Тайный воин - Мария Семенова

Симуран, испускавший, казалось, собственное золотое сияние, легко перебежал назад к Светелу.

«Садись. Я тебя домой отнесу».

– Ты меня не поднимешь…

«Подниму».

Голова закружилась. Светел оглянулся на Зыку. На недвижного Жога. Когда он ему руки последний раз оттирал?..

– Нет. Лети, брат. Скажешь, отцу плохо совсем…

Рыжик снова прильнул к нему, развернул широкие крылья. Светел провалился в его золотой огонь и некоторое время знал только родной спасительный жар. Потом симуран взял короткий разбег, ушёл в небо.

Что стремительному летуну расстояние, которое бодрые походники одолели за две седмицы, а Светел никак не надеялся проползти в одиночку!..

Светел провожал его глазами и не мог поверить, что помощь придёт, что будет всё хорошо.

Верёвка

Чем дальше на юг, тем чаще попадались населённые зеленцы. Мальчишек туда не отпускали, но днёвки, когда котляры пополняли съестные припасы и обменивались с жителями новостями, им выдавались.

– Говорят, там, впереди, есть места, где совсем снег не лежит, – сказал Ознобиша. – Там пупыши круглый год растут. И текуны, и папоротник… Мама как-то на торгу солёного папоротника купила. Сколько пряжи отдала… Мы его по ниточке разделяли, чтобы не кончался подольше…

Пока до благодатных мест было, похоже, ещё далеко, хотя поход продолжался никак не менее месяца. Долго ли оставалось шагать, котляры не говорили, а спрашивать как-то не хотелось.

На руках у Ознобиши красовались светло-серые варежки. Оботуров щиплют ранней весной, а теперь стояла середина лета, но много ли пуха на одни варежки нужно! Всего горстку длиннющих, волнистых, неощутимых ладонями паутинок. Сквара всё-таки ненадолго выпросил у Ветра свой нож: вырезать веретёна да вязальные иглы. Варежки получились красивые и тёплые невероятно. Ознобиша их очень берёг.

После стоянки на оттепельной поляне Сквара повадился наблюдать за потешными боями Ветра и Лихаря. Близко, конечно, не подходил, но полюбоваться случая не упускал. Однажды он снова увидел, как, подавая учителю деревянный меч, Лихарь о чём-то спросил его. Ветер нахмурился, он не хотел отвечать, но стень пристал вдругорядь. Тогда Ветер ответил. Да не словом – клинком. Погнал Лихаря так, что тот не знал уже, куда деться. Учитель достал его в бедро и по рёбрам, сшиб с ног, замахнулся так люто, словно убить возжелал… Всё-таки удержал руку. Коротко кивнул, давая на что-то согласие… бросил меч Лихарю под ноги, чего прежде не делал… ушёл.

Сквара остался думать о том, будет ли он сам когда-нибудь хоть вполовину так же хорош. Даже попробовал повторить некоторые движения Ветра. Собственное тело казалось тяжёлым и неуклюжим.

На другой день Лихаря нигде не было видно.

Хотён было предположил, что стень ещё не натешился в последнем зеленце с красивой девчонкой, – догонит небось. Они уже двигались пределами Андархайны, дороги были довольно наезженные, не то что в левобережной глуши. Однако Сквара всё же рассмотрел и узнал следы беговых лыж.

– Ветер его вперёд выслал, – сказал он Ознобише. И усмехнулся: – Чтобы там горницы светлили, пироги ставили…

Так они догадались, что поход приблизился к концу.

– Пироги?.. – переспросил Ознобиша и вновь испугался. – Что с нами теперь будет?

– Поглядим, – сказал Сквара. – Может, что занятное.

Ознобиша обречённо поднял глаза:

– Ты, наверно, в воинскую учельню пойдёшь, ты вона какой. А я куда?

– А ты меня от ран лечить станешь. Или андархской грамоте подучишься, у богатого купца товары возьмёшься считать. Помнишь, сам хвалился, как матери нитки для браного узора на умах держал и не глядя подсказывал?

Они третий день шли густым лесом, не встречая селений. Ближе к вечеру в воздухе повеяло оттепельной влагой, а впереди показался большой купол тумана. Он сразу притянул к себе все взгляды. На самом верху, там, где сидячее паоблако рвалось клочьями, возносясь в серые тучи, заиндевелой каменной пятернёй проглядывала вереница чёрных полуразрушенных башен. Над каждой вился хвост пара, казалось, башни дымили, как исполинские трубы. Одна, самая высокая, торчала неестественно косо, ещё две, обломанные судорогами земной тверди, утратили зубчатые макушки. Тем не менее башни стояли. Что-что, а строить андархи умели.

– Крепость… – прошептал Ознобиша.

Остальные сразу притихли, жадно и тоскливо глядя вперёд. Каждому помимо воли хотелось, чтобы дорога свернула и ставшая привычной неизвестность продлилась ещё несколько дней. В то же время все чувствовали нутром: вот оно. Прибыли.

Ещё поворот. Сани выехали из-за последних деревьев. Стало видно, что дорога упирается прямо в туман, а по эту сторону уже стоит народ, выбежавший встречать.

Это всё были крепкие парни помладше Лихаря. Очень подвижные, с глазами беспощадных и бесстрашных стрелков. Лыкаш уже вызнал, что этих ребят, ради отличия от взрослых мораничей, называли межеумками. Сам Лихарь тоже был здесь. Сквара невольно остановил на нём взгляд… Стень ещё издали как-то со значением кивнул Ветру, а почтительно поклониться подошёл уже после.

Мальчишки боязливо сбились в тесную кучку. Взгляды межеумков были пристальными, оценивающими: дельные ли души пришли Справедливой Матери послужить?

Сквара нахмурился, выставил челюсть, упрямо наклонил голову.

– Они все на меня смотрят!.. – прошептал перепуганный Ознобиша и что было сил вцепился в его руку.

Сквара ничего не ответил, но на всякий случай притянул сироту плотнее к себе. Ему эти парни отчётливо напоминали хищную стайку, жадную и хмельную, разгорячённую не только появлением новеньких. Потом Сквара заметил на утоптанном снегу пятна. Кто-то наследил кровью. Дрались, нос разбили? Кабана резали к пиру?..

Оботуры вдруг заартачились, заревели и встали.

Сквозь туман осязаемо наплывала безымянная, какая-то запредельная жуть.

Сквара ощутил мёрзлый ком в животе. Как он ни крепился, ноги стали чужими. Но на руке у него висел Ознобиша, значит, показывать страх было нельзя. Сзади всхлипнул Лыкасик и тоже, кажется, ухватился за кожух, но Сквара едва заметил его.

Межеумки с хохотом облепили оботуров, схватили их за кольца в носах, повернули, увели в сторону. Новых ложек погнали прямо вперёд.

Они погрузились в туман, вышли с той стороны и увидели то, что им назначено было увидеть.

У дороги росла большая сосна, простёршая над обочиной длинную и толстую ветку. Через ветку была переброшена тугая верёвка. И на ней, почти касаясь ногами земли, висел человек.

Если бы крепостные башни прямо сейчас начали падать, мальчишки, пожалуй, не заметили бы. Остолбенев, они смотрели только на висящего человека.

Он был вздёрнут за вывернутые руки, словно на дыбе. Рывки верёвки и вес тела выбили мыщелки из суставов, беспомощно исковеркав когда-то сильные плечи. Ему позаботились обмотать запястья шерстяной тряпкой, чтобы петли не прорезали плоть, но кисти выглядели раздробленными. Половины пальцев не было вовсе, оставшиеся торчали как попало. А что самое страшное, человек ещё жил. Он дышал, раны точились кровью. Ещё не поздно было обрезать верёвку, возвеселить в настрадавшемся теле огонёк жизни, залечить раны. Только миловать вздёрнутого вряд ли кто собирался. Его ждали последние муки и смерть.

Ветер прошёлся перед новыми ложками туда и сюда, вглядываясь в белые лица.

– Вот так, – сказал он, – у нас во имя Справедливой Владычицы карают отступников. Этому несчастному понадобилось оплевать материнский подол и предать наставников, пытавшихся вложить святые умения в его злочестные руки… Вот ты! Да, ты! Кого ты, не заслуживший имени, видишь перед собой?

Вытянутый палец котляра указывал на Хотёна.

Тот еле выдавил онемевшими губами:

– От… ступ…

– Ты? – Палец указал на Дрозда.

Дрозд лишь открыл рот… и снова закрыл. Ветер досадливо шагнул мимо.

– А ты?

– Стойного человека вижу, – сказал Сквара. Подумал и добавил: – Красивого.

Ветер даже руку опустил.

– Стойного? Это с чего?

Сквара ответил:

– Вас тут вон сколько, и все страшные, а он против не забоялся пойти. И на пытке молчит.

– Молчит, – засмеялся Лихарь. – Голос искричал потому что.

И ткнул смертника концом посоха в рёбра.

Тот судорожно дёрнулся. Начал поднимать голову. За потёками крови ни цвета волос, ни черт лица было не рассмотреть. Густые капли кропили какие-то листки, валявшиеся в снегу под ногами.

Ознобиша вцепился в Сквару что было мочи, его колотило.

– Правда красён, – хмыкнул Лихарь. Шагнул вперёд и вдруг сцапал Ознобишу за ворот: – Иди-ка сюда, Подстёгин младший сынок. Пора увидеть наконец, к чему ты у нас годен.