Тихий американец - Грэм Грин

– Она танцевала с посетителями «Гран монд».

– Танцевала за деньги! – воскликнул он, словно самая мысль об этом причиняла ему страдания.

– Вполне почтенная профессия, – заявил я. – Не огорчайтесь.

– Вы такой бывалый человек, Томас, просто ужас.

– Я такой старый человек, просто ужас. Поживете с мое…

– У меня еще никогда не было девушки, – сказал Пайл. – В настоящем смысле слова. Не было настоящего романа.

– Вы, американцы, слишком любите свистеть. У вас на это уходят все силы.

– Я ни с кем так откровенно не говорил.

– Вы еще молоды. Вам нечего стыдиться.

– А у вас, наверно, была уйма женщин, Фаулер?

– Что значит «уйма»? Четыре женщины – не больше – были мне дороги… или я им. Остальные сорок с лишним… просто диву даешься, к чему это! Ложные представления о гигиене и о том, как нужно вести себя в обществе.

– Вы уверены, что они ложные?

– Хотел бы я вернуть те ночи. Я ведь все еще влюблен, Пайл, а уже здорово поизносился. Ну, конечно, дело было еще и в самолюбии. Не сразу перестаешь гордиться тем, что тебя желают. А впрочем, один бог знает, чем тут гордиться: кого только вокруг не желают!

– А вам не кажется, Томас, что у меня что-то не в порядке?

– Нет, Паял.

– Я вовсе не хочу сказать, что мне этого не нужно, Томас, как и всякому другому. У меня нет… никаких странностей?

– Не так уж нам это нужно, как мы делаем вид. Тут огромную роль играет самовнушение. Теперь-то я знаю, что мне никто не нужен, кроме Фуонг. Но такие вещи узнаешь только с годами. Не будь ее, я легко прожил бы год без единой бессонной ночи.

– Но она есть, – произнес он чуть слышно.

– Начинаешь с распутства, а кончаешь, как твой прадед, храня верность одной-единственной женщине.

– Должно быть, глупо начинать, сразу с конца…

– Нет, не глупо.

– По статистике комиссии Кинси такие случаи не встречаются.

– Тем более это не глупо.

– Знаете, Томас, мне очень приятно, с вами беседовать. И теперь мне совсем не страшно.

– Нам тоже так казалось во время «блица», когда наступило затишье. Но их самолеты всегда прилетали снова.

– Если бы вас спросили, что вас больше всего в жизни взволновало как мужчину?..

Ответить на это было нетрудно.

– Однажды я лежал ранним утром в постели и смотрел, как расчесывает волосы женщина в красном халате.

– Джо говорит, что у него это было тогда, когда он спал одновременно с китаянкой и негритянкой.

– И я мог сочинить что-нибудь в этом роде, когда мне было двадцать лет.

– Ему пятьдесят.

– Любопытно, сколько лет ему дали в армии по умственному развитию?

– Девушка в красном халате была Фуонг?

Я жалел, что он задал мне этот вопрос.

– Нет, – сказал я, – та женщина была раньше. Когда я ушел от жены.

– Что с ней случилось?

– Я ушел и от нее.

– Почему?

В самом деле, почему?

– Когда мы любим, мы глупеем. Меня приводило в ужас, что я могу ее потерять. Мне показалось, что мы начинаем охладевать друг к другу… Не знаю, было ли это так на самом деле, но меня мучила неизвестность. Я поспешил к финишу, как трус, который со страху бросается на врага и получает за это орден. Я хотел преодолеть смерть.

– Смерть?

– Это было похоже на смерть. Потом я уехал на Восток.

– И нашли Фуонг?

– Да.

– Но с Фуонг у вас этого уже не было?

– Нет, не было. Видите ли, та, другая, меня любила. Я боялся потерять любовь. Теперь я всего лишь боюсь потерять Фуонг. – К чему я это сказал? Он вовсе не нуждался в том, чтобы я его поощрял.

– Но ведь она вас любит?

– Не так, как надо. Это не в их характере. Вы убедитесь на собственной шкуре. Почему-то принято называть их детьми. Это – пошлость, но у них и в самом деле есть что-то детское. Они любят вас за доброту, за уверенность в завтрашнем дне, за ваши подарки; они ненавидят вас за то, что вы их ударили, за несправедливость. Они не понимают, как можно войти в комнату и влюбиться с первого взгляда. Для стареющего человека, Пайл, это очень отрадная черта, – Фуонг не сбежит от меня, если дома ей будет хорошо.

Я не хотел причинять ему боль. Я понял, что ее причинил, когда он сказал мне с плохо скрываемой злостью:

– Но ей могут предложить еще большую доброту или еще большую уверенность в завтрашнем дне; и она это предпочтет.

– Возможно.

– Вы этого не боитесь?

– Не так, как я боялся с другой.

– А вы вообще-то ее любите?

– Да, Пайл, да. Но только раз в жизни я любил иначе.

– Несмотря на сорок с лишним женщин, которые у вас были, – огрызнулся он.

– Уверен, что это меньше нормы, установленной Кинси. Знаете, Пайл, женщины не любят девственников. И я не уверен, что мы любим девственниц, если не склонны к патологическим извращениям.

– Я вовсе не хотел сказать, что я девственник.

Все мои разговоры с Пайлом принимали в конце концов нелепый оборот. Потому ли, что он был таким простодушным? Он не умел обходить острые углы.

– Можно обладать сотней женщин, Пайл, и все же оставаться девственником. Большинство ваших солдат, повешенных во время войны за изнасилование, были девственниками. В Европе их у нас не так много. Я этому рад. Они причиняют немало бед.

– Я вас просто не понимаю, Томас.

– Не стоит объяснять. Да и тема мне порядком наскучила. Я уж в том возрасте, когда половой вопрос интересует меньше, чем старость или смерть. Проснувшись, я думаю о них, а не о женском теле. Мне не хочется на старости лет быть одиноким, вот и все. О чем бы я стал заботиться? Лучше уж держать у себя в комнате женщину… даже такую, которую не любишь. Но если Фуонг от меня уйдет, разве у меня хватит сил найти другую?

– Если это все, для чего она вам нужна…

– Все? Подождите, пока вам не станет страшно прожить последние десять лет одному, с богадельней в конце пути. Тогда вы начнете кидаться из стороны в сторону, даже прочь от той женщины в красном халате, – лишь бы найти кого-нибудь – все равно кого, кто останется с вами до самого конца.

– Почему бы вам не вернуться к жене?

– Не так-то легко жить с человеком, которого обидел.

Автомат дал длинную очередь, – не дальше, чем за милю от нас. Может, какой-нибудь нервный часовой стрелял по собственной тени, а может, началась новая атака. Я надеялся, что там атака, – это повышало наши шансы.

– Вы боитесь, Томас?

– Конечно, боюсь. Всеми фибрами души. Хотя разумом понимаю, что лучше умереть именно так. Вот почему я и приехал на Восток. Смерть не отходит тут от тебя ни на шаг.

Я поглядел на часы. Было уже одиннадцать. Еще восемь часов такой ночи, и можно будет отдохнуть. Я сказал:

– Кажется, мы переговорили обо всем на свете, кроме бога. Лучше оставить его на предрассветный час.

– Вы ведь не верите в бога?

– Не верю.

– Если бога нет, для меня все на свете бессмысленно.

– А для меня все бессмысленно, если он есть.

– Я как-то читал книгу…

Я так и не узнал, какую книгу читал Пайл (по всей видимости, это не были ни Йорк Гардинг, ни Шекспир, ни чтец-декламатор, ни «Физиология брака», скорее всего – «Триумф жизни»). Прямо в вышке у нас послышался голос – казалось, он раздается из тени у люка – глухой голос рупора, говоривший что-то по-вьетнамски.

– Вот и наш черед пришел, – сказал я.

Часовые слушали, разинув рты, повернувшись лицом к амбразуре.

– Что это? – спросил Пайл.

Подойти к амбразуре означало пройти сквозь этот голос. Я торопливо выглянул – там ничего не было видно, я даже не мог различить дорогу, но когда я обернулся, то увидел, что винтовка нацелена не то в меня, не то в амбразуру. Стоило мне двинуться вдоль стены, и винтовка дрогнула, продолжая держать меня на прицеле; голос повторил те же слова снова и снова.

Я сел, и винтовка опустилась.

– Что он говорит? – спросил Пайл.

– Не знаю. Наверно, они нашли машину и предлагают этим ребятам нас выдать или что-нибудь в этом роде. Лучше возьмите автомат, пока они не решили, что им делать.

– Часовой выстрелит.

– Он еще не знает, как ему поступить. А когда решит, выстрелит непременно.

Пайл двинул ногой, и винтовка поднялась выше.

– Я пойду вдоль стены, – сказал я. – Если он переведет на меня глаза, возьмите его на мушку.

Когда я встал, голос смолк; тишина заставила меня вздрогнуть. Пайл отрывисто прикрикнул:

– Брось ружье!

Я едва успел подумать, заряжен ли автомат – раньше я не потрудился этого проверить, – как солдат бросил винтовку.

Я пересек комнату и поднял ее. Голос раздался снова, – мне казалось, он твердит одно и то же. Они, по-видимому, завели пластинку. Интересно, когда истечет срок ультиматума?

– А что будет дальше? – спросил Пайл, совсем как школьник, которому показывают на уроке опыт; можно было подумать, что все это не имеет к нему никакого отношения.

– Выстрел из базуки, а то и вьетминец.

Пайл стал рассматривать свой автомат.

– Тут как будто нет ничего сложного, – сказал он. – Дать очередь?

– Нет, пусть они пораздумают. Они предпочтут захватить пост без стрельбы, и это позволит нам выиграть время. Лучше поскорее убраться отсюда.