Чингисхан. Повелитель страха - Сергей Волков

Из милиции, Вахитовского РУВД, расположенного в одном из самых «веселых» районов Казани – Калуги, меня отпускают в одиннадцатом часу вечера. Нахлебался я там, что называется, по полной. Пальцы мои черны от типографской краски, с помощью которой снимают отпечатки, щеки мои горят от пережитого унижения – меня обвиняют в спекуляции! Но это не самое страшное. В сумке, помимо импортного барахла, оказались какие-то журналы с голыми бабами и западными рок-звездами. Оперативный дежурный, оформлявший протокол, заставляет меня подписать его и обещает «пристальное внимание» к моей персоне со стороны органов госбезопасности. Кроме того, будет «телега» в университет и штраф. Чудно, просто чудно!

Но и я в долгу не остался. В какой-то момент злоба, клокотавшая во мне, выплеснулась и я наорал на ментов, как тренер на проигравших футболистов. Как только я их не полоскал! И жандармами обозвал, и уродами слепошарыми, и жаловаться обещал в прокуратуру (знать бы еще, где она находится), и экспертизу требовал провести, чтобы выяснить – есть ли мои отпечатки пальцев на вещах.

– Ага, ты еще спектральный анализ закажи, – спокойно выслушав меня, с иронией подсказал дежурный и, обращаясь к зашедшему в кабинет старлею, сказал: – Смотри, какая фарца нервная пошла! Его с поличным взяли, а он права качает!

– Глаза-то у него какие модные! Тоже, небось, из-за границы?

Уроды хохочут, направляя свет лампы мне в лицо.

– Где купил такие?

– А ты выковырни и на обратной стороне посмотри.

– Себе поковыряй, – вяло огрызнулся я, прикрывая глаза рукой. От яркого света я испытывал неприятную резь.

– Ты его законопать на пятнадцать суток, пусть о жизни подумает, – посоветовал старлей, забрал какую-то папку и ушел.

– Пятнадцать суток… – задумчиво проговорил дежурный, разглядывая меня. Я с трудом заставил себя успокоиться и тихо сказал:

– Не надо… Извините.

– То-то! – обрадовался милиционер и пододвинул мне протокол. – Подписывай!

…Я шагаю по темным улицам и мысленно представляю, что я скажу своей бывшей невесте. За высокими заборами шелестят остатками листвы яблони и вишни. Калуга рано ложится спать. В это время суток по улицам здесь шастают только «конторы» – так зовутся шайки парней, промышляющих уличным разбоем.

Но мне все уже по барабану. Контора так контора, плевать. Жизнь моя, некоторое время побалансировав на гребне, катится куда-то вниз, в темноту…

Когда я подхожу к автобусной остановке на улице Вишневского, в довершение всех бед начинается дождь. Не моросящий осенний дождик, а настоящий проливной дождь с сильным ветром! Крыша остановки не спасает, я мгновенно промокаю до нитки. Покачиваясь на ухабах, подъезжает огромный рейсовый ЛИАЗ, прозванный в народе «скотовозом». Автобус светится в ночи, напоминая передвижной аквариум. Захожу, протягиваю кассирше рубль – меньше у меня нет – и замечаю, что пальцы мои оставили на купюре черные следы.

Мне стыдно. Кажется, что все немногочисленные вечерние пассажиры смотрят на меня с осуждением. Я преступник, спекулянт, антисоветчик. Мною будет интересоваться КГБ…

Согревшись в автобусе, я выхожу на «Пионерской» и дождь с ветром набрасываются на меня с новой силой. Захожу во двор, в лицо летят мокрые листья. Меня бьет озноб. Внезапная слабость делает тело неподъемным, ноги подкашиваются, словно не в силах выдержать вес и я падаю на ближайшую скамейку, больно ударившись скулой об холодные железные перила. Еще секунда и меня уносит в далекий XII век…

Глава девятая

Повестка

Отец и сын ехали по степи. Вечерело. В траве посвистывали суслики, коршун плыл над холмами, высматривая добычу. Стояла ранняя осень, днем солнце еще припекало, но ночами в низинах уже похрустывал ледок на лужах.

Всадники отпустили поводья, увлеченные беседой.

– Зачем мне жениться, отец? – спрашивал Темуджин, заглядывая в лицо Есугею. Высокий для своих восьми лет, с необычно светлой для монгола кожей, Темуджин сильно походил на отца, только глаза у него были другие – желтые, круглые, как у совы или камышовой кошки.

– В твоем возрасте надо, чтобы была невеста. А поженитесь вы, когда станете взрослыми. Пройдет еще семь-восемь лет – и ты приведешь в свою юрту молодую жену. Но договориться надо сейчас, – отвечал Есугей.

– А почему мы едем к олхонутам? Неужели нельзя найти невесту поближе?

– Твоя мать Оэлун из этого племени. Я хочу, чтобы моя невестка была такой же красивой и мудрой, как она.

Темуджин помолчал, и, указав на мерцающие между двух темных гор огни, спросил:

– Что это?

– В этих местах кочуют унгираты. Они не враждебны нам. У многих мужчин нашего рода жены был унгиратками. Это становище попалось нам на пути кстати. Ночь будет холодной. Там мы и переночуем.

Есугей пустил коня рысью, криком увлекая за собой сына. Темуджин некоторое время медлил, задумчиво глядя на дальние огни, потом вытянул лошадь плетью и помчался следом за отцом.

…Унгиратский нойон Дэй-сечен, старый, неуклюжий человек с высохшей рукой, низко поклонился Есугею и его сыну, широким жестом пригласил дорогих гостей в свою юрту. Пока гости с дороги пили чай и вели с хозяином неспешную беседу о погоде и здоровье родственников, в юрте шли приготовления к трапезе. Вскоре все семейство Дэй-сечена заняло подобающие им по возрасту и положению места вокруг главного очага. По странной прихоти Вечного Синего неба у унгиратского вождя вовсе не рождались мальчики. Двенадцать девушек и девочек сидели на женской стороне юрты. Темуджин украдкой рассматривал их. Это были обычные степнячки, таких и в родном курени немало. Они хихикали. Вполголоса переговаривались, бросая на важных гостей любопытные взгляды. Лишь одна девочка, судя по всему, ровесница Темуджина, выглядела необычайно задумчиво. Перебирая руками узорчатый платок, она смотрела на огонь, и слега раскачивалась из стороны в сторону.

«Ненормальная, – решил мальчик. – Зачем Дэй-сечен держит ее возле себя?»

Тем временем, воздав должное Тенгри и духам стихий, все приступили к еде. Вареная баранина, жареные на огне куропатки, вяленая конина и отварная рыба лежали на деревянных досках. Дэй-сечен на правах хозяина отрезал лучшие куски и преподнес их гостям.

– Твой мальчик вырос, – как бы, между прочим, сказал он, обращаясь к Есугею. – Не пора ли подумать о женитьбе?

– Ты попал в летящего гуся, не целясь, Дэй-сечен, – обгладывая баранью грудинку, ответил Есугей. – Мы как раз едем к олхонутам искать моему Темуджину достойную невесту.

Дэй-сечен замер, потом громогласно повелел принести мех со сладким цзиньским вином.

– Давай выпьем, о Есугей Борджигин! Выпьем и восславим Вечное Синее небо, ибо это оно привело тебя и твоего ясноглазого, белолицего сына в мою юрту!