Первый к бою готов! - Сергей Самаров

Вот оттого и проснулась, осознавая всеми внутренностями леденящий ужас в реальности, и сначала даже показалось, что все это правда, что все это действительная реальность и есть, потому что я тяжелую руку на себе почувствовала. А когда глаза открыла, не сразу и поняла, где я нахожусь. И только постепенно вернулось ощущение ситуации – я оказалась дома у Стаса, и это он во сне меня обнял...

Какая тяжелая у него рука... Никогда раньше этого не замечала...

Когда вечером разговаривать закончили, я сначала хотела на диване лечь, отдельно. Настроение было такое, что очень не хотелось к нему не то чтобы прижаться – прикоснуться не хотелось... Страшным это казалось... А Стас засмеялся:

– Не переживай... Секс и стресс – понятия совместимые только у маньяков и других психически больных людей... Может быть, еще и у импотентов... На диване тебе будет неудобно... В этом диване хорош только дизайн – когда со стороны смотришь. Для практических целей он, увы, не предназначен. Ложись спокойно... Я сам сегодня устал неимоверно...

Что его диван неудобен даже для того, чтобы на нем сидеть, не то что спать, я знала давно. Сидеть несколько раз пробовала и быстро поняла, что таким произведением дизайнерского искусства можно только в витрине магазина любоваться. Непонятно, зачем Стас купил это красивое чудовище. Деньги на ветер, и деньги такие, что можно на них нормальную квартиру обставить... Но это, наверное, вполне в его стиле – любоваться тем, как люди чем-то поражаются... Не чем-то отвлеченным, а имеющим к нему непосредственное отношение... Пыль в глаза он пустить любит и умеет. Но в своей самовлюбленности не видит, что люди, первоначально ослепленные, умеют проморгаться и посмотреть на окружающее ясным взглядом... Конечно, для этого усилие требуется. Но у меня получилось... А Стас этого не понимает... В этом его беда... А самая главная его беда в том, что он слишком себя любит... И потому вообще не допускает, что кто-то может его не любить... И я не могу понять, сколько ни пыталась, что это за самовлюбленность такая? И чувствуется, что она не природная. Впечатление такое, будто он себя в чем-то убедил и пытается в том же других убедить... Или взял себе за принцип – все враги, а жить стоит только для себя... Это тоже встречается... Я сама такое встречала... Не просто жить для себя, как большинство живет, а жить для себя, потому что вокруг враги...

Так жить, наверное, тяжело... И мне Стаса жалко... Он сам слишком сильный, чтобы жалость принять, и я скрываю ее, но внутренне все равно его жалею... Только бы вот он меня пожалел... А он, кажется, хочет оставаться привычно-холодным и для себя жить... Неужели я враг ему?..

Я проснулась. Кажется, совсем проснулась... И уже спать нисколько не хотела, и даже не хотела привычно, как каждое утро делаю, со сладостью потянуться... День вчера выдался тяжелый, трудно было собой управлять, трудно было заставлять себя терпеть, если терпеть не привыкла, если привыкла, что все тебе всегда удается, но я, кажется, почти справилась... Устала, конечно... И после такой усталости хочется посидеть в одиночестве, все как следует обдумать...

Я осторожно сняла со своего плеча руку Стаса и положила ее на свою подушку. Подушку поправила так, чтобы она повыше была и рука положения не поменяла. Ему во сне, наверное, показалось, что я просто поворочалась, как каждый человек ворочается. Пусть спит... У него минувший день был тоже тяжелым...

И я осторожно выбралась из-под одеяла...

Насколько у Стаса неудобный диван, настолько же удобные кресла – глубокие, нежно обнимающие. Он их вчера специально поставил одно против другого, чтобы меня своим волчьим взглядом придавливать и свою волю диктовать... Хотя он и не диктовал ее. Как человек умный, он меня заставлял принимать такие решения, которые его бы устраивали... А меня никакое из этих решений не устраивало... Ни одно... Они все мне казались просто ненужными, суетливыми, хотя самому ему наверняка такими не казались...

Главное, я не могла понять, чего он хочет... Он хочет обвинить меня? Но не может же он верить, что я в самом деле причастна к торговле наркотиками... Или все-таки верит и думает, что я выкручиваюсь, как могу?.. Что я даже ему не сознаюсь в грехах?.. Нет, он уже убедился, что дело не в этом... Он сам пришел к выводу, что здесь очевидная подстава... Только он не прав в отношении Гантова...

Хорошо бы сейчас и с Сашей Гантовым посоветоваться... Но Саша такой человек... Он не поймет, что я просто прошу помощи... Просто... Он сразу вообразит, что я все простила ему и требую его возвращения... И потому обращаться к нему за помощью и за советом – это чревато последствиями...

По большому счету, Гантов меня не обворовывал... Мне принадлежит пятьдесят один процент акций «Евразии». «Евразия» – это большое предприятие. И акции отдельных составляющих его принадлежат не мне. Саша их, как он говорил, «пощипал»... А мой доход он берег... Но когда все это выплыло, я вынуждена была его уволить, иначе сказали бы, что я его соучастница... То есть что я обворовываю своих же компаньонов...

Саша таких мер не понял и обиделся встречно... Правда, после этого много раз пытался примириться... И он никогда не стал бы делать мне эту подставу... Только потому, что у него есть еще надежда ко мне вернуться... Наверное, когда-нибудь и вернется, если Стас со мной не останется... А Стас, как мне кажется, оставаться не собирается. Я это чувствую...

Я сидела в темноте и тишине, кажется, минут двадцать. Уже утро, наверное, пришло, стали хлопать двери квартир. Двери здесь у всех металлические, тяжелые, инкрустированные деревом. Тяжело хлопают. И замки основательные, слышно, как закрываются. Дом солидный, может быть, даже не хуже моего, хотя потолки пониже и комнаты не такие просторные. Но сидеть так вот, в бездействии, быстро надоело. Захотелось кофе. Несколько дней назад, когда я у Стаса ночевала, утром он сам варил какой-то потрясающий по вкусу кофе. Я уж хотела было пройти на кухню, поплотнее закрыть там дверь, чтобы его звуками не будить, и попробовать кофе отыскать, чтобы самой сварить. Правда, питье, которое я могу сделать из самого лучшего сорта, виселицы достойно... Это так еще Саша Гантов говорил. Он тоже кофе хорошо заваривал...

Но я не успела и с кресла встать, как Стас откуда-то из темного дверного проема спросил, словно мысли мои прочитал:

– Кофе заварить?

Он, оказывается, встал так, что я и не слышала даже. И вышел в халате, в котором я вечером ходила. И мне другой халат вынес, тоже толстенный махровый, только размерами поменьше, который я у него обычно надевала. Но как тихо он вставать умеет. Я, когда вставала, сама слышала скрип кровати. А он вставал, я ничего не слышала.

– Ты меня насквозь видишь? – спросила я.

– У дураков мысли сходятся... – он ответил довольно грубо, но я сделала вид, что грубости не заметила. Или Стас в самом деле встал не с той ноги, или делает вид, что так произошло, этого я не поняла. Его вообще трудно понять, потому что интонация у него всегда чуть-чуть грубовато-покровительственная, и даже шутки не всегда за шутки примешь. Он, кажется, всем своим поведением старается соответствовать своему взгляду. Внутреннего себя подгоняет под себя внешнего, потому что у большинства людей внутреннее выглядит так, а внешнее совсем по-другому, словно они всю жизнь в масках ходят, как, например, Саша Гантов. Этот в день по десятку масок меняет. По большому счету, надо маски отбросить и себя внешнего равнять по себе внутреннему, тогда всем бы легче жилось, а у Стаса наоборот получается: внутреннего – по внешнему.

Поднявшись, он, в отличие от меня, сначала пошел умываться и умывался долго, минут десять, наверное. И только потом молча, на меня не взглянув, прошел на кухню. А я все сидела и ждала. Процесс приготовления хорошего кофе не дело нескольких секунд. Я проявила терпение, тем более что подумать мне было о чем. Подумать о том, о чем лучше всего думать в одиночестве, чтобы никто не мешал. И я думала. Пока он спал, о делах не думалось. А когда проснулся, стало думаться. Говорят, это и есть женская логика, лишенная всякой логики. Но если уж я женщина, наверное, иначе не умею.

Стас не дал мне додумать, хотя срочного вывода мне делать надобности и не было. И вообще думать о серьезных вещах невозможно, когда с кухни такой аромат тянулся. Тонкой струйкой, и, кажется, персонально к моему носу, хотя он у меня совсем и не длинный... А через несколько минут он и кофе принес, на подносе. Поставил передо мной, как заботливый ухажер, и включил над журнальным столиком футуристический торшер.

От запаха кофе моя злость прошла. Но он сам выглядел злым. И я неожиданно для себя вдруг спросила:

– Скажи, почему ты такой злой? Ты ведь таким не родился?

– Я не злой, – ответил он с ухмылкой. – Просто я не добрый... Я лет десять назад был злым... Очень злым... Когда с войны вернулся... Потом оттаял... А взгляд тот остался... Он у меня всегда тяжелым был, а после плена вообще стал волчьим... Такой и сейчас...