Мужчина, которого предала женщина - Владимир Колычев

Он упал на бок, перекатился к луже, но Юра его опередил:

– Козленочком хочешь стать?

Он достал из кармана ватника складной стаканчик из тех, что носят с собой любители сообразить на троих, раскрыл его, зачерпнул воды, бросил туда несколько крупинок марганцовки из пузырька.

– Не самая лучшая дезинфекция, но лучше что-то, чем ничего. Пей.

Валентин помнил вкус марганцовки – она ассоциировалась у него с отравлением, когда нужно было пить смешанную с ней воду, чтобы промыть желудок. Но сейчас он совершенно ничего не почувствовал, настолько хотелось пить.

Одного стаканчика было мало, но Юра больше не позволил.

– Потом. Дух переведешь, потом еще получишь, – сказал он, вернув его на прежнее место.

Валентин оперся спиной о древесный ствол, задрал голову вверх. Темное рябое небо, мачты деревьев, хвойные паруса. Ветер гонит облака, раскачивая верхушки елей, дождя больше нет, но легкие заливает чистый, струящийся воздух; он такой вкусный, что хочется есть его и пить. Наесться бы, напиться…

– А ты молодец, хорошо бегаешь, – поощрительным тоном сказал Юра. – Я думал, ты сдохнешь.

– Сдох!

– Да, но задачу выполнил.

У Валентина не было сил спрашивать, какую именно задачу он выполнил. А надо бы это выяснить, ведь понятно же, что до конечной точки маршрута далеко. Если она вообще существует, эта точка маршрута.

– Дальше пешком пойдем, – сказал Медник.

Это и был ответ. Путь еще не закончен, но изнуряющего марафона больше не будет.

– Куда? – через силу выдавил Валентин.

– Есть место… Я смотрю, бегать ты умеешь. В армии ты, я знаю, не служил. Может, легкой атлетикой занимался?

Ответил Валентин не сразу. Сначала набрался сил, воскресил убитое дыхание.

– Она мною занималась.

– Легкая атлетика?

– Нет, Дарьяна… Она меня заставляла бегать. По утрам. И сама бегала. Бзик у нее такой – по утрам бегать, вечером спортзал…

– И много бегали?

– Километра по три, а бывало и по пять. Каждый день. Даже по субботам. Она легко бегает, быстро и не устает. А мне тяжело было. Но я терпел… Потому что любил…

– Бегать любил?

– Нет, Дарьяну любил. А бегать ненавидел. И Тихоплесова ненавижу…

– Да, губа у твоего Тихоплесова не дура. Такую женщину урвать – и красавицу, и спортсменку… Спортивная она у тебя, женственная… Хотя почему это у тебя? Ты же в пролете, да? Она теперь с Тихоплесовым?

– Я не в пролете. Я в бегах. Что, впрочем, одно и то же.

Чем больше остывал Валентин после изнуряющего бега, тем сильней он замерзал на холодном ветру. Ни единой сухой нитки на нем, а земля стылая. И пить очень хочется. А еще, спрятавшись за чувством жажды, притаился голод. Стоит Валентину ее утолить, как он выскочит из-за кустов и вцепится в горло. А есть, увы, нечего.

– Ты в бегах, а он с твоей женой спит, – сказал Юра.

Он уже отдохнул, поэтому бодро встал на ноги, набрал из лужи воды, сам выпил пару стаканчиков с марганцовкой, угостил и Валентина. И еще он достал из кармана сухарь, протянул ему.

– Я смотрю, у тебя в телогрейке целый склад, – не без ехидства заметил Валентин.

– Если бы целый. Так, на один зубок.

– Готовился к побегу?

– Зачем спрашиваешь, если знаешь.

– А если бы нас застрелили?

– А если бы меня в Чечне убили?… Но я там выжил. И здесь выживу. Такой я живучий… А ты?

– Э-э… Не знаю, – задумался Валентин.

Его не раз посещала досужая мысль, что существует особая категория людей, которые и в воде не тонут, и в огне не горят. Например, древний воин мог выживать в сражениях благодаря своей выдающейся силе и мастерству владения мечом. Но взять Вторую мировую войну, где пуля-дура не разбирает, кого убивать – сильного или слабого; одни люди погибают сразу, в первом же бою, другие проходят через свинцовые вихри, не получив ни единого ранения. Значит, кому-то на роду написано сгинуть в пекле войны, а кому-то суждено жить вопреки всему… Юра знает, что он живучий: была у него возможность в этом убедиться. А Валентин знает про себя пока только то, что он невезучий. А вот как относится к нему смерть?… Судя по тому, что киллер, посланный Тихоплесовым, решил его не убивать, у него есть шансы выжить во всей этой кутерьме. Да и при попытке к бегству его не пристрелили, это тоже кое-что значит.

– И не надо знать. Зачем тебе это? Жить в тишине и спокойствии; ты никого не трогаешь, тебя никто не трогает, – с мечтательной иронией сказал Юра.

– Где найти такую тишину и покой?

– Здесь, в лесу.

– Выкопать землянку, питаться грибами и ягодами?

– Ягоды будут не скоро. Грибы еще позже. Но можно силки на зайца ставить. Или на куропаток. Я умею.

– Ты предлагаешь жить в лесу?

– У тебя есть другие варианты?

– Э-э… Есть же заброшенные деревни…

– Тоже неплохо. Хотя и опасно. Деревни мертвые, а участковые живые. В деревнях все на виду, если ты не знаешь…

– Значит, землянку будем рыть.

– Отлично. Ты будешь жить в землянке, а Тихоплесов – катать на своей яхте твою жену.

– Да, у него есть яхта, – кивнул Валентин.

– Это неважно, есть или нет, все равно будет катать… Несправедливо это.

– И что ты предлагаешь?

– Ничего.

– Ты собирался его убить.

– Я вводил тебя в заблуждение.

– Тебе нужно было склонить меня к побегу?

– Мне нужно, чтобы ты поднялся и шел за мной… Пошли!

Юра не объяснял, куда он его ведет. Он шел по собственному маршруту, время от времени сверяясь с картой местности, которую захватил с собой. Оказывается, он скачал из компьютера несколько карт, определяющих один, возможно, долгий маршрут. Но куда вел их этот путеводитель, Валентин не знал, поскольку Медник держал это в секрете. Да и неважно это. Главное, что куда-то вел… Возможно, Медник и не собирался жить в лесу. Зачем тогда разговоры про зайцев и куропаток? Может, он хотел, чтобы Валентин отвязался от него? Может, ему предлагалось охотиться налесную живность в одиночестве?…

Шел Медник пешком, но так быстро, что Валентину порой приходилось переходить на бег, чтобы нагнать его.

Уже стемнело, когда они вышли на окраину какой-то деревни. Людей не было видно, но в бревенчатых избах светились окна. Небо уже очистилось от туч, прикатилось яркое колесо луны, мерцали звезды, и в этом естественном ночном освещении было видно, как из труб поднимается дым. Тепло там в домах, еда в печах, самогон в бутылях… В баньке бы сейчас попариться, надеть сухое чистое исподнее, смолоть бы краюху хлеба с толстым шматком сала, запить это мутным первачом и завалиться спать на теплую печь. Но, увы, об этом можно было только мечтать.

Валентин заметил грузовик, приткнувшийся к забору возле крайнего дома. Похоже, «Газ-53»; машина старая, но, возможно, на ходу.

– Там и ключ не нужен – замок вырвать, контакты замкнуть, – мечтательно протянул Валентин. – Защиты никакой, сел да поехал…

Дождя уже не было несколько часов, но одежда на нем до сих пор была мокрой. И тело колотил озноб, зубы отстукивали азбуку Морзе. А в кабине будет тепло, со временем он и согреется, и просохнет. И грязь сапогами месить не надо. Едешь себе… Неважно, куда ехать, лишь бы в тепле.

– Нельзя, – покачал головой Медник.

– Ну, я понимаю, что это угон, но ведь машина потом сама к хозяину вернется, после того как мы ее бросим.

– Да, но хозяин сначала в милицию заявит, а там поймут, кто машину угнал.

– Мы уже далеко будем.

– Может, далеко, может, не очень… Пошли!

Валентин чуть не заскулил с досады, когда Юра повернул обратно в лес. Они шли почти всю ночь, изредка останавливаясь на короткие привалы. Медника совершенно не смущала мокрая одежда – он пер вперед как танк, не обращая внимания на неудобства. И грязи он не боялся. Зато Валентин измучился от холода и усталости.

Температура тела способствовала тому, чтобы просохло хотя бы нижнее белье, брюки и роба. Но Медника будто магнитом тянуло к воде. Наткнувшись на ручей или маленькую речушку, он считал своим долгом хотя бы сотню метров пройти по воде по пояс, а то и по самое горло. Валентин роптал, но все же неотступно следовал за ним.

Было уже глубоко за полночь, когда они вышли к спящему поселку. Юра обошел его стороной, но сделал привал на заброшенной ферме, куда они вышли, огибая поселок. Заросшая травой дорога, прошлогодний ковыль высотой в человеческий рост, мертвая тишина – все это указывало, что здесь редко ступала нога человека, а животного и подавно.

Темная прогнившая крыша продавлена, но не разрушена, узкие прямоугольные окна без рам и стекол; ворот не было вообще, дверей тоже, в темном длинном помещении гулял сырой сквозняк. Зато было спокойно в пристройке, которой в прежние времена пользовался персонал фермы, доярки, скотники. Из мебели здесь, разумеется, ничего не осталось, зато не дуло, а на бетонном полу можно было развести костер. Спички у запасливого разведчика имелись…

Пока Валентин шарился по доильному залу в поисках досок, штакетин и прочего дерева, Юра натаскал сухого коровьего навоза, разжег огонь.