Статьи раввина на темы иудаизма - Адин Штейнзальц

Оставался еще третий путь: повернуть к морю. Избрание этого пути продемонстрировало бы полный отказ от рабства. Если освобождение подлинно, то следует осуществить то, что кажется невозможным. Потом случилось чудо, но для того, чтобы народ стал достоин чуда, он должен был доказать свою готовность пожертвовать собой ради права быть по-настоящему свободным. Осуществить такое выпало на долю тех, кто вслед за Нахшоном, сыном Аминадава, решился сделать свой первый шаг в ту сторону, на которую указывал посох Б-жий, и благодаря им произошло то, что кажется немыслимым. именно такие люди осуществляют невозможное.

Почему революции терпят поражение?

1.

Отвечая на вопрос: "Почему революции терпят поражение?", я буду говорить о революциях вообще. Меня не интересует какая-то определенная революция, но я хочу посмотреть, с одной стороны, на механику и внутреннее протекание революций, а с другой стороны, выяснить, что же в них содержится такое, что может вызывать подобные результаты.

Разумеется, не все можно назвать революцией. Некоторые события могут быть ужасны, сопровождаться кровопролитием и даже приводить к серьезным изменениям в социальной, экономической или правительственной сферах, но при этом они могут не быть революциями. Существовует, скажем, много примеров того, как завоевание одной страны другой приводило к огромным изменениям, которых не вызывали даже многие крупные революции.

Итак, революции — это движения, в рамках которых группа людей намеренно пытается изменить систему, причем изменить резко, а не медленно, и направлены эти изменения на то, чтобы значительно улучшить ситуацию. При этом я не определяю, что значит "улучшить". Это отдельный вопрос — каковы были на самом деле цели и содержание революции. То есть могут быть любые революции, и кто-то может сказать, что с самого начала то, что с точки зрения революционеров являлось улучшением, в действительности вело к ухудшению. Однако я считаю, что революции в основном идут одним и тем же определенным путем, который является неотъемлемой частью большинства из них и приводит к их неизбежному поражению на определенном этапе.

Существует несколько определенных тенденций в общественном сознании, которые создают революции. Одна из них — это то, что я назвал бы мессианской парадигмой. Мессианская парадигма — это основа большинства революций. Историю в долгосрочном плане можно понимать по-разному. Есть способ понимания истории, который не стал общепринятым, но тем не менее достаточно известен — это Шпенглер, Тойнби, которые говорят о цикличности истории. Исторические, культурные и прочие циклы в основном повторяются: они развиваются, приходят в упадок и так далее. Таков один из взглядов на историю. Был и другой, более ранний взгляд, которого, что интересно, придерживались многие культуры и религии, — представление о непрерывной деградации мира. Говоря в терминах греческой философии, с течением времени мир уходит от золотого века и дегенерирует. Однако эту идею можно найти и в книге Даниэля в Библии; она присутствует, скажем, почти во всех нордических взглядах на мир. Мир, согласно этим взглядам, почти физически идет в направлении все большей энтропии и дегенерирует. Эта его дегенерация — только вопрос времени и изменений.

Однако существует также мессианская точка зрения. Она заключается прежде всего в том, что да, дегенерация произошла — из-за капитализма, из-за пороков, из-за первородного греха, из-за чего бы то ни было, и эта дегенерация продолжается, но на определенном этапе ее можно повернуть вспять, и если произвести достаточно большие изменения, то можно вернуться в рай или даже создать такой рай, которого никогда раньше не было. Более того, этот поворотный этап наступит, хотим мы этого или нет. Далее — наступление этого этапа можно ускорить, немного подтолкнув события, и наконец — и это одно из самых интересных понятий, — когда все станет очень плохо, то должно стать лучше.

Итак, если вы понимаете, что зло в мире будет уничтожено само по себе, а добро победит (разумеется, как я уже сказал, добро и зло не в абсолютном отношении, а как субъективные чувства по отношению к ним), итак, если вы это понимаете, то вы понимаете, что революция в любом случае имеет смысл, потому что революция — это способ приблизить то, что если и не произойдет обязательно, во всяком случае вполне может произойти. Вы работаете над тем, чего вполне можно достичь. И тогда понятно, что вместо того, чтобы ждать, когда обстановка в мире станет действительно очень плохой, вы пытаетесь его подтолкнуть, ускорить его движение вверх, ведь вы знаете, что это движение именно вверх и что в будущем будет лучше.

В этом смысле, во-первых, все революции исходят из представления о том, что завтра будет лучше. Как я уже сказал, это вопрос веры, как любой мессианской веры. Никто не может доказать, что завтра будет лучше, но вера в лучшее завтра существовала в мире во все времена. Конечно, всегда были культуры, которые верили в то, что сегодняшнее вино непременно хуже вчерашнего. Многие скажут вам: когда я был молодым, девушки были красивее, небо было голубее, и я знаю, что мои дети и внуки будут жениться на девушках с тремя ногами, а небо станет абсолютно темным. Они уверены, что это именно так. Но сегодня такая точка зрения не является общераспространенной. Представление о том, что прогресс всегда позитивен, само по себе является своего рода мессианской верой. Почему прогресс всегда позитивен? Почему завтра всегда ярче и розовее, чем сегодня? Конечно, лично я могу верить в это, и я этого не отрицаю, но я хочу сказать, что я ничем не могу доказать, что завтра обязательно станет лучше. Я не могу это доказать. Вы знаете, в прошлом веке во Франции жил психолог, который положил начало всей школе суггестии, особенно аутосуггестии (самовнушение) — Куэ; его формула излечения заключалась в том, что человек должен просыпаться каждый день и говорить: с каждым днем я становлюсь все лучше и лучше во всех отношениях. Это прекрасно! Если бы это действительно происходило, в один прекрасный день я стал бы святым. Во многих странах — в этой стране, в моей стране тоже — были лозунги, означавшие, что с каждым днем жизнь будет становиться лучше: в следующей пятилетке, скажем, яблоки вырастут размером с дыни, а дыни — ну сам не знаю, со что размером. Все это прекрасно, но я хочу сказать, что мы не можем это доказать, и революции во многом зависят от веры в возможность этого. Если вы верите в то, что история идет вниз, то вы не станете делать революцию. В этом нет смысла. В ней может быть смысл достижения чего-то для вас лично, но в таком случае не устраивают революций. Вы можете стать банкиром, а можете стать грабителем банков. Это не революция, а просто изменение в личной ситуации человека, то есть вы можете надеяться изменить ход времени по крайней мере для себя лично. Революционеры — по определению оптимисты. Они оптимисты в широком историческом масштабе, то есть вы можете устроить революцию и даже можете знать, что вас могут убить, но вы считаете, что в конце концов мир станет лучше. Это что касается революций. Это что касается мессианских устремлений, которые действуют одинаково, и не только, скажем, в христианской стране, такой, как Россия, которая всегда была и остается очень христианской страной, но и ничуть не меньше в таком месте, как Китай, где мессианства никогда не было, но Мао Цзе-Дун ввел это понятие. У него, казалось, не было представления о том, что завтрашний день может или должен быть ярче, но что он обязательно будет ярче, если человек будет работать, или бороться, или совершенствовать себя. Написано много книг о морали, но в них не содержится взгляда на то, что люди станут лучше. В действительности существует общий исторический взгляд на то, что в прошлом все было намного лучше и, возможно, будет в будущем. Если у моего отца, скажем, после всех расходов оставался один доллар в неделю, то существует представление о том, что у меня останется полдоллара, а у моих детей не будет и половины этого. Это конфуцианский взгляд, и он подразумевает, что так происходит во всем мире, и поэтому необходимо экономить как можно больше. Это не очень хорошее объяснение китайской морали, но в общем это работает именно так. Мао Цзе-Дун испытал иностранное влияние. Он начал революцию.

У революций есть определенные свойства, и одно из них, обладающее определенной важностью во многих местах, — это взгляд на историю. Взгляд на историю, как я уже сказал, — это очень общий взгляд. С другой стороны, революция — это движение в определенную сторону. Это движение заключается в том, что вы пытаетесь что-то сдвинуть с места силой, силой ускорить ход истории. Вы не работаете вместе с историей, а подталкиваете ее, чтобы ее ход ускорился. Революция может потерпеть поражение, то есть вы терпите неудачу, вам не удается победить существующий режим, существующий порядок. Возьмем, например, попытку революции в этой стране в 1905 году. Она провалилась. Судя по всему, царь или его окружение были еще достаточно сильны, поэтому революция провалилась. Были революции во многих странах — на западе, на востоке, некоторые из них произошли совсем недавно — но они провалились. Иногда революционеры были казнены, иногда им позволили эмигрировать, писать книги мемуаров, а это еще хуже. Я не знаю, кто был счастливее: Троцкий или Керенский. Никто не пытался убить Керенского, но я не уверен, что это его радовало. Он попытался сделать что-то, у него не получилось, и тогда ему было позволено поселиться, где он хотел, и писать книги. Итак, одна из возможностей — революция терпит поражение. Но есть и другая. Что происходит, если революция побеждает? Если революция побеждает, то она умирает почти так же, как умирает, когда ее убивают. Она умирает, потому что в определенном смысле цель достигнута. А когда цель достигнута, уже нет смысла продолжать. Поэтому в определенном смысле попытка создания утопии приводит к тому, что это или не получается, или, если утопия достигнута, революционеры уже не нужны.