Франкенштейн и его женщины. Пять англичанок в поисках счастья - Нина Дмитриевна Агишева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Там термальные воды, которые якобы лечат всё на свете, подножье Апеннинских гор, сияющих вдали, быстрая речка с причудливыми мостиками, водопады и огромные деревья, заглядывающие во все окна старого дома. Мэри с благодарностью пишет Марии: «Когда я первый раз вошла в этот дом, то ощутила тишину и покой как возвращение к чему-то совершенно восхитительному, чего давно не было в моей жизни».
Клер подвернула лодыжку, и они вдвоем с Шелли забираются высоко в горы, любуются на звезды и слушают голоса цикад. Шелли снова и снова говорит ей, что любит вовсе не ее отливающие червонным золотом волосы, не ее белоснежные плечи и красивый высокий лоб — он любит ее ум и талант, ее понимание сути вещей. Конечно, он говорил правду. Легко увлекающийся, возбудимый, Шелли остро реагировал на красоту, но никакая другая женщина не стала бы целыми днями читать его сочинения и давать бесценные советы. Не смогла бы разговаривать с ним на равных о самых сложных философских и литературных вопросах. К тому же у Мэри к интеллекту добавлялась еще и эффектная внешность, и умение организовать жизнь, напрочь отсутствующее у него самого… Словом, это опять было счастливое лето. В жару он уединялся возле водопада, где, обнаженный, читал Геродота, а потом вставал под ледяные струи и чувствовал, что заново родился. Они много переводили и писали, и даже язвительность и вечно недовольное лицо Клер не могли нарушить их идиллию.
Клер волновалась не зря: в середине августа пришло письмо от Элизы. Она сообщала, что жизнь с лордом Байроном ужасна: он требует, чтобы во всех своих поездках Аллегра и Элиза сопровождали его, а главное — он хочет сделать ее, Элизу, своей любовницей! В общем, если Клер небезразлична судьба дочери, она должна немедленно приехать в Венецию. Мэри знала склонность своей служанки все преувеличивать и не поверила ни одному ее слову. Между тем Клер настояла, и Шелли безропотно вызвался сопровождать ее в Венецию.
Опять Клер! Оставшись одна с двухлетним Уильямом и одиннадцатимесячной Кларой, Мэри грустно размышляла: вся их жизнь теперь подчиняется Клер. Сначала они зовут едва ли не на все лето в гости Хантов, чтобы скрыть происхождение Аллегры, теперь Шелли в самую жару едет с ней к Байрону. Почему он так зависит от нее — чувствует вину? Какую? Между тем он написал ей, что и она должна покинуть Баньи-ди-Лукка и приехать к ним. Ни сло́ва о самочувствии Аллегры и поведении Байрона — зато подробный маршрут, как добраться. Клара хандрила, приехавшая к Мэри Мария Гисборн отговаривала ее покидать обжитую и прохладную виллу Бертини. Она видела, что, возможно, у девочки начинается дизентерия, и предупредила об этом мать. Но Мэри отчаянно ревновала — снова Клер крадет у нее мужа — и 31 августа собралась в дорогу.
Компания между тем уже переместилась из Венеции в Эсту (Байрон не любил долго сидеть на одном месте), и, когда Мэри с детьми и Милли через четыре дня наконец прибыли туда, малышка почти все время спала и уже никого не узнавала. Тем не менее только 24 сентября рано утром сам Байрон предложил Шелли отвезти Клару к его доктору в Венецию. Опять жара, пыль, плохие дороги на перекладных и не слишком чистая вода. Мэри не спускала ребенка с рук, разговаривала с ним и отказывалась верить в очевидное. В Венеции, когда Шелли побежал за доктором, в холле отеля Клара перестала дышать. Девочка еще долго держалась — с момента первых симптомов болезни в Баньи-ди-Лукка прошел почти месяц.
Мэри ни с кем не могла и не хотела разговаривать. Она потеряла вторую дочку и задавала себе страшные вопросы. Если бы речь шла о его любимце Уильяме, настаивал бы Шелли на путешествии, погубившем Клару? Что мешало ей самой сразу же обратиться к врачу? Почему она не послушалась Марию, тем более что, как она и предполагала, обвинения Элизы не подтвердились? И главное — она думала о Гарриет. Это Бог наказывает Мэри и ее детей за нее. Она думала о том, каково Гарриет было разлучиться с Чарльзом и Иантой, бросив их, по сути, на произвол судьбы. Она восхищалась ее смелостью — взять и решить все проблемы разом, перестать испытывать это нестерпимое, кромешное горе. А кто ей его причинил? Она, Мэри, и Шелли — больше никто. И еще она думала о сочиненных ею страшных убийствах, совершенных монстром, порождением Франкенштейна, — вдруг он всего лишь орудие провидения? И это не что иное, как кара?
Шелли похоронил малютку Клару на Лидо — по низшему разряду, даже без таблички с указанием имени, — и они вернулись в Эсту на роскошную (других он не арендовал) виллу Байрона. Его светлость решила утешить Мэри — он предложил ей переписать для издателя две его новые поэмы.
* * *
…В декабре Перси, Мэри и Клер прибыли в Неаполь, где чувствующий свою вину Шелли снял один из красивейших домов в городе, на Ривьера ди Чиа, под окнами которого, как гласило предание, лежали развалины виллы Цицерона. Но ни нежная охра домов, ни слепящая лазурь Неаполитанского залива, ни терракотовая застывшая лава Везувия не интересовали Мэри. Этой зимой она отдалилась от мужа: много читала, изучала историю Италии, занималась с Уильямом и совершала прогулки в одиночестве. Вскоре в ее жизни произошло еще одно скандальное и таинственное событие — похоже, судьба твердо решила сделать ее героиней какого-то авантюрного романа.
27 февраля 1819 года в городской ратуше Неаполя Перси Биши Шелли зарегистрировал на свое имя ребенка, двухмесячную девочку, которую записали как Елена Аделаида. Матерью — и его законной женой! — была названа некая Мария Падурин, двадцати семи лет от роду. Даже при известном всем пренебрежении четы Шелли к подзаконным официальным актам, эта история до сих пор будоражит умы биографов поэта. Выдвигались и выдвигаются самые разные версии.
Первая — это тайный ребенок Шелли и Клер, и они потому и бежали спешно из Баньи-ди-Лукка, чтобы скрыть эту беременность от Мэри, а потом, после потери родной дочери, ей уже было
