За что сражались советские люди. «Русский НЕ должен умереть» - Александр Дюков

Обычно все было иначе. В дневнике ефрейтора Пауля Фогта, чья 23-я танковая дивизия воевала неподалеку от Харькова, мы находим следующую запись:

«Этих девчонок мы связали, а потом их слегка поутюжили нашими гусеницами, так что любо было глядеть…».[200]

Только на третий год войны, в марте 1944 года, когда многим в командовании вермахта стало понятно, что война проиграна, а за свои преступления придется держать ответ, было издано распоряжение ОКВ, согласно которому захваченных «военнопленных русских женщин» следовало после проверки СД направлять в концлагеря. До этого наших связисток, шифровальщиц и медсестер до концлагерей практически не доводили.[201]

И когда советские войска переходили в наступление под Москвой, Сталинградом, под Курском, когда отбивали города и деревни, среди замученных военнопленных-мужчин наши солдаты находили тех, кому выпала многократно более тяжелая судьба, – военных девушек. В скупых строчках докладных записок, составлявшихся нашими офицерами после освобождения оккупированных районов, звучит пронзительная, бессильная боль за тех, кого они, здоровые мужики, должны были защитить – и не смогли.

«После изгнания оккупантов в подвалах главной конторы завода № 221 обнаружено до десятка трупов зверски замученных военнослужащих Советской армии, среди них труп девушки, которой изверги выкололи глаза и отрезали правую грудь…».[202]

Беспомощных раненых и беззащитных женщин с невообразимой жестокостью убивали на месте; даже комиссарам давали пожить немного больше.

Методику уничтожения комиссаров в ОКВ и ОКХ заранее спланировали во всех возможных подробностях. Если комиссаров захватывали на фронте – их необходимо было уничтожить «не позднее чем в пересыльных лагерях», если в тылу – передать в распоряжение айнзатцкомандам. Однако прежде всего следовало установить, что человек является комиссаром.[203] В полевых условиях разбираться в том, кто комиссар, а кто нет, совершенно не было времени; захваченных в плен людей собирали в колонны и гнали в пересыльные лагеря. Определять, кто есть кто, предстояло уже там.

Правда, до лагерей доводили не всех.

Никакой помощи раненым и больным военнопленным не оказывалось; красноармейцев колоннами гнали на запад. В день их заставляли проходить 25–40 километров и так – на протяжении нескольких недель. Еды выдавалось по сто граммов хлеба в день, да и той не хватало на всех.[204] Неудивительно, что при таких условиях многие погибали. Тех, кто оказывал малейшее сопротивление, расстреливали. Тех, кто не мог идти от голода или от ран, тоже расстреливали. Командир действовавшей в Белоруссии 403-й охранной дивизии фон Дитфурт с холодной иронией палача назвал эти убийства «выстрелами облегчения».[205]

Германский хирург профессор Ханс Киллиан в своих мемуарах описал одну из маршевых колонн военнопленных следующим образом:

То, что к нам приближается, оказывается стадом военнопленных русских. Да, именно стадом – по-другому это невозможно назвать. Поголовье насчитывает примерно двадцать тысяч. Их захватили во время последнего окружения… Они идут со скоростью не больше двух километров в час, безвольно переставляя ноги, как животные. Иногда слышатся окрики полицейских, то там, то здесь раздаются предупредительные выстрелы, чтобы внести в ряды порядок… Жуткая процессия, состоящая из привидений всех возрастов, проходит мимо нас. Некоторые обриты наголо и без шапок, у других на голове меховые шапки-ушанки… Встречаются среди них и старики с длинной бородой… Едва ли кто-то из них смотрит на нас. Мы замечаем, как какой-то изможденный человек, покачнувшись, падает на землю….[206]

Когда профессор Киллиан возвращался обратно, его водитель ориентировался по трупам военнопленных. «Слева и справа на обочинах дороги каждую секунду на глаза попадаются обнаженные тела мертвых русских, исхудавшие, с торчащими ребрами. Некоторые лежат прямо поперек дороги…» – вспоминал хирург. Свой рассказ об этом ужасном эпизоде он завершает рассуждением в типично нацистском духе: «Русский… выживет в самых примитивных условиях, в то время как мы умрем с голода или замерзнем».[207]

Читая эти рассуждения, можно понять, насколько глубоко немецкая армия и немецкое общество оказались проникнуты нацистскими идеями расового превосходства. Высокообразованный профессор просто не видит в русских военнопленных людей; напротив, он настойчиво подчеркивает их звероподобность. Но коль скоро это животные, то в их смерти нет ничего трагичного – лишь простая обыденность. Именно это подчеркивали немецкие пропагандисты. «Славянский недочеловек, – писали они, – встречает смерть с безразличием».[208]

Группа советских военнопленных в одном из населенных пунктов.

Во время победной войны на Западе немцы перевозили не менее многочисленных французских и британских военнопленных исключительно на автомобильном и железнодорожном транспорте; о том, чтобы гнать их пешком, ни у кого не возникло и мысли.[209] На Востоке пешие марши служили одной цели: истреблению пленных. «Все происходило постепенно, – вспоминал ополченец Николай Обрыньба. – Теперь я понимаю, что немцы двигались постепенно, чтобы нас „переработать“. Нельзя было всех расстрелять… Продержав в лагере и ослабив военнопленных, чтобы мы не могли разбежаться во время перегона, нас, обессилевших, отправляли дальше по этапу… Я с ужасом наблюдал, как доводили здоровых людей до полного бессилия и смерти. Каждый раз перед этапом выстраивались с двух сторон конвоиры с палками, звучала команда: „Все бегом!“ Толпа бежала, и в это время на нас обрушивались удары. Прогон один-два километра, и раздавалось: „Стой!“ Задыхающиеся, разгоряченные, обливаясь потом, мы останавливались, и нас в таком состоянии держали на холодном, пронизывающем ветру по часу под дождем и снегом. Эти упражнения повторялись несколько раз, в результате на этап выходили самые выносливые, многие наши товарищи оставались лежать, звучали одиночные сухие выстрелы, это добивали тех, кто не смог подняться».[210]

Часть захваченных под Вязьмой военнопленных погнали к Днепру. Там длинную колонну военнопленных выстроили на берегу и приказали встать на колени.

«Мы недоумевающе опустились,– вспоминал один из красноармейцев. – Я стоял четвертым от воды, но, когда мы опустились, почувствовал, как промокли брюки на коленях. Немец закричал:

– Шлафен!

По колонне пронеслось: спать. А как спать? Песок был мокрый и оседал под тяжестью людей, выступала ледяная вода.

К ночи ударил мороз, и наши колени примерзли.

Так, на коленях, в этом ледяном крошеве из снега, песка и воды, мы простояли всю ночь. Кто вставал или ложился – пристреливали.

К утру многие замерзли насмерть, другие не смогли подняться, разогнуть колени, их добивали из автоматов».[211]

Когда захваченных под Вязьмой военнопленных прогоняли через Смоленск, многие из них от побоев и истощения не в состоянии были держаться на ногах. «Их лица были настолько черны, что сына родного не узнала бы», – рассказывала впоследствии одна из местных жительниц.[212] При попытке дать кому-либо из пленных кусок хлеба немецкие солдаты отгоняли людей, били их палками, прикладами и расстреливали. На Большой Советской улице, Рославльском и Киевском шоссе фашисты открыли беспорядочную стрельбу по колонне военнопленных. Трупы расстрелянных несколько дней валялись на улицах.[213]

Это было только начало; в середине октября на участке дороги Ярцево – Смоленск произошло одно из самых массовых убийств военнопленных во время этапа. Немецкие конвоиры без всякого повода расстреливали, сжигали военнопленных, загоняя их в стоящие у дороги разбитые советские танки, которые поливались горючим. Пытавшихся выскочить из горящих танков тут же добивали. Ряды и фланги колонны «ровнялись» автоматными и пулеметными очередями. Немецкие танки давили пленных гусеницами. На повороте с автомагистрали Москва – Минск на Смоленск скопилось несколько больших колонн военнопленных, по которым немцы открыл огонь из винтовок и автоматов. Когда уцелевшие двинулись по шоссе на Смоленск, то «идти по нему 12 км было невозможно, не спотыкаясь на каждом шагу о трупы».[214]

Через несколько дней комендант смоленского лагеря доносил окружному коменданту лагерей военнопленных: «В ночь с 19 на 20 октября 30 тыс. русских военнопленных прибыло в Северный лагерь. На следующее утро 20 октября на улице от вокзала до лагеря было обнаружено 125 трупов военнопленных. Все они были убиты выстрелом в голову. Характер ранений не позволяет судить о том, что со стороны пленных были попытки побега или сопротивления».[215]