Багровый рассвет - Виталий Винтер

Рядом другой магрибский осман сумел откинуть нападавших. Обессилевшие от ран и плохого питания пленные не могли в рукопашной противостоять ему на равных. Одним мощным рывком пират вывернул цевьё винтовки из вцепившихся в него рук и в упор разрядил оружие в упавшего матроса из группы каперанга. Палуба окрасилась кровью. Но сзади на охранника навалился, нанося удары огромным ржавым гвоздём, уже кто-то другой.

Вовка не успел ещё ничего понять, как толпа, ринувшаяся на оцепление, понесла его с собой, словно взбесившаяся река. Люди, забыв о недавних сварах между собой и обретя общего врага и надежду на спасение, дрались, кто чем мог. Как он успел заметить – неоахейцы, так же как и матросы каперанга, первыми атаковали охрану и почти все полегли. Но они дали возможность остальным смять цепь пиратов, завалив при этом всю палубу своими трупами. Магрибские пираты опытные в таких делах – всегда держали оружие на автоматическом огне и успевали, как правило, опустошить магазин перед своей гибелью.

Такой осман оказался и на пути подхорунжего – загоревший дочерна, голый по пояс и перепоясанный поперёк груди кожаными ремнями с пришитыми карманами под магазины старой германской штурмовой винтовки G-3, валявшейся теперь с пустым магазином у его ног. Выхватив длинный, сверкающий в солнечных бликах наточенным лезвием тесак, он ловко уклонился от кинувшегося на него перемазанного до неузнаваемости грека и молниеносно перерезал тому горло. Моментально развернувшись, магриб полоснул тесаком по груди подбежавшего райа-болгарина и ощерился на уже кидавшуюся на него плотную толпу почувствовавших шанс вырваться на свободу райа. Внезапно остановленная толпа выдавила вперёд Вовку, столкнув лицом к лицу с замершим в боевой стойке, словно взведённая пружина, пиратом.

Магриб ещё одним быстрым, словно сверкнувшая в солнечных бликах кровавая молния, ударом клинка поразил прямо в сонную артерию ещё одного приблизившегося слишком близко к нему пленника. Ярко-алый фонтан тёплой крови вывел подхорунжего из ступора, и следующий удар загоревшего до черноты уроженца Магриба не достиг цели – только ужалил Вовку в левое плечо, а затем тело само, вспомнив многочасовые тренировки, принялось действовать на уровне вбитых в подкорку рефлексов. Перехватив руку пирата со здоровенным ножом, он пальцами другой руки быстрым ударом вбил острый кадык в заросшую жёсткой чёрной щетиной потную шею магриба.

Затем всё смешалось в голове подхорунжего. Опомнился он, только стоя на невысокой надстройке, расположенной на задах капитанской рубки, пытаясь выдернуть длинное лезвие того самого сверкающего тесака, застрявшее в костях мосластого, плотного военного в чёрной форме Халифата с серебрёными нашивками штурмана.

Кругом раздавались стоны раненых и умирающих – словно адская какофония погребального хора, стелющаяся над безмолвными просторами Чёрного моря уже которое десятилетие. С трудом, пытаясь восстановить сбитое дыхание, вырвав на окровавленное тело жгучий комок слизи из пустого желудка, он сумел кое-как, повиснув на ржавых поручнях, подняться и рассмотрел палубу. Всё пространство от самого носа до рубки было завалено кучами трупов – магрибы дорого продали свои жизни. Да они и не питали никаких сомнений: при мятеже груза – смерть, это издержки работы, и они её выполнили вполне профессионально. Не учли только одного, что груз пойдёт в самоубийственную атаку ввиду места прибытия. Невдалеке, вся окутанная ярко-сверкающим в штиль покрывалом моря, возвышалась громадная башня компостной платформы. Море вокруг неё было усеяно плавающими понтонами и десятками мелких, как мошкара, на фоне громадного столба нефтеперерабатывающих заводов катеров. Там царила суматоха и несколько судёнышек уже отчалили от причалов, неся, к медленно дрейфующему тюремному кораблю, привёзшему взбунтовавшееся подкрепление, абордажные, вооружённые до зубов команды карателей.

Вовка зло выругался и выбил ударом правой руки невесть каким чудом единственное уцелевшее – все остальные топорщились зубастыми осколками – и весело сверкавшее бликами стекло рубки. Неожиданно из рубки его окликнул знакомый и спокойный голос каперанга:

– Не шуми, казачок! Мы сражались, как и должны были настоящие солдаты, а не дали себя повести на убой, как скот. Это, можешь мне поверить, достойное завершение жизни. Просто для себя самого моральное удовлетворение, так сказать. Правды в этой жизни нет, и это правда. Есть только чувство достойного завершения жизни. Всё-таки в смерти есть что-то успокаивающее. Мысль о том, что завтра тебя может не стать, – позволяет ценить жизнь сегодня, какой бы она ни была.

С подходящих катеров, начали нестройно стрелять, и пули засвистели рядом, а некоторые начали впиваться с сытым чавканьем в борта и надстройки корабля. Сашка пригнулся, присел на ржавый трап и приладил ствол подобранной рядом винтовки на такие же проржавевшие поручни, собираясь открыть ответный огонь. Пуля свистящая – не твоя, но попробуй это для начала самому себе объяснить, а лучше, на всякий случай, пригнуться. Себя успокоить, да и стрелкам работы добавить.

– Не стой там, как мишень, – зайди в рубку. Что толку в них стрелять – далеко ещё… – сказал глухо каперанг.

Вовка пригнулся, продолжая наблюдать за приближающимся противником, а каперанг всё более ослабевавшим голосом продолжал говорить:

– Знаешь, наша жизнь – словно парусная лодка, на которой слишком много парусов, так что в любой момент она может перевернуться. Вот так мы и жили – не готовясь к завтрашнему дню, а когда он всё-таки наступал – не знали, что с ним делать… Наверное, нужно радоваться, что я не умер молодым. Одно это уже должно быть хорошо. Но проблема в том, что всё не так, как могло быть. И от этого тяжело на душе. Я пожертвовал семейной жизнью ради своей страны и народа, которые защищал. У меня не было возможности воспитывать собственных сыновей. Я был мужем, которого никогда не было рядом. Я сожалею об этом, но это цена, которую мне пришлось заплатить. И если бы была возможность выбора, то я бы вновь так и сделал.

Подхорунжий, вполуха слушая каперанга, поспешил последовать совету – укрылся в рубке. Там царил разгром: возле кресел лежали вповалку сразу несколько тел, изуродованных до неузнаваемости, а кровь, вытекшая из них, залила пол, словно розовое желе, начинающее чернеть на глазах. Ещё одно тело висело, перегнувшись через выбитое смотровое окно, а воткнутый в грудь, пробивший тело насквозь АК всё ещё в такт покачиваниям звонко бил в железное нутро корабля, как будто пытаясь отсчитать этой пародией колокольного звона последние мгновения их жизней. Каперанг, раненный в обе ноги, сидел возле тела старшины, которого Вовка узнал только по обрывкам окровавленной тельняшки. Всё огромное тело было изъедено, словно оспой, ранами, как от огнестрельного, так и холодного оружия, а ещё из развороченной груди и разбитой головы торчали блестевшие металлом имплантанты. Увидев побелевшее Вовкино лицо, каперанг, невесело усмехнувшись, проговорил:

– Совсем вы там, на Острове, ископаемые идеалисты! Ты думаешь, как мы могли выжить так долго в этой войне?! Как смогли помогать вашему Войску, которое не знает, что делать дальше, кроме обороны своего бедного клочка земли и ещё десятка таких же анклавов? Только противопоставив качество – количеству. Только благодаря старшине мы и сможем с тобой умереть достойно, а не сгнить заживо – производя топливо для новых десантов Халифата. Куда всё катится? Чтоб выжить – мы превращаем лучших и достойнейших в чудовищ. Мы не выбирали ни страну, где родились, ни народ, с которым выросли, ни время рождения, но смогли, к счастью, выбрать одно: быть людьми или не людьми.

Каперанг устало привалился к измазанной кровавыми брызгами стене, подтянув за ремень к себе валявшуюся в красной луже на полу укороченную штурмовую винтовку:

– Я не жалею ни о чём из того, что совершил. Но жалею только об эволюции современного мира… Очень жаль уходить, понимая, что ничего не смог изменить здесь к лучшему.

Вовка защёлкнул дополна набитый магазин и согласно кивнул:

– Мы хотя бы попробовали, а это тоже немало. Где-то я слышал такую фразу: делай что должен и будь что будет.

Каперанг утвердительно махнул рукой и прислушался к звукам, доносившимся снаружи.

Катера приближались. Уже стало ясно слышно тарахтенье моторов с частым перестуком выстрелов, пули от которых с хаотичным перестуком цокали по облезлым бортам старого корабля. С судна начали стрелять в ответ, но, судя по частоте ответного огня, выживших и готовых оказать хоть какое-то сопротивление, после бойни на палубе осталось не так уж много.

Подхорунжий проверил прицел винтовки и, зло прищурившись, повернулся к утыканному частоколом осколков иллюминатору. Внезапно башня нефтеперегонного завода и все плавучие понтоны с многочисленными судёнышками вокруг исчезли в яркой вспышке, казалось, пронизавшей белым светом всё вокруг и ослепив до рези в глазах. Вспышка погасла так же неожиданно, как и появилась – всего через пару миллисекунд, и ей на смену пришла ударная волна, увесисто боднувшая корабль в его ветхое, жалобно застонавшее в предсмертной агонии тело. В днище как будто ударили огромным кузнечным молотом, сбив тех немногих, кто ещё оставался на ногах, и окончательно добив оставшиеся целыми стёкла. Ещё через пару секунд, когда Вовка только-только сумел подняться, поскальзываясь на влажном от крови полу, корабль жалобно застонал и резко поднял нос от накатившей на него с бешеной скоростью многометровой волны, состоявшей, казалось, сплошь из белоснежной пены, сверкавшей в ярких солнечных лучах, как гора сверкающих жемчужин.