Прогулки по чужим ночам - Алла Полянская

— Как это?

— Говорите, что я пришла, когда она уже умерла. Так будет лучше, поверьте.

— Хорошо, как скажете.

9

Старик почти не изменился. Тот же синий костюм-тройка, аккуратный и отглаженный, те же усы — седые и густые, только добавилось морщин вокруг глаз, вот и все. Есть люди, к которым время прикасается осторожно. Старик именно такой.

Мы хороним Ирку. Не смогла я отвезти ее на далекое и неуютное Матвеевское кладбище. Этот город был для Ирки холодным и жестоким, потому мы отвезли ее в Березань — туда, где она когда-то была счастлива. Мы все были счастливы — благодаря Старику. Тут она обретет свой последний приют рядом с Куком. И будут шуметь для нее старые туи, и будет слышать она, как течет речка, — там до сих пор есть наше место, где мы жгли костры, где мы были вместе. Мы и сейчас вместе, только теперь и ее место здесь будет пустовать.

— Земля ей пухом...

Я поднимаю взгляд. Танька. Толстая, неопрятная, все тот же хмурый взгляд исподлобья. Наши глаза встречаются. Когда откинулась, Танька?

— Привет, балерина, — голос у нее хриплый и прокуренный. — Давно не виделись.

— Давно. Как жизнь, Танька?

— Ничего, живу. Жаль Ирку.

— Жаль...

Нам не о чем с ней говорить, хотя между нами стоит кое-что: грязный кабинет, старый небритый следак и ее, Танькин, голос: «Я видела их, они сидели у реки. Да с кем я их могла спутать? Эти придурки всегда сидят на одном и том же месте, и тогда сидели всю ночь почти! Гитарка бренчала, достали просто».

Не сидели мы у речки, а выловили по одному двух ублюдков и взыскали с них долг — с каждого, с процентами. Только Танька хотя и знала, а нас не выдала. И вот мы снова встретились — здесь, рядом с Иркой, которая лежит в гробу, маленькая и бледная, и ни до чего ей нет дела, но она примирила нас сейчас. Примирила навсегда.

Крышку закрыли, дед-сторож забивает ее гвоздями. Все, Ирка, здесь тебе быть вечно. Что ж, так вышло. Мы бросаем в яму комья земли. Я помню, как когда-то мы вот так же хоронили Кука.

— Стас приехал. — Танька рассматривает дорогую машину. — Большой человек, смотрю.

-Да.

— У вас же что-то с ним было.

— Было, да сплыло, — отвечаю ей.

— Ну что ж, помянем Ирку.

Мы идем по кладбищу: я, Танька, Рыжий и Старик. Позади плетутся Стас и еще несколько наших — из тех, кто осел в Березани. Мы с Рыжим устраиваем поминки.

— Лиза, нужно поговорить. — Старик сжимает мою ладонь. — Вы с Вадимом заночуете у меня?

— Если не помешаем.

— Нет. Надо поговорить.

Молча заходим в старую столовую, где уже накрыты столы, наливаем рюмки и пьем. Мы привыкли молча терпеть беду, вот и сейчас молчим. А что говорить? Мы, ничьи дети, только сами друг о друге пожалеем. Хорошо, что есть кому похоронить и помянуть по-людски.

— Теперь буду две могилы обихаживать. — Танька накалывает вилкой кружок колбасы. — Кука могилу, ну и еще Иркину.

— Я оставлю тебе деньги, закажешь им памятники, — говорю я.

— Не боишься, что присвою?

— Нет. Ты этого не сделаешь.

— Правильно. Не сделаю. — Танька хмуро сопит. — Слушай, балерина, тут такое дело... Короче, всякое между нами бывало, но все равно скажу. Недели три назад приезжали сюда ребята на крутых машинах. Расспрашивали о тебе и ко мне приходили.

— О чем расспрашивали?

— Вот дура, говорю же — о тебе. Ну, какая ты, о привычках твоих... Я им, конечно, не сказала, какая ты сука, пусть это станет для них сюрпризом, но ты имей в виду.

— Хорошо. Спасибо тебе, Тань.

— Не за что. — Она пожала плечами, отгоняя неловкость. — Ты смотри, балерина, чтоб мы и тебя вот так, как Ирку, не... черт, что я болтаю? А Рыжий — настоящий красавец. Спишь с ним?

— Нет.

— Ну и дура. Он за тобой всю жизнь, как подсолнух за солнцем.

— Что ты говоришь? Он просто мой друг.

— Только такая, как ты, может не видеть очевидного. Смотри, балерина, это тебе не Стас, плесень гнилая.

— Почему плесень?

— Отродясь такой.

— Да ну, глупости.

— А я тебе говорю. Я всегда знаю, кто есть кто, чуйка у меня. Потому ты меня так раздражаешь.

— Не понимаю...

— Да где уж тебе понять! Ты всегда была — словно аристократка, и ничего к тебе не липло. Ни черта ты в людях не понимаешь, хоть и ученая. Всех по себе меряешь, а только не все такие. Ладно, пора мне, дома дети ждут. Чего смотришь? Двое их у меня, я уже давно завязала, на железке работаю обходчицей, и муж тоже. Давай, балерина, не кашляй и смотри под ноги.

Она уходит, ее бесформенная фигура исчезает за поворотом. Вот вам и Танька! Не зря Старик на нас жизнь потратил. Старик... О чем он хочет поговорить? Неужели и к нему приходили таинственные посетители? Только я не понимаю, кого и почему я могла заинтересовать.

— Лиза! — Это Стас.

— Зачем ты приехал?

— Я приехал на похороны, Ирку проводить.

Он стоит, освещенный закатным солнцем, и мне так больно его видеть, что нечем дышать. Я же... любила его. И, может, люблю до сих пор. Только видеть его сейчас для меня — худшее из зол. Стасик, что ты сделал со мной?

— Жалко ее. — Он смотрит так знакомо, и мое сердце сжимается от боли, уже забытой. — Я должен кое-что тебе сказать.

— Говори.

— Я не знаю, что происходит, но вокруг тебя началась какая-то возня. Лиза, ты в опасности, и если в последнее время произошло что-то... необычное, расскажи мне.

— Я тебе говорила: убили моего соседа. Ну а теперь — Ирка. Это считается необычным?

— Ты же не успела с ней поговорить. О чем ты хотела расспросить ее?

Спасибо, коллега, не сдал меня. Значит, кто-то уже интересовался, успела ли я побеседовать с Иркой. Теперь — мой ход.

— Я просто пришла ее навестить.

— Лиза...

— Мне нечего тебе сказать. Я не понимаю, кто может мною интересоваться? Я просто врач, обслуживаю обычных людей, не знаю никаких тайн, кому я могла понадобиться — сирота без роду, без племени? Стас, ты и сам это знаешь.

— Да, но стало очевидным, что чего-то мы не знаем. Чего-то, что непосредственно тебя касается.

— Тогда тебе известно больше, чем мне.

— Лиза, я очень прошу: будь осторожна. Вот, возьми.

— Что это?

— Сотовый. Я знаю, что у тебя свой есть, но этот номер буду знать только я. Если что-то случится, немедленно звони, я приеду и вытащу тебя.

— Что может случиться?

— Не знаю. Но выясню, я уже работаю над этим. Ладно, мне пора, пойду, попрощаюсь со Стариком.

Он уходит, а я обессиленно опираюсь о стену. Не знаю, что и думать, но я точно непричастна ни к каким сомнительным делам. Так почему вокруг меня происходит что-то непонятное? Может, меня с кем-то перепутали? Невозможно. Расспрашивали-то именно обо мне. Чертовщина какая-то.

Старик живет в маленьком домике, который стоит среди пожелтевшего сада. Мы все бывали здесь не раз, особенно когда он поселился в нем навсегда. До этого он практически жил в интернате, спал на диване в кабинете, ел с нами в столовой. Ему платили какую-то зарплату, но он никогда не копил деньги, потому что регулярно то одному, то другому его воспитаннику требовалась помощь. Он и нам с Рыжим постоянно присылал переводы, покупал и привозил вещи. Мы все воспринимали это как должное, он был нашим отцом и заботился о нас, а теперь мы, встав на ноги, помогаем ему — кто как может. На его пенсию не то что жить — умереть нельзя.

— Тут Татьяна принесла пирогов, а Вова Прищепа мяса и масла, я не голодаю. — Старик суетится, стараясь устроить нас поудобнее. — Давно вы не приезжали, давно, а денег не стоило присылать, заработок у врачей известно какой, у меня все есть, сколько мне одному надо? Вот, устраивайтесь. Я так понимаю, тайн друг от друга у вас до сих пор нет.

— Нет. — Рыжий удивленно смотрит на него. — А что случилось?

— Дело такое... — Старик надевает очки. — Недели три назад приезжали ко мне люди. Я сразу понял, что они не с добром. Правда, вели себя прилично, но расспрашивали о Лизе — какая она, кто ее родители, знает ли она что-то о себе, искала ли родных. Мне нечего было скрывать, но мои ответы их, похоже, не удовлетворили, поэтому они расспрашивали Татьяну и еще кое-кого.

— Что за дела? — Рыжий от удивления даже встал. — Кому это могло понадобиться?

—Я не знаю. — Старик склоняет голову, его седина искрится на свету. — Но я решил поинтересоваться. Собственно, я сам когда-то предлагал вам поискать родных и помню, с какой горячностью вы отказались. Я решил, что будет не лишним провести собственное расследование. За годы работы в системе образования я оброс знакомыми, друзьями, и коллеги помогли мне. Я собрал все документы, касающиеся Лизы. Вот они.

Старик достает из ящика стола толстую синюю папку, старомодную, с завязочками. В таких папках в нашей канцелярии хранили личные дела воспитанников, только они были тоненькие, а эта раздулась, как поросенок.