Величья нашего заря. Том 1. Мы чужды ложного стыда! - Василий Звягинцев

Но именно несопоставимость земных и межзвёздных масштабов как раз и смягчала шок – странно бояться того, что не в силах вообразить.

Однако приличия, и не только они, требовали, чтобы вопрос об отъезде был согласован с мужьями – иначе это уже чёрт знает что будет, а не семейная жизнь. Ведь не на день-другой они собрались выбраться в Приэльбрусье, к примеру, или на абхазское побережье.

Ляхов поначалу удивился столь странному предложению Лихарева. Да, обстановка в мире осложнилась до крайности, но – где Британия и где Кавказ? Всё ж таки усиление охраны и повышение бдительности – это одно, а поспешное бегство, как его ни назови из деликатности, совсем другое. Да и с какой радости ему звать с собой девушек аж на Таорэру, где самому Ляхову довелось разок побывать, и впечатления у него сохранились не самые радужные.

Но потом, наконец, Майя закончила выдавать сто слов в минуту и передала трубку самому Лихареву. Валентин спокойно и отчётливо объяснил, что данный экспромт – считай, что прямое указание Воронцова, а по его собственному мнению – очередной ход в игре, смысл которого ведом лишь самому вельтмейстеру, а зрители оценят его необходимость и вдобавок изящество лишь много позже. Если, впрочем, доживут. С этого момента Вадим возражать и удивляться перестал, только попросил Майю, как водится, быть поострожнее и не лезть, куда голова не лезет. И на автомате, как в «Братстве» обучился, выдал подходящую к случаю цитату: «С агрономом не гуляй – ноги выдерну. Можешь пару раз пройтись с председателем»[35].

Тарханов же, похоже, был только доволен, что его взбалмошную Татьяну берут под присмотр серьёзные люди. Он хоть и не был медиком, как Ляхов, но в жизни разбирался, да и разговоры соответствующие между ними велись. И Сергей вполне понимал, что психическое состояние жены колеблется на очень тонкой грани между так называемым мнимым благополучием и необходимостью срочной госпитализации. Так что смена обстановки пойдёт ей только на пользу. Да и постоянное присутствие рядом таких понимающих людей, как Воронцов и Наталья Андреевна, несомненно окажет терапевтический эффект. Может быть, настолько одумается, что и ребёнка наконец согласится завести. Впрочем, что-что, а представить себе жену беременной Тарханов совсем не мог. С младенцем на руках – это пожалуйста, а с большим животом и всеми сопутствующими явлениями – никак.

За три часа дамы собрали достаточно скромный, что называется – чисто личный багаж, по предыдущему опыту зная, что на пароходе в любую секунду может быть найдено или изготовлено абсолютно всё, что взбредёт самой больной на голову моднице. Отданы последние инструкции остающимся на хозяйстве андроидам – и вперёд. На машине вернулись на ту же полянку, куда настроена была аппаратура перехода. Миг – и дамы удивлённо озираются, увидев вокруг вместо напоенного запахами и наполненного пеньем птиц букового леса незнакомых людей и антураж глухого корабельного отсека. А потом поднимаются по трапам вверх, на широкую, добела выдраенную тиковую палубу и испуганно ахают, когда косая волна врезается в борт и брызги долетают на пятнадцатиметровую высоту.

– Ах, здорово как! – перевела дух Майя, вцепившись в планширь красного дерева, когда пароход вдруг провалился в ложбину между вполне уже солидными, густо-бутылочного цвета валами. Ещё не совсем как у Айвазовского в «Девятом вале», но около того.

Пока Лихарев возвращался с «Валгаллы» в Железноводск и Кисловодск, собирал своих женщин, прошло часов шесть «локально-земных», сколько здешних – никто не уточнял, но свежий ветер и крупная зыбь успели вплотную приблизиться к тому, что называется штормом. Не так чтобы очень сильным, но баллов на пять-шесть, никак не меньше.

Татьяна, стоя с ней рядом, смотрела на пересечённое пенными гребнями, закипающее море со странным выражением лица. В своём предыдущем, первом в жизни переходе через три моря на катере «Сердитый»[36] девушки в шторма не попадали, повезло, а то с таким капитаном, как Ляхов, едва ли куда-нибудь дошли бы. Но всё равно – открытое море, судно – что-то такое у неё в душе шевельнулось, забытое. У Татьяны ведь многое в подсознании было несколько раз перетасовано, по разным методикам и с самыми разными целями. И в любой момент это могло проявиться самым неожиданным образом, чего, каждый по-своему, опасались и Ляхов, и Шульгин, в разные моменты оказывавшие ей первую врачебную помощь…

О чём она сейчас думала? Да пожалуй что и ни о чём. Просто в душе как-то непонятно всё поплыло, смещаясь, путаясь. А возможно, как раз становясь на свои места. Она неожиданно почувствовала, что именно этого ей последнее время не хватало. Не надоевших светских развлечений и коротких, бессмысленных на самом деле увлечений, а чего-то в этом роде – подавляющего своей грандиозностью буйства стихий, безразличных к мелочным человеческим суетам.

– Ну, с прибытием, друзья, – сказал Воронцов, приблизительно догадываясь о мыслях и чувствах своих гостей. – Пойдёмте, Наталья ждёт. А на море через окна даже лучше будет любоваться. Надеюсь, морской болезнью никто не страдает?

При этом посмотрел почему-то на Эвелин, показавшуюся ему «слабым звеном».

Она и ответила:

– В Бискайском заливе на яхте не укачивало, надеюсь, здесь тем более…

– Вот и хорошо, значит, будем считать, вечер пройдёт без осложнений.

Спешить было некуда, поэтому и вечер, и весь следующий день провели на «Валгалле» в долгих застольных разговорах, безмятежном отдыхе в изумительных по комфорту и изяществу интерьеров каютах, вновь восхитивших даже Майю с Татьяной, хотя они в прошлый раз вроде бы попривыкли. Но времени с тех пор сколько прошло? Это как вернуться через два года из скромной квартирки какой-нибудь Кинешмы в парижский отель «Риц». Что же говорить об Эвелин, впервые столкнувшейся со стилистикой плохо ей знакомого девятнадцатого века, помноженной на достижения чужого двадцатого с кое-какими заимствованиями из совсем уже нездешней, инопланетной культуры.

Лихарев в своё время не счёл нужным рассказывать ей о скрытой, как обратная сторона Луны, составляющей своей прежней жизни, решив, что и того, что есть, вполне достаточно, чтобы девушка не жалела о решении покинуть «бель Франс» и превратиться в русскую аристократку.

Теперь, когда они лежали на огромной, «королевской» постели в спальне гостевой (собственной они пока не удостоились), то есть достаточно стандартной четырёхкомнатной каюты люкс, освещённой только светом бра, горящих в гостиной, ему всё же пришлось кое о чём рассказать, на ходу конструируя не слишком расходящуюся с действительностью, но и далеко не полную версию обстоятельств собственной жизни.