Портрет-призрак - Евгения Грановская

Линьков усмехнулся:

– Вы правы, это не мои дела. Но что, если я… – Тут он запнулся.

– Договаривайте, – проговорила Ахматова.

– Я к тому, что Николай Степанович – мой друг. И долг дружбы требует от меня… – Он вновь запнулся.

– Чего от вас требует долг дружбы? – уточнила Анна снисходительным голосом, каким графиня общается со своим приказчиком.

Под ее холодным взглядом Линьков слегка поежился.

– Он требует от меня… искренности, – выдавил он не без усилия.

– Вы подразумеваете под искренностью доносительство? – все тем же убийственно спокойным голосом поинтересовалась Ахматова.

Поручик побагровел.

– Анна Андреевна… – выговорил он, невольно сжимая руки в кулаки. – Анна, я, кажется, не давал вам повода для подобных обвинений.

– В таком случае я вас неправильно поняла и прошу у вас прощения. Мне показалось, что вы собираетесь донести моему мужу о моих отношениях с мсье Модильяни. – Ахматова вежливо улыбнулась. – Иногда мне в голову приходят дикие мысли. Еще раз извините.

Линьков сидел перед ней с хмурым и растерянным видом. На его смазливом лице отражалась целая гамма противоречивых ощущений. Анна Андреевна поставила на стол чашку и поднялась со стула.

– Теперь я должна идти. Прощайте.

У Линькова дернулась щека.

– Мы еще увидимся? – хрипло спросил он.

Анна задумчиво посмотрела куда-то мимо него и медленно покачала головой:

– Не думаю.

Она повернулась, чтобы идти.

– Подождите! – окликнул ее Линьков.

Анна остановилась и, обернувшись, посмотрела в глаза Линькову так спокойно, что ему стало не по себе.

– Что?

Линьков сделал над собой усилие, улыбнулся и сказал:

– Я хотел сказать, что вы правильно меня поняли. – Тут бывший поручик попытался улыбнуться, но вместо улыбки у него получился отвратительный звериный оскал. – Я обязан рассказать все вашему мужу.

Она несколько секунд смотрела на него в задумчивости, как энтомолог смотрит на пойманное насекомое, пытаясь отыскать для него место в устоявшейся зоологической классификации.

– Странный вы человек, Линьков, – сказала она наконец. – Что бы вы ни задумали, я не в силах вам помешать. Поступайте так, как от вас требует долг дружбы.

Она вновь хотела идти, но Линьков схватил ее за руку холодными, влажными пальцами.

– Анна!

Женщина взглянула сперва на его пальцы, дождалась, пока они разожмутся, и лишь затем удостоила взглядом самого Линькова.

– Да что с вами такое, господин Линьков? – сухо проговорила она.

– Анна Андреевна, я… – Он быстро облизнул пересохшие губы. – Я ничего не скажу вашему мужу! Но при одном условии!

Анна холодно усмехнулась:

– О каком условии идет речь?

– Я хочу, чтобы вы провели со мной ночь, – выпалил Линьков и сам испугался сказанных слов.

Некоторое время Анна в упор разглядывала его, без особого, впрочем, интереса, затем пожала плечами и обронила:

– Знаете… Вы казались мне умнее.

– Одну только ночь! – дрожащим голосом проговорил Линьков. – Умоляю!

Линьков был бледен. На лбу у него выступили бисеринки пота. И вдруг он заговорил быстро, взволнованно, глотая окончания слов:

– Анна, неужели какой-то нищий художник имеет на это больше прав, чем я? Там, в Африке, я спас жизнь вашему мужу. Я вытащил его из лап свирепого льва! Я сделал много добрых дел. Я… Я воевал за Россию!

– И теперь, в качестве платы за доблесть, вы хотите получить в награду мое тело?

По лицу Линькова – красному, потному – пробежала мучительная судорога.

– Вы все не так поняли, – глухо проговорил он.

– Напротив, – спокойно сказала Анна, – я отлично вас поняла. И знаете что… – Она смертельно побледнела, но в лице не дрогнул ни один нерв. – Пожалуй, я приму ваше предложение.

Линьков оцепенел.

– Что? – едва справляясь со звуками, пробормотал он.

– Я согласна, – просто сказала Ахматова.

– Это правда?

Она кивнула:

– Да.

Линьков вновь схватил ее руку и принялся покрывать пальцы поцелуями. Анна задумчиво смотрела на его лысоватый затылок.

– Но у меня будет одно условие, – сказала она.

– Хоть тысяча! – воскликнул Линьков, продолжая целовать бледную, мягкую руку. – Я готов на все!

– Модильяни сказал, что я напоминаю ему египетскую императрицу. Как вы думаете, он прав?

– Прав! Тысячу раз прав! Вы лучше всех императриц мира!

Анна усмехнулась и продолжила:

– Говорят, царица Клеопатра была так красива, что мужчины готовы были пойти ради нее на смерть. Вы думаете, я тоже могу требовать от своих мужчин подобных жертв?

– Вы можете требовать все, что захотите! – захлебываясь от восторга, проговорил Линьков, елозя мокрыми губами по ладони Анны.

Ахматова вырвала руку.

– В таком случае я требую от вас такой же платы, какую требовала от мужчин Клеопатра! – холодно и яростно проговорила она. – Я проведу с вами два часа наедине и выполню любое ваше желание, каким бы омерзительным оно мне ни показалось. Но затем… Утром вы расплатитесь за это собственной жизнью.

Линьков выкатил на Анну покрасневшие глаза. На губах его появилась неуверенная улыбка.

– Анна, вы серьезно? – спросил он, вглядываясь в ее лицо. – Нет, вы шутите! – Линьков засмеялся. – Отличная шутка! Как раз в духе нынешнего времени!

– Это – не – шутка, – медленно и раздельно проговорила Анна. – Вы только что сказали, что я стою всех императриц мира. А рыцари всех времен с радостью шли ради своих императриц на смерть. Вы хотите получить мое тело, я – вашу жизнь. Это обычная сделка между мужчиной и женщиной.

– Да, но…

– Или нынешние воины настолько измельчали, что не заслуживают называться мужчинами?

Линьков молчал, пораженный ее словами.

– Я сообщила вам свое условие, – холодно сказала Ахматова. – Теперь решать вам.

– Вы… – Линькову пришлось сделать усилие, чтобы голосовые связки вновь стали его слушаться. – Вы…

– Кто же я? – прищурилась Анна.

– Вавилонская блудница, – мучительно вымолвил Линьков.

Ахматова запрокинула голову и рассмеялась.

– Замечательно! Даю вам на размышление четыре часа. Если согласитесь, пришлите посыльного с букетом белых роз. И я приду к вам в течение часа. А теперь – адье, мсье!

Она повернулась и вышла из кафе.

Андрей Иванович Линьков расхаживал по гостиничному номеру, заложив за спину руки и погрузившись в размышления. А подумать было о чем.

Прежде всего, что делать с заявлением Анны? Стоит ли отнестись к нему всерьез? Она не похожа на женщину, которая говорит только ради того, чтобы говорить. Судя по всему, она любит играть жизнью. И своею собственной, и жизнями окружающих людей.

Линькову и раньше приходилось встречать подобных женщин, и он всегда старался держаться от них подальше. Зачем развлекаться с вулканом, когда рядом есть милые маленькие костерки, возле которых всегда можно погреться?

Ну, хорошо. Допустим, она хочет поиграть с ним. Муж ею не занимается, в Париже ей скучно. Есть, конечно, этот художник, но вряд ли Анна относится к нему всерьез. (Как вообще можно всерьез относиться к художникам?)

Линьков остановился возле зеркала. На него глянул высокий стройный господин с холеным, красивым лицом и аккуратно причесанными светлыми волосами, начавшими уже лысеть ото лба и на макушке.

Андрей Иванович невольно залюбовался своим отражением. В военном мундире он, конечно, выглядел намного эффектней, но и так ничего. «Какая женщина сможет отказаться от такого представительного кавалера?» – с улыбкой подумал Линьков и подмигнул себе самому.

Да, он еще хорош собой. И даже замечательно хорош. Возьмите мужа Анны, этого сумасшедшего Гумилева. Коротконогий, неуклюжий, с одутловатым лицом и косыми глазами. С чего она вообще вышла замуж за такого урода? Ясно, впрочем, с чего. Володя Голиков-Кутузов от нее отказался, и она выскочила за Гумилева с горя, как это часто делают женщины.

Линьков хихикнул. Она его вожделеет, это несомненно. И в то же время боится заявить об этом в открытую. Посему и придумала дурацкую игру в египетскую царицу.

Но оставался открытым еще один вопрос. Она обещала Линькову смерть. И как она намерена из этого выкрутиться? Сведет все к шутке? Вряд ли. Это будет недостаточно эффектно, а такие, как она, любят эффекты. К тому же когда она это говорила, ее угроза выглядела вполне серьезно.

«Она просто блефует, вот что! – подумал Линьков. – Хочет казаться королевой, а на самом деле… Ну как, скажите на милость, она заставит меня рассчитаться по долгу? У нее только один способ – заставить меня покончить жизнь самоубийством. Ну, я ей пообещаю, что сделаю это. Тем и закончатся наши расчеты. Я попользуюсь ею и останусь в выигрыше. А эта своенравная девица окажется в дураках. То есть – в дурочках».

Рассудив подобным образом, Линьков окончательно успокоился.

Он позвонил в колокольчик, а когда явился гарсон, сказал ему: