Сущий рай - Ричард Олдингтон

Когда Крис указал, что это сопротивление только доказывает справедливость его догадок, и приступил к краткому повторению пройденного, симптом повторился с угрожающей силой.

— Ну, — сказал Крис, вздыхая еще раз при поражении Разума в борьбе с Предрассудком, — если вы не хотите слушать меня, может быть, вы прочтете Фрейда и Джонса?

— Не буду я их читать, — выразительно сказала Гвен. — Это грязные старикашки, я в этом уверена. К тому же, даже если они правы, я не желаю ничего знать об этом. Я довольна тем, что есть.

— Ах нет, нет!

— А я вам говорю, что да, и вы не смеете так гадко обращаться со мной только потому, что я вас люблю и ничего не могу с этим поделать. Все вы, мужчины, таковы.

— Господи боже мой, по ведь это же общеизвестные истины, и они всеми признаны, — слабо возражал Крис. — Неужели вы не желаете понять себя и меня и наши чувства друг к другу и научиться управлять ими, чтобы они привели нас к счастью?

— Зачем это мне? — Красивые глаза Гвен наполнились слезами. — Если бы ваши чувства были так же сильны, как мои, вам не захотелось бы понимать, вам было бы достаточно только чувствовать. И я не верю, что мы должны эти вещи понимать. Бог от нас совсем не этого желает. И не пытайтесь сделать из меня синий чулок, Крис. Если вам хочется вести такие разговоры, найдите себе какую-нибудь из этих очкастых студенток с плоской грудью и взлохмаченными волосами. А я просто нормальная женщина.

— Студентки ничуть не менее привлекательны, чем все другие женщины, — сказал Крис, обиженный таким пренебрежительным отношением к его корпорации. — А что вы называете нормальной женщиной? Вы же клубок запретов и подавленных желаний!

Тут Гвен разразилась слезами и спаслась бегством в свою спальню. Крис последовал за ней и, оставив всякую мысль о Рациональных Половых Отношениях, был вынужден прибегнуть для успокоения Гвен к таким иррациональным приемам, как лесть и ласки. Сначала Гвен наотрез отказалась успокоиться. Когда она довела его до почти унизительного состояния бессмысленной покорности и он начал извиняться за то, что посмел осквернить Любовь нечистой наукой, она согласилась простить ему обиды, которые он нанес ее высоким чувствам. Хотя Жюли была дома, примирение пришлось довести до самого конца. А затем Крис должен был пожертвовать вечером и поехать в ресторан, чтобы доказать, что примирение было искренним.

После этого маленького эпизода (все хорошо, что хорошо кончается) Крис воздерживался от прямых покушений на девственный ум Гвен. Он понял, что намеки и беглые замечания — более верный путь к сердечному согласию, при котором права, требования и «отношения» каждого определяются с большей точностью и будут взаимно уважаться.

А пока что не было ничего легче, как жить день за днем, наслаждаясь плотскими радостями, доставляемыми влюбленной Гвен. Крис убеждал себя, что хотя он работает меньше, но работает лучше. И по мере того как уменьшалось количество работы, увеличивался размах его планов. Теперь его честолюбие с презрением отбрасывало мысль о небольшом вкладе в познание доисторического человека и мечтало о широком и всеобъемлющем общем обзоре. Необходим, во-первых, ясный анализ (на основании последних открытий и самоновейших исследований) развития и поступательного движения человечества, начиная с древнейших времен. При наличии столь прочного базиса можно будет предвидеть дальнейшую историю человеческого рода и даже управлять ею.

Потому что, как только люди узнают, что именно им надлежит делать, разве они сейчас же не станут делать это?

Конечно, были и осложнения. Но их легко можно было разрешить с помощью нескольких фунтов в неделю и некоторого досуга. Требование самое скромное. Только постепенно выяснилась неприятная истина, что «интеллектуальное проведение досуга» — это всего лишь смиренно-иносказательная форма стремления приобщиться к классу людей, живущих на нетрудовые доходы.

Три

Если бы Крис был менее поглощен всем этим, он уже давно заметил бы, что находится в том состоянии изоляции, которому здравомыслящие люди весьма разумно подвергают морально прокаженных, потерявших все свои деньги. В действительности прошло немало дней, прежде чем он отдал себе отчет, что не видит никого, кроме Гвен, Жюли и Джеральда. Единственный знакомый, которого ему пришло в голову навестить, был Вилли Ротберг, молодой юрист, который должен был стать опекуном Жюли. Возможно, именно благодаря этому обстоятельству, а не ради своих прекрасных глаз, Крис был принят так быстро, ибо Ротберг теперь, естественно, принимал близко к сердцу интересы Хартмана.

Крису хотелось для разнообразия поговорить с мужчиной. К сожалению, Ротберг был похож на большинство юристов, особенно молодых, и считал дружеский разговор лишь разновидностью судебных дебатов. Достаточно было собеседнику выразить какое-нибудь мнение, хотя бы вскользь и без всякой настойчивости, как Ротберг немедленно становился на противоположную точку зрения и принимался страстно и упорно защищать ее. Ему было ровным счетом наплевать и на предмет обсуждения и на то, прав он или не прав. Все дело было в том, чтобы одержать казуистическую победу; предмет обсуждения являлся всего лишь предлогом.

После десятиминутного бессмысленного спора о каких-то пустяках Крис наконец не выдержал.

— Эти споры ради того, чтобы представить черное белым, кажутся мне в высшей степени безнравственными, — сказал он. — Очень жаль, что с тех пор как вы кончили колледж Святого Духа, у вас образовалась эта привычка. Это лишний раз показывает, как порочна вся наша юридическая система.

— Вовсе нет! — Если Ротберг вступал в дискуссию по поводу пустяков, которые его нимало не касались, то уже едва ли он способен был спустить прямые нападки на свою паразитическую профессию. — Перед вами два адвоката, и каждый из них выставляет свою сторону дела в наивозможно благоприятном свете. Беспристрастная третья сторона — судья — подводит итог. Это единственный путь к истине.

— Ерунда! — нетерпеливо воскликнул Крис. — С таким же успехом можно определить истину как среднее арифметическое двух лживых утверждений. Юристы спорят вовсе не ради того, чтобы установить истину, а ради того, чтобы выиграть дело. Ну а насчет беспристрастности судьи, это вы расскажите кому-нибудь другому. Это наемный адвокат системы и класса, породившего эту систему. Все судьи развращены классовыми предрассудками. Если каким-то чудом объявится хоть один неразвращенный, его затравят, и он покончит с собой.

— Ну знаете ли! — возмутился Ротберг.

— А что до вашей идиотской судебной процедуры, — не унимался Крис, — то вот вам пример. Возьмем этот кусок сургуча на вашем столе. Адвокат А доказывает, что это броненосец; адвокат В утверждает, что это чайная ложка; ученый судья, толкователь закона, выносит приговор, что это треска. Дело получает огласку, и физик, впервые услышав о нем, знакомится с ним и вскоре доказывает, что сургуч есть сургуч. Дело кассируется, но кассационный суд подтверждает приговор первой инстанции и заявляет, что отныне и впредь он будет решительно выступать против так называемых задних мыслей ученых джентльменов, тогда как на самом деле это всего лишь истина. Не говорите мне о праве. Право — это школа извращенной софистики, отродье сцепившихся схоластов, гнусный потомок мохнатых законников-котов, Рабле.

— Если вы так на это смотрите, — сказал Ротберг с болезненным сарказмом, — я не могу понять, почему вы настаивали, чтобы я был опекуном вашей сестры.

— А очень просто. Она нуждается в опытном крючкотворе, чтобы он заботился об ее интересах.

— Благодарю за комплимент! А какая у вас гарантия, что я не использую свое предполагаемое крючкотворство в ущерб вашей сестре?

Крис пожал плечами.

— Никакой; разве только то, что, если вам понадобится кого-нибудь «обойти», по-моему, вам будет приятнее «обойти» Джеральда, а не мою сестру.

— А как же семейные нотариусы, те, что в провинции?

— Это, должно быть, ротозеи или мошенники, — сказал Крис. — Они привели дела моего отца в полный хаос. Я сильно подозреваю почтенного Хичкока. Очень уж он патриотичен. А его компаньон, носящий короткое имя Снегг, — колченогий и незаконнорожденный.

— А какое это имеет отношение к его честности?..

— Огромное. Это две причины, по которым он неизбежно должен чувствовать свою ущербность. Чтобы возместить эту неполноценность, он будет добиваться власти. Так как женщины его класса, вероятно, не захотят его, такой человек либо станет педерастом, либо, не преступая рамок закона, будет стараться всеми правдами и неправдами разбогатеть. Вероятно и то, и другое.

— Что за фантастика!

— Вовсе нет, самоочевидная истина. Для всех, но, разумеется, только не для юриста. Но, однако, не в этом дело. Возьметесь вы быть опекуном Жюли если не ради меня, то хотя бы ради нее?