Живая планета - Дэвид Эттенборо

Особенно хорошо приспособилось к жизни в лесах одно птичье семейство — дятлы. Их лапки изменились так, чтобы надежнее цепляться за вертикальные древесные стволы: первый и четвертый пальцы обращены назад, второй и третий — вперед. Хвостовые перья у них короткие, с толстыми жесткими стержнями, так что хвост в целом служит надежной опорой. А клювы у дятлов заострены на конце, как шило. Они сидят на стволе и прислушиваются, не раздастся ли еле различимый шорох, означающий, что под корой по своему туннелю ползет насекомое. По этому сигналу дятел продалбливает клювом вход в галерею своей добычи и молниеносно подцепляет ее на язык. На конце этого языка есть шип, а длина его просто невероятна. У некоторых видов она равна длине всего туловища, и язык помещается в специальной полости внутри черепа, которая огибает глазницу и кончается у основания надклювья.

Мощным клювом дятлы выдалбливают в древесных стволах дупла для гнезда, пробивая сначала аккуратную горизонтальную дыру, затем углубляя ее сантиметров на тридцать, а там уже расширяют этот вертикальный ход в гнездовую камеру. Часто для этой цели они выбирают сухостой — несомненно, потому что гниющая древесина податливее, чем здоровая. К тому же сухие деревья обычно заражены короедами, обеспечивающими богатый запас корма совсем рядом с гнездом.

Дробь, которую клюв дятла выбивает по стволу, — один из характернейших лесных звуков. Причем стучат дятлы клювом не только, когда кормятся или строят гнездо. Этот стук по резонирующей древесине несет ту же функцию, что и песни для других птиц: извещает о границах гнездового участка или же привлекает подругу. Для каждого вида характерен свой специфичный раскат дроби с определенными интервалами.

Разные виды дятлов специализируются на разном корме. Зеленый дятел, не удовлетворяясь только жуками-короедами, часто спускается на землю в поисках муравьев. Для вертишейки же муравьи — основная пища. Для лазанья она приспособлена довольно плохо и не имеет жесткого хвоста-опоры, как прочие дятлы, но язык у нее очень длинный и липкий: засунув его в муравейник, птица извлекает разом до полутора с лишним сотен муравьев. Другой дятел использует свое умение долбить дерево для того, чтобы в облюбованном стволе пробить аккуратные дырочки такого диаметра, что в них плотно входит желудь. Несколько сотен таких дырочек, с несколькими желудями в каждой, слагаются в весьма внушительную кладовую с запасами на зиму. Еще более специализированную группу представляют дятлы-сосуны, которые также пробивают дырочки в стволах, но совсем иной целью. Они выбирают здоровые деревья тех видов, которые дают много сока, и пробивают многочисленные маленькие квадратные дырочки. Вытекающий сок — сладкий или смолистый в зависимости от выбранного дерева — привлекает насекомых, которых сосун собирает и, смешивая с соком, превращает в эдакое кулинарное изделие, богатое сахарами и белками.

Один погожий день сменяется другим, и лиственные деревья зацветают. Они не такие высокие и не такие густые, чтобы полностью преграждать путь ветру, и у большинства именно ветер переносит пыльцу с мужских цветков на женские. Поэтому цветки их чаще всего мелкие и невзрачные — им же не надо приманивать насекомых, переносчиков пыльцы. И лето здесь настолько длиннее северного, что семена успевают созреть до его истечения. Раздуваются шарики каштанов, золотятся желуди, клены вывешивают пучки крылатых семян, лещина щеголяет орехами в твердеющей скорлупе.

Но уже близится конец лета. Дни становятся все короче, напоминая о грядущих холодах. Теперь деревья готовятся к зиме. Если бы такие тонкие и сочные листья остались на ветках, их, безусловно, сгубил бы мороз. Зимние бураны обламывали бы из-за них целые ветки. Да и в короткое светлое время зимних суток они не могли бы функционировать нормально — устьица только испаряли бы и испаряли драгоценную влагу. А потому листья облетают. Сначала зеленый хлорофилл в них химически разлагается и исчезает. Обнажаются отходы фотосинтеза и листья буреют, желтеют или даже краснеют. Сосуды, снабжавшие соком пластину листа, перекрываются в основании черешка, и там появляется полоска пробковых клеток. Вскоре даже легкий ветерок может сорвать с ветки высохший листок. Так приходит осень с листопадом.

Многие млекопитающие лиственных лесов — землеройки и полёвки, мыши и белки, ласки и барсуки — вынуждены зимовать на очень скудном рационе. Чтобы выжить, они расходуют запасы жира, накопленного за лето, а также избегают любых непроизводительных затрат энергии и большую часть времени остаются в своих норах и норках. Другие млекопитающие, по примеру деревьев, сводят свою жизнедеятельность к минимуму и впадают в зимнюю спячку, правда не у всех одинаково глубокую. Барибалы, черные медведи Северной Америки, спят не особенно крепко. В начале осени они выискивают расселины между скалами, усыпанные листьями впадины, укрытые под низкими выступами, или пещерки. Нередко они возвращаются в берлоги, которые служили им приютом уже многие зимы, но не делят их ни с кем. Примерно через месяц дремоты медведица приносит медвежат, чаще всего двух-трех. Она словно бы и не замечает их появления на свет — ведь они совсем крохотные, не больше крысы. Медвежата забираются в материнскую шерсть и находят соски. Мать продолжает спать: сама она не ест, не мочится и не испражняется до весны.

Тем временем медвежата быстро растут. Они слепо ползают по темной берлоге, рычат и повизгивают, как щенки, порой поднимая такой шум, что и за десятки метров вас могут удивить непонятные звуки, оглашающие снежную пустыню, казалось бы совершенно безжизненную. Срок пребывания матери и детенышей в берлоге определяется продолжительностью и суровостью зимы. В южной части американских лесов время их заточения длится немногим дольше четырех месяцев, а на севере медведи спят по шесть и по семь месяцев, то есть проводят в дреме больше полужизни.

Пока длится спячка, биение сердца у медведей замедляется, температура их тела понижается на несколько градусов. Это сберегает медведю драгоценную энергию, но позволяет быстро проснуться, если его потревожат.

Мелкие зверьки, такие, как сони, ежи и сурки, наоборот, погружаются в столь глубокий сон, что далеко не просто установить, живы ли они еще. Зверек свертывается в плотный клубочек, уткнув голову в живот, прижав задние лапы почти к носу, сжав пальцы в кулачки, крепко зажмурив глаза. Температура его тела лишь на градус выше точки замерзания и мышцы так окостеневают, что, если его пощупать, он не только холодит руку, как камень, но под шерстью кажется столь же твердым. В таком состоянии все процессы в организме почти останавливаются и запасы жира расходуются еле-еле. Летом сердце сурка сокращается примерно 80 раз в минуту, зимой эта цифра снижается до четырех и вместо обычных 28 вдохов он делает за минуту только два.