Русское искусство - Игорь Эммануилович Грабарь

имеющая также характерную для этой эпохи обработку стен арками, заостренными наверху, и такими же нишками. Совсем особое место среди Новгородских церквей занимает церковь Бориса и Глеба на Торговой стороне в Плотницком конце. Ее первоначальное построение, как и многих позднейших Новгородских церквей, относится к сравнительно ранней эпохе, именно к 1377 году, но уже в 1521 году ее за ветхостью пришлось разобрать до основания, и в 1536 году строится новая[74]. Такая необычайная быстрота обветшания была, судя по летописям, довольно нередким явлением и объясняется тем, что множество церквей строилось спешно по обету или «отъ мора», иногда в один месяц и даже в неделю, а деревянные рубились в один день, причем получали название «обыденныхъ». Но даже и в этих случаях слишком исключительная быстрота обветшания не всегда кажется правдоподобной и наводит на мысль о том, что в летописи просто пропущены года первоначального сооружения той или другой церкви, стены которых на самом деле могли быть и значительно древнее.

Вместо обычного в Новгороде трехчастного деления фасада Борисоглебская церковь как бы возвращается в своих формах назад, к прежней арочной системе. Каждая стена ее также разбита пятью лопатками на три части, но они завершаются уже не трехлопастными дугами или полудугами, а мотивом древних арок, только последние выведены вверху не «по кружалам», а в виде фронтонов над каждым из трех делений фасада. Таким образом кровля церкви производит впечатление нескольких кровель типа Феодора Стратилата, соединенных в одну общую композицию. H. В. Покровский склонен видеть в Борисоглебской церкви очень типичный и чуть ли не излюбленный образчик покрытия в Новгороде. Он считает форму фронтонной кровли, выросшей из щипца избы и деревянного храма, не только очень практичной в стране, изобилующей дождями и снегами, но и настолько традиционной и старозаветной, что новгородские плотники должны были чувствовать к ней инстинктивное влечение и внушить расположение к ней каменщиков[75]. Все это не подлежит никакому сомнению и вполне объясняет живучесть и распространенность фронтонных церквей в Новгороде, таких как церкви Феодора Стратилата и Спаса Преображения на Торговой стороне, но представляется весьма мало убедительным, если от живучести однофронтонного типа делать вывод о распространенности в Новгороде трехфронтонных фасадов. Несомненно, что начиная с XV века, в Новгороде заметно стремление покрывать деревом на скаты каждую дугу церковных фасадов, но этот прием не привел к созданию законченного типа, и, как мы увидим дальше, целые ряды фронтончиков гораздо обычнее в Пскове, нежели в Новгороде, где церковь Бориса и Глеба приходится рассматривать скорее как исключение, нежели известный тип. Такими же неубедительными являются и все ссылки на обычаи строить церкви «по старине», и вывод отсюда, что первоначальная Борисоглебская церковь имела «такую же разделку стен со щипцами», тем более что «она построена, по замечанию летописца, на старом основании и, вероятно, по старому образцу». Мы уже видели, насколько на этот раз новгородцы, заменившие прежнюю главу московским пятиглавием, были безупречны в очень добродетельном, но не всегда плодотворном тяготении строит «по старинѣ»[76].

IX. Особенности новгородского церковного зодчества

Если свести в одно целое все те особенности, которые наблюдаются в различных храмах Новгорода, то мы получим следующую схему эволюции первоначального типа, занесенного сюда царьградскими зодчими.

Уже первый большой каменный храм Новгорода, св. София, в своем первоначальном виде значительно отличался от обычного византийского храма. Как и последний, он имел, правда, план, приближающийся к квадрату, к которому с восточной стороны нарощены алтарные выступы. Кладка его стен была также византийской и состояла из крупного тесаного плитняка, чередовавшегося со слоями кирпича. От Византии была унаследована и система столбов, на которые опирался главный купол, первоначально такой же плоский, как и в Византии, и так же, как там, весь храм был покрыт по аркам и сводам, по всей вероятности, при помощи черепицы. С западной стороны находился притвор. Во всем этом чувствуется рука византийских мастеров, но в то же время проглядывают и кое-какие черты, уклоняющиеся от царьградских прототипов и намечающие пути, по которым вскоре направилось новгородское зодчество.

Прежде всего надо отметить то особенное пристрастие к ясности плана и отчетливости основных масс и форм храма, которое вылилось уже в восточном фасаде св. Софии, но особенно чувствуется в малых церквах Новгорода. Трудно придумать что-либо проще этого кубика с одним или тремя восточными полукружиями и с четырьмя столбами, несущими на арках и парусах купольный свод. Откуда взять такой тип, нигде кроме Новгородско-Псковской области и Владимиро-Суздальской земли не встречающийся? Откуда получила его Русь, бедная Русь, всегда все отовсюду получавшая? Едва ли есть в истории русского искусства другой вопрос, по поводу которого было бы высказано столько разноречивых мнений, сколько их высказано по вопросу о происхождении Новгородско-Суздальского храмового типа. Каких только не было предположений и построений, иногда остроумных, иногда только забавных, но часто и совершенно вздорных, шедших в разрез не только с новейшими раскопками, но и просто со здравым смыслом[77]. Одно лишь не приходило в голову – что народ, создавший «Слово о полку Игореве», несет в себе достаточно творческих сил, чтобы создать и нужный ему храм.

Строители первых храмов Константинополя далеко не обнаруживают такого определенного намерения выделять алтарные полукружия, какое мы отчасти видим уже в Софии Киевской и даже, как обнаружили недавние раскопки Д. В. Милеева, в сходной с нею в общих чертах Десятининой церкви. С особенной определенностью сказалось это намерение в Новгороде. В Айя Софии Константинополя абсиды являются только тремя нишами огромного восточного полукружия, примыкающего к квадратному подкупольному пространству. Самое полукружие не выступает из стен храма, из которых слегка выдвинута только средняя, алтарная ниша. В церкви св. Ирины, известной теперь под именем Айя Ирина, алтарь имеет только один полукруглый внутри и трехгранный снаружи выступ, а ее жертвенник и диаконник помещались в ближайших к алтарю боковых частях храма, ничем не отмеченных с востока. Такую отметку мы видим в церкви Богородицы – теперешней Айя Теотокос, – построенной уже в X веке. Боковые части ее, вмещавшие жертвенник и диаконник, получили посредине легкую трехгранную выпуклость. Таким же образом отмечены они и в церкви св. Апостолов в Салониках. Гораздо определеннее видны боковые абсиды в Салоникской же церкви св. Софии, в соборе Афонского монастыря и особенно в церкви Николая Чудотворца в Мире. Позже, в романских церквах Италии и Германии, абсиды получили еще более законченную чеканку, как мы это видим в соборе Модены, в Сант-Амброджио в Милане, в церкви в Йерихоу