных сновидений, свести его с Аланом Кенбарри, помочь избавиться от нарушений сна? Потом не спеша вошли еще двое молодых людей, щеголевато одетых — тоже в костюмах, но выглядели они в этой строгой одежде как-то странно, как будто их тела больше привыкли к шортам и тренировочным штанам, майкам и спортивным костюмам. Они заказали себе по пинте самого крепкого лагера с капелькой лимонной водки — любопытная вариация какой-то старой темы, подумал Лоример, мысленно делая пометку — самому как-нибудь попробовать такую смесь, когда почувствует, что окончательно дошел до точки. Вошло японское семейство — пожилые родители с дочерьми-подростками, попросившие, чтобы им немедленно принесли обед — в такую-то нелепую рань! Понемногу «Алькасар» приноравливался ко все новым посетителям: включили музыку, убрали со стойки пустые клети из-под бутылок, четвертовали последние лимоны. Две молодые женщины с холодными лицами и резкой косметикой (стиль: берлинское кабаре 1920-х годов) заняли места за кованой железной «кафедрой» возле входа в ресторан и стали хмуро, с видом криптологов, близких к разгадке шифра, изучать журнал записей. К Спортинг Лайф подсел приятель, заказавший себе отдельную бутылку шампанского. Лоример взглянул на часы: Стелла назначила встречу на 12.45 — 1.00, стол, она говорила, заказан на ее имя, — и Лоример уже подумывал, не следует ли ему, учитывая чопорное поведение обоих посетителей, подтвердить, что, по крайней мере, один…