Огненный пес - Жорж Бордонов

— Да, я. Но, за исключением отношения к сохранности нашего имущества, я совсем не образец для подражания. Ты видишь, я не обольщаюсь насчет собственных достоинств! Но, кажется, тебя зовут! Я больше тебя не задерживаю, тем более что главное сказано.

— Конечно, отец. Я благодарю вас. Но…

— Что еще?

— Вы перестанете когда-нибудь меня удивлять?

— О да, конечно, когда расстанусь с жизнью.

После «Выдры» к нему явился Шаблен, этому нужно было просто почесать язык. Господин де Катрелис уважал его, но почти не любил, безотчетно завидуя «старому некоронованному королю Вандеи», руководителю «братства», вождю крестьян по воле Бога и его провидения. Старик так говорил о нем: «Шаблен бесподобен. Он делает погоду». Брат его жены был одним из тех людей, которые даже в эти варварские времена вызывают к себе уважение в народе, тем или иным образом достигают апогея карьеры при любом режиме и сохраняют свою необъяснимую власть в период перемен.

Прекрасный психолог, Шаблен понимал старого Катрелиса и его детей. И потому он был единственным человеком, чье мнение «Дух Волка» принимал благосклонно. В свое время в ходе спора Шаблен убедил его разрешить сестре начать строительство нового Бопюи. Это было прозорливо. Года два промедления, и «Мадам из Муйерона» умерла бы от гибельной сырости старого Бопюи.

— Итак, уважаемый зять, очередной поход обещает быть удачным?

Господин де Катрелис потер руки, что означало у него сомнение.

— Не знаю, Иоахим, действительно, не знаю…

— Не рано ли еще?

Интересно, что, в конце концов, хотел выведать у него этот неутомимый говорун, что знает он, о чем догадывается и о чем может догадаться?

— О да, мой дорогой, слишком рано…

Иоахим де Шаблен разразился смехом:

— Я часто спрашиваю себя, не разводишь ли ты волков? С каких пор ты их убиваешь, а они все еще не перевелись.

— Количество их все же уменьшилось.

— Будем надеяться, что суровая зима побьет некоторых, не считая тех, что положишь ты.

Господин де Катрелис ответил неопределенным жестом. Какое-то время они молчали. Шаблен упорно его рассматривал. «У Бланш твои глаза, голубчик. Глаза лошади, глаза Шабленов, цвета красновато-бурого бархата. Ничего удивительного — ведь ты ее дядя…» Но только часть его мозга принимала участие в этой легкой болтовне. В глубине сознания старика происходила другая работа. Вдруг он очень тихо и очень серьезно спросил Шаблена:

— Как ты считаешь, могу я изменить свой образ жизни?

— В случае необходимости, думаю, вполне сможешь.

— Нет, в случае свободного выбора?

— Как я должен тебя понимать?

— Пока никак. Ты же сам сказал «не рано ли еще?». Я очень хочу заехать к тебе в ближайшие дни. Мои сапоги так давно не стучали о твои половицы.

— Редкость твоих визитов делает их только более ценными. Так ты останешься жить с нами?

— Вероятно.

— Я рад этому больше, чем ты, дикий человек, думаешь. Разве ты не понимаешь, в конце концов, что все здесь тебя любят? И Жанна…

— Я тебе напишу обо всем.

— Неужели ты не можешь сказать все без обиняков прямо здесь? Или это так важно?

— Совсем нет, Иоахим, но я еще колеблюсь, зондирую почву… Да и потом, нас слышат…

— Что ж, как хочешь.

Соседи только что прибыли. Все разбились на группы. «Эпаминонд», приняв несколько картинную позу, пророчествовал, впрочем, с искренней увлеченностью темой своего пророчества: рассказывал о тех обширных планах по расширению мэрии, которые он вынашивал «с самого начала года», («Мыслимо ли, чтобы в Муйероне свадьбы проходили под открытым небом, и это в то время, когда государственные чиновники не устают прославлять институт брака?»), по замене брода через эту речушку на металлический мост («Черт возьми, надо же не отставать от времени, тем более что металл имеет такую же крепость, как камень, но и издержки на строительство будут значительно меньше. Разве не досадно, что этот водный поток делит нашу общину на две части?»).

«Выдра», подойдя к той группе, в центре которой находился аббат, распинался о своем любимом занятии:

— Послушайте меня, аббат, это очень важно! Охота на выдр только начинается, сейчас самое благоприятное время для нее, тот момент, когда другие виды охоты отходят, а она как раз в полном разгаре. Вы заметили это?

— О, да, — ответил кюре, который ничего этого, конечно, не замечал, но заметил зато, что «Господин Луи» говорит с ним очень фамильярно, размахивая и жестикулируя руками.

— Во время охоты, — продолжал «Выдра», — в праздности не пробудешь ни секунды. А какое терпение, какая выдержка нужны! Выдра далеко не глупое животное, своим коварством и агрессивностью она напоминает кошку. Раненая, она атакует. Пойманная — защищается с изумительным мужеством. Перегородив ручей, она прячется под корнями деревьев, проделывает проходы в берегах, а показывается на поверхности только затем, чтобы подышать, погружаясь в воду при первой тревоге. Юркая, как щука или змея. Настоящее наслаждение — наблюдать, как она плавает. Когда она скользит по поверхности ручья, то ее усы и след, который она оставляет на воде, едва различимы.

— Но что предпринимаете вы, — спросил его один из беседующих, — чтобы застрелить ее?

— О нет! — воскликнул Луи. — Я не стреляю в нее, это основное заблуждение тех, кто не знает радостей охоты на выдру. Не применяю ни дроби, ни пуль. Запомните хорошо, что в воде ружье убивает плохо, и может случиться так, что ты ранишь собаку или своего помощника. Нет, мой дорогой, никакого ружья не берите, если идете на выдру, я вас прямо-таки умоляю об этом! Только длинную пику, в конец которой ввинчена маленькая, но очень острая вилка. Я знаю одного слесаря, изумительно делающего эти приспособления по цене в пятнадцать франков за штуку.

— А собаки, какую породу вы используете? Терьеров?

— Совсем нет. У больших собак тина залепляет глаза, и они часто, приняв терьера за дичь, хватают его своими прекрасными зубами, а это мало приятно. Но я собираюсь написать книгу об этой охоте и думаю сделать это в ближайшее время!

— Мне кажется, она будет полезна.

— Но раз вы так думаете, почему бы вам самому не попробовать поохотиться на выдру. Я вас пригла…

Шаблен беседовал с женщинами, и это позволяло ему быть возле Жанны. «Бомбардо» не говорил ничего. Устроившись перед маленьким столиком, на котором находилось большое количество разных булочек и вина, он так и стрелял глазами по корсажам и лодыжкам служанок, которые приносили новые блюда. Господин де Катрелис слушал вполуха одного из своих соседей, который рассказывал ему о ценах на лес и аренду недвижимости.

Снаружи сквозь высокие окна проникал свет. Пробегая взад и вперед, за стеклами дети играли в мяч или серсо, сопровождая свою игру пронзительными криками. На них были шляпы с широкими лентами. Но тот, кого искал господин де Катрелис, все не показывался!

Наступил момент, когда, забыв о присутствующих, охваченный беспокойством, он поднялся, пересек зал и сказал:

— Пойду проветрюсь.

Никто не удивился этому и даже не подумал ему возражать. Только Шаблен, глядя ему вслед, покачал головой. Жанна очень тихо сказала ему:

— Это стоит ему больших усилий. Попытайся понять его.

Господин де Катрелис вышел на крыльцо. Дети мгновенно прервали свои игры.

— Где мальчик ля Перьеров? Где он?

— Жан? — спросила девочка.

— Да, Жан! Почему он не играет с вами?

— Но, дедушка, он же очень большой!

Господин де Катрелис не смог сдержать улыбки. Его голос смягчился:

— Хорошо. Но где же он прячется?

— Он пошел туда. Один.

«Туда» — это, значит, в направлении старого Бопюи, этой феодальной развалины, погрузившейся в свои рвы. «Но что может делать в этой трущобе мальчик? Надо посмотреть». Аллея, по краям которой росли столетние дубы, огибала недавно подстриженную лужайку и была огорожена изящным белым заборчиком. Затем она переходила в ухабистую грязную дорогу, заросшую по краям ежевикой, густыми деревьями, и, наконец, приводила ко двору заброшенного замка. Мох и дикий виноград взбирались на его продырявленный узкими окнами высокий фасад, сложенный из рыжего, словно пропитанного кровью, песчаника, и, разрастаясь ярусами, доходили до самой крыши. Лестница, между разобщенных ступенек которой пробивались большие пучки травы, вела к единственной двери, широкой, но достаточно низкой, увенчанной готической розеткой и обрамленной полуколоннами. Дверь была приоткрыта: «Мальчишка осматривал свои владения! Но что он искал?» Господин де Катрелис вошел, услышал шаги над головой, поднялся по лестнице на второй этаж. Именно по этим ступенькам в свое время он ввел Жанну в ее комнату. Тут она жила, ждала, принимала подруг, производила на свет детей, молилась, страдала, надеялась. Тридцать лет! Комнаты были громадными, но в них было темно, как в склепе. Влага на стенах очень быстро обесцветила обои. Стекающие сверху капли пузырями раздули каштанового цвета бумагу, приклеенную к потолку, прорвали ее, образуя воронки, и вскоре соединились в маленькие водопады. Нужно было бы подставить под них котелки, кастрюли с кухни, расположенной на первом этаже рядом с конюшней.