Куплю тебя, девочка - Любовь Попова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Подай мне вон те грибочки, с кру-упными шляпками, — улыбаюсь я и беру блюдо, что он мне протягивает, при этом то и дело касаясь взглядом ложбинки, в которой мотыляется подарок Мелиссы. Голубой камушек.
— Алена, а в каком университете вы учитесь? — спрашивает мужик с красным галстуком, и, судя по его сальной роже, его совсем не мое образование волнует. На самом деле, да… Не знаю, о чем думала Мелисса, приглашая меня на обед. Но о серьезном разговоре забыли ровно в тот момент, когда Никита пододвинул мне стул.
И что с его стороны совершенно неожиданно — молча.
Я только хочу открыть рот, сказав, что не учусь. Даже Мелисса готова что-то сказать, но затянувшуюся тишину, словно театральную, нарушает Никита.
И звук его голоса вынуждает меня подобраться, чтобы в случае чего выбежать из-за стола.
— Алена учится на факультете иностранного языка в МГУ. Заочно, потому что ее знание языков давно уходит за пределы университетского образования.
Сглатываю, и словно стягивающий горло ремень распускается. Ладно… Хотя мог при этом не так выразительно смотреть на мой рот.
— О, — включается в разговор синий галстук, именно так я и могу различать этих с иголочки одетых мужчин, что кажется, как и я, наедаются в прок. И судя по величине пиджаков, прок там на несколько лет голодовки. — Я как раз был во Франции. Могу устроить вам экзамен прямо сейчас.
Его шутка кажется смешной почти всем. Только вот Никита поджимает губы, а я растягиваю свои губы в улыбке и произношу на чистейшем французском:
— Avant de passer l'examen, tu apprendras à parler français. Cul russe.
Минутное молчание и все начинают смеяться, а громче всех синий галстук. Да так, что даже похрюкивать начинает. Карикатура, да и только.
— Шикарно. Чистейшее произношение. Вы сказали, — щелкает он пальцами, а значит понял совсем немного. — Что готовы сдать экзамен, русский господин.
Не понял ничего.
— Да, — теперь смешно и мне. — Конечно… Именно это я и сказала.
Хочется рассказать, как я оттачивала это самое произношение в одном вертепе, волей судьбы работая на телефоне, потому что в тот момент мое тело было непригодно для продажи. Ненавижу этот язык. И тех, кто говорит, что он красивый, тоже. Лучшие моменты сексуальности они изворачивают в звенящую пошлость.
Тут под разговоры о Франции и понимание, что синий галстук вряд ли покидал номер своего отеля, чувствую пинок носка. Перевожу взгляд на Никиту.
Он чем-то недоволен, а ко мне через стол подкатывается его смартфон с текстом. А именно переводом брошенной мною фразой.
«Прежде, чем принимать экзамен, научись говорить на французском. Русская жирная задница».
Неплохо. Очень неплохо. Кажется, с образованием у Никиты лучше, чем с воспитанием.
— Жирной там не было, — пишу ему в ответ и отправляю телефон обратно, а в это время Юра своей властной рукой политика возвращает разговор в серьезное русло. Надо признать, делает он это мастерски. Сразу видно, что этих толстосумов, обремененных властью, но не мозгами, он привык держать в узде своего авторитета.
И именно он решает, когда ужину пора подходить к концу.
— Когда будете подыскивать работу, позвоните мне, — передает мне свою визитку толстый хрен с бегающими по моему декольте глазенками. — Мне очень нужны такие способные сотрудницы.
Визитку вместо меня забирает Мелисса и с вежливой, но убийственной улыбкой говорит:
— Такая корова нужна самому. У Алены заключен контракт со мной.
Первой фразы я не понимаю, но судя по всему, это смешно. Потому что все улыбаются.
И спустя пару минут, вопрос Никите о его предвыборной компании мужчины наконец уходят. Замечаю, что время давно перевалило за девять, а значит к Ане я зайти уже не успею.
— Значит вы не против помогать Мелиссе, — спрашивает меня Юра, и я качаю головой.
— Пока она этого хочет.
— Отлично, думаю, нам с ней как раз нужно обсудить этот момент, — говорит он и утягивает закатившую глаза жену в кабинет, но прежде говорит Никите: — Отличная ложь, сынок.
Меня сейчас стошнит. И я показываю это всем своим видом, когда мы остаемся с Никитой наедине. Я уже предчувствую конфликт. Он несется на меня как товарный состав без тормозов.
— Итак, мы выяснили, что лжешь ты лучше, чем трахаешься, — смотрю прямо в глаза, что полыхают ледяным пламенем.
— Отрезать бы тебе язык, но не могу оставить тебя без основного рабочего инструмента.
И двойственность этой фразы так и веет обидой и гневом. Смотрю в его напряжённое лицо. Колкий взгляд то и дело скользит по моей шее и линии низкого декольте. Именно так, как весь вечер. Именно так, что кожу в местах зрительного контакта нещадно жжет.
— Никита… — слышим бас его отца за углом, и сын раздражённо дергается.
— Я помню!
И меня снова пробивает на смех от того, каким большим и серьезным хочет выглядеть старший сын Самсонова, а на деле лишь маленький мальчик, которому запретили трогать любимую игрушку.
— Что смешного?
— Ты, — пожимаю тонкими плечами, облизываю губы и снова смеюсь с того, как перекосило лицо Никиты. Кажется, проведи я пальчиком по его щеке, и он сорвется как голодный пес на кусок свежего мяса…
Хочу его обойти, подразнить обтягивающей тканью платья, но рука впивается мне в горло. Мать вашу… По телу словно пускают ток, и вот губы уже так близко, словно магнитом манят меня прикоснуться.
— Еще никто не смел надо мной смеяться…
— Еще никто не смел надо мной смеяться… — передразниваю я и сама тянусь к его губам. Облизываю свои и жду, когда хороший мальчик протянет свои шаловливые ручки к плохой девочке.
Но надо отдать должное. Он отталкивает меня. И уходит. Просто и молча уходит по лестнице вверх, а я загибаюсь от смеха.
Глава 18
Боже… Это будет очень весело. Мне можно все, а ему ничего. Я могу раздеться до гола, пройтись у него перед носом, а ему даже прикоснуться будет нельзя.
Никита поднимается медленно, расстегивая запахнутый пиджак, почти до второго этажа. А я любуюсь его упругим задом, думая только о том, что делаю это впервые. Но вдруг замечаю, что мышцы перестали сокращаться, а объект насмешки тормозит, опускает руки в карман и поворачивает голову, осматривая меня с ног до головы. И мой звонкий смех тут же застревает в горле.
Так уж дорога ему машина?
Он разворачивается полностью и словно всадник апокалипсиса срывается вниз, а я невольно пячусь. Черт… Разворачиваюсь и бегу на кухню.
— Иди сюда! — он настигает меня у