Эра воды - Станислав Михайлов

Вокруг стало больше камня — не смерзшегося песка, засевшего уже в печенках, а настоящего монолитного песчаника, известняка, мергеля, доломита и аргиллита, знакомых по Земле. Конечно, отличия были. После исследования минерального состава эти породы назовут иначе, с марсианским привкусом. Но суть не изменится.

Осадочные карбонаты и сланцы, в том числе метаморфизованные, указывают на долгую геологическую историю, связанную с глубоким морем. Известняки и доломиты откладываются далеко от берега, где растворенная в воде известь или остатки организмов с карбонатным скелетом осаждаются, постепенно скапливаясь на дне. Ближе к берегу в них добавляются мельчайшие частицы глин, микроскопические крошки разрушенных минералов, приносимые течением рек, ил. Еще ближе глины начинают преобладать, постепенно переходя в песок, причем, чем дальше в море, тем более мелкозернистый откладывается материал, а вдоль полосы прибоя — крупно перемолотый щебень, окатанный в гальку.

Имея полную геологическую карту, можно установить границу и глубину древнего моря, периоды его наступления и отступления, выраженные в движении береговой линии. А определив возраст пород, можно разложить эти события по стратиграфической шкале, то есть по времени. Когда-нибудь планетологи так и поступят, и я надеялся приложить руку к этому процессу, но сначала нужно было выбраться отсюда.

Привал сделал в небольшом живописном гроте, стены которого напоминали пупырчатую жабью кожу, прикрытую полупрозрачной завесой ледяных сталактитов и сталагмитов, сросшихся в тонкие узловатые колонны. Потолком служила доломитовая плита, из трещин в ней свисали ряды чистейших сосулек. Грязно-желтый лед покрывал пол, весь в гладких ямках, словно вылизанный языком неведомого зверя.

Роб с единственным модулем остановился следом за мной, остальные бегали по окрестностям как авангардные и фланговые разъезды, в стародавние времена прикрывавшие движение армии. Правда, сейчас они никого не прикрывали, а лишь картировали систему пещер, отмечали изменение влажности, температуры и давления, записывали видео.

— Сколько нам еще до выхода? Округляй до часа.

— Прогнозируемое время в пути равняется тридцати шести часам.

— Это с учетом отдыха?

— Время на отдых человека учтено.

— Ожидаемый расход батарей?

— Сто двадцать одна тысячная… — начал робот.

— Стоп-стоп-стоп. — прервал его я. — Считай в батареях. Округляй в большую сторону. Сколько?

— Три батареи, — ответил он.

Отлично, даже если плюс еще две про запас, всего их около сотни. Энергетический голод нам не грозит, как и любой другой, по крайней мере, в обозримом будущем…

— Потеря связи с модулем «С». — Неожиданно сообщил робот.

— Как это?

— Потеряна связь с модулем «С».

— Да понял я! Что случилось-то? Почему?

— Причина неизвестна. Наиболее вероятно механическое повреждение. Модуль «С» находился в зоне устойчивой радиосвязи.

— Пошли другой выяснить причину. Стоп. Покажи-ка запись, он же тебе передавал? Начни с минуты до потери контакта.

— Трансляция начнется через три секунды, приготовься, Пол. Раз, два, три…

Почему в бесстрастном голосе Роба мне опять слышится издевка?

Окружающая реальность изменилась. Конечно, только иллюзия, но привыкнуть к этому непросто, хотя робот научился-таки, наконец, предупреждать меня и давать паузу перед началом трансляции. Стены моргнули, я оказался в тоннеле, подозрительно похожем на рукотворный. Конечно, никакой он не искусственный — старая лавовая пещера. Кстати, лавовые пещеры на Марсе мне до сих пор не встречались.

Модуль «С», некогда сделавший эту съемку, быстро выскочил из тоннеля и попал в обширную полость с наклонной, будто прогибающейся вовнутрь неровной крышей. Словно на гигантскую чашу положили слой чего-то мягкого, и оно постепенно просело вовнутрь. Кстати, это не «что-то», а лед. Наверху — ледник; под ним, похоже, остатки вулканического кратера.

Модуль, цепко хватаясь за выступы скал, спустился на дно чаши и увеличил мощность прожектора. Диаметр кратера, по всей вероятности, около пятисот метров, но перед глазами только малая его часть, остальное не видно из-за кровли, провисшей почти до дна. Модуль осветил ее, стали видны трещины, вывалившиеся блоки, обломки пород, вмороженные в подошву ледника — будущая морена.

Камера двинулась дальше, робот достиг середины кратера и встал на самом краю жерла. Мы — в центре потухшего вулкана, некогда извергавшегося здесь, причем, не похоже на подледный тип извержения, не похоже…

В этот момент что-то хрустнуло, изображение дернулось, замельтешило, раздался удар, другой, и трансляция прервалась.

— Давай-ка назад, медленно…

Запись поехала в обратную сторону. Так и есть, не показалось. Метров пятьдесят потолка рухнули в единый момент. Модуль, спасаясь, успел прыгнуть, но не смог выскочить из-под обвала. Причем, прыгнул он в сторону жерла. Возможно, посчитал, что вероятность уцелеть там выше. Но тонны льда накрыли его и не дали зацепиться, модуль полетел вниз, преследуемый лавиной. Мелькание же было вызвано отражением света от стен колодца, в который он, крутясь и ударяясь о камни, падал.

— Ему конец?

— Вероятность полного разрушения модуля «С» оценивается в тридцать пять и шесть десятых процента.

— То есть он мог уцелеть?

— Вероятность неповреждения модуля «С» оценивается в два с половиной процента.

— Тьфу ты, пропасть, — роботы иногда раздражают, отказываясь понимать очевидный смысл вопроса. — Я спрашиваю тебя, Роб, в каком состоянии, скорее всего, находится модуль? Имеет смысл за ним лезть или нет? Можем связаться с ним, если подойдем ближе?

— Вероятность работоспособности систем связи около шестидесяти процентов. Спасательная операция представляется нецелесообразной.

— Почему?

— Модуль «С» находится в труднодоступном месте под завалом. Вероятность повторного обрушения кровли в ходе спасательных работ оценивается как недопустимая. Затраты времени на проведение спасательных работ оцениваются как значительные. Результат спасательных работ оценивается неоднозначно, риск потери других модулей превышает вероятность восстановления модуля «С». Время имеет значение для спасения человека, оставленного в медицинской установке.

Я вздохнул. Робот прав. Остались еще три модуля, этот можно достать как-нибудь потом, когда будут люди и техника. Рационально, модуль ведь не живой, не испытывает боли, не страдает, лежит себе спокойненько под тоннами льда и камней, совсем как Рупи в своем саркофаге. Понимаю, аналогия неуместна, но так повелось с детства, я не мог относиться к вещам, как к неживым. Особенно, если они двигались.

Не отличаясь буйным нравом, я неизменно затевал драки, защищая какую-нибудь совершенно ерундовую штуку, например, сломанную модель амфибии. Мне казалось чудовищным, что вместо починки ее отправят в мусор. Мне объясняли, что проще заказать новую, что предметы неживые и ничего не чувствуют, что они существуют только благодаря людям… О, да, психологи основательно поработали над моей головой. Пожалуй, они победили, я перестал набрасываться с кулаками на обидчиков испорченных игрушек и прочего ненужного хлама, однако так и не научился относиться к этому «как положено».

Мне было жаль модуль «С». Искренне и глубоко жаль. И я отдавал себе отчет в том, что никто не полезет вызволять его из-под завала. Никто, кроме меня. Но сейчас я не мог прийти ему на помощь, мне следовало идти к поверхности, чтобы спасти раненого пилота.

Казалось бы, только вчера модуль «А» обнаружил выход на поверхность, а у меня впечатление, что прошла, по меньшей мере, неделя. Поскольку выход был высоко над головой, через пробитую кровлю пещеры, мы не рискнули заставлять его ползти туда по потолку, поберегли модуль, и как видно теперь, не зря — модули имеют свойство ломаться. Вместо этого выстрелили видеокамерой: она вылетела наружу, засняла местность и упала назад, в ловкие лапки робота.

Камера мало что показала, по поверхности гуляла буря. Пыль заносило и в пещеру, но, судя по состоянию пола, вскрылась она совсем недавно. Провал образовался достаточно большой, чтобы я смог попытаться вылететь через него на ракетном ранце и протащить передающую антенну. Это было самое узкое место во всей программе, поскольку главная роль здесь отводилась человеку. У полета с ракетным ранцем, в принципе, неплохая управляемость, особенно если вы обучены и перемещаетесь горизонтально на высокой скорости, используя рулевые крылья. А вот при вертикальном взлете без привычки возможны проблемы. Если я впишусь головой в потолок, второй попытки может и не представиться.

Ракетный ранец — это такая штука, работе с которой надо учиться, и меня, конечно, учили. Полуторачасовой курс два года назад на орбите Земли. И еще зачет на Луне, который я сдал далеко не «на отлично».