Равнодушные - Альберто Моравиа

Наконец была выпита и вторая бутылка.

— Мы и ее прикончили, — радостно сказал Лео, — Молодчина, Карла.

Но Карла ничего не ответила. Она сидела, уронив голову на стол, на глаза падал клок волос.

— Что с тобой? — забеспокоился Лео. — Тебе нехорошо?… На… покури, — сказал он, протянув свой портсигар. Увидев, как Карла с трудом взяла сигарету и закурила, он подумал: «Для посетительницы ночных клубов ей сейчас недостает лишь розы на груди». И верно, Карла сидела точно в такой же позе, как женщины в ночных клубах на рассвете, — облокотившись о стол и подперев голову руками, дымя сигаретой и глядя прямо перед собой.

Рукав слишком широкого, еще недавно принадлежавшего матери, платья сполз с плеча, обнажив полоску белой груди. Карле еще никогда не было так плохо. Она всем телом навалилась на стол, чувствуя, что вот-вот задохнется.

Мариаграция беззлобно посмотрела на нее.

— Спустись в сад, — посоветовала она дочери. — Подыши свежим воздухом… тебе станет легче.

Слова матери, несмотря на опьянение, Карла поняла и восприняла их с горькой иронией. «Отчего мне станет легче? — хотела она ответить. — Оттого, что я встречусь там с Лео? Конечно, мне будет легче». Но лишь сказала:

— Ты в этом уверена? — И встала из-за стола.

И сразу ощутила, как трудно ей удержаться на ногах. Все в комнате дрожало и плыло перед глазами: пол вздымался и опускался, словно палуба корабля в бурю, стены покачивались, картина вдруг перевернулась, а вот тот шкаф почему-то валится на нее. Ей казалось, что стол вместе с тремя сидящими людьми сейчас взлетит к самому потолку. Кто-то, уронив голову на руки, смотрел на нее по-детски изумленными глазами с противоположного края. Был ли то Микеле? Она так и не успела этого понять — неуверенно ступая, вышла из комнаты и исчезла во тьме коридора.

— Она не умеет пить, не привыкла, — сказала Мариаграция, провожая дочь взглядом.

— Да, только тот, кто, как я, был на войне и пил в горах граппу,[1] знает, что такое опьянение, сказал Лео. Он взял бутылку и налил себе шампанское в бокал Карлы.

— За нашу дружбу, Микеле! — крикнул он, обернувшись к нему.

Но Микеле промолчал, не ответил на тост и не стал пить вместе с Лео. Он сидел, низко опустив голову, и ему было стыдно, противно и горестно. Он вспоминал, как обнимался с Лео, прижимаясь носом к его плечу. В ту минуту он был растроган, да, его сентиментальная душа почти растрогалась. Он до сих пор ощущал соленый вкус поцелуя, полученного и, увы, возвращенного… Какая умилительная сцена! Ему казалось, что его барабанные перепонки лопнут от оглушительного смеха Лео. Растроганный и одураченный! Ведь Лео одержал полную победу, получил и деньги и мать. А он, Микеле, остался с пустыми руками, удовольствовавшись тостом и дружеским объятием — вещами ничего не стоящими. Обе бутылки были пусты, от горящих сигарет плыли клубы дыма.

Мирный белый свет пробивался сквозь занавеси на окнах. Обуреваемая ревностью Мариаграция вновь упорно вызывала Лео на ссору.

— Почему вы не пьете за здоровье далекой подруги? — допытывалась она. И злым голосом добавляла: — Loin de toi, loin de ton coeur.[2]

Лео, откинувшись на спинку стула, сидел молча и тупо смотрел на Мариаграцию своими невыразительными глазами, целиком поглощенный процессом переваривания пищи. Когда же Мариаграция умолкала, в мрачной тишине слышно было, как он сыто зевает. А из труб парового отопления доносилось бульканье воды — внизу, в котельной, кто-то разжигал огонь.

VII

Из коридора Карла прошла в холл. Вот за этой портьерой они вчера вечером прятались с Лео. Перед глазами у нее все плыло; чтобы не упасть, она ухватилась за портьеру. Наконец она одолела холл и стала спускаться по мраморным ступеням лестницы. В саду было тихо-тихо. За деревьями с голыми ветвями виднелась каменная ограда, желтоватая, в больших пятнах плесени. Ни света, ни тени, ни ветерка, воздух холоден и неподвижен, небо серое, в вышине летит стая ворон, то распадаясь, то соединяясь, но все дальше уплывая в безбрежность. Лишь одна птичка прячась где-то, тихонько и жалобно посвистывала; казалось, и самой природе было тяжко.

Шаг за шагом, держась за ограду, Карла обошла вокруг виллы. Посмотрела вверх на закрытое окно столовой. «Что делают те трое? До сих пор сидят за столом и пьют? А может, спорят?»

Она подняла камешек и бросила его прямо перед собой, сорвала цветок, всячески стараясь доказать себе, что не пьяна. Но на чуть большем расстоянии все путалось и плыло, словно в тумане, деревья извивались, точно змеи. И главное, бесполезно было притворяться — ноги у нее подгибались. Впечатление было такое, будто при каждом шаге земля вздрагивала и куда-то проваливалась.

Позади виллы сад сужался, но был более густым и зеленым. Здесь росли огромные деревья, кустарник был почти в рост человека. В глубь сада вела лишь одна запущенная аллея у ограды, но и она до того заросла травой, что порой трудно было отыскать дорогу. В конце сада находилось и маленькое прямоугольное строение, бывший сарай, но с того места, где стояла Карла, его сквозь деревья не было видно.

У стены виллы стояла зеленая скамья. Карла села на нее и обхватила голову руками. Еще никогда ей не было так плохо. Опьянение не проходило, а, наоборот, усиливалось, на смену недавней легкости, воздушности пришло чувство тошноты и какого-то оцепенения. Бесконечное мерцание перед глазами всех предметов становилось невыносимым. «Неужели нет возможности прекратить эту пытку», — в отчаянье думала она, глядя на белесый гравий под ногами. Никакого ответа. Покоренная этой мутной круговертью и немотой природы вокруг, испытывая смутное желание забыться, раствориться в этой тишине, Карла закрыла глаза. Она не спала и ни о чем не думала. Так, смежив веки, она в неподвижности просидела на скамье минут десять. Внезапно на плечо ей легла чья-то рука. Она открыла глаза и увидела Лео. На согнутой руке он держал плащ, во рту дымилась сигарета.

— Что с тобой? Почему ты здесь сидишь? — спросил он.

Карла подняла голову.

— Мне плохо, — ответила она.

— Плохо, что плохо? — повторил Лео и, нетерпеливо улыбнулся. — Но все-таки вставай и пойдем… тебе совсем не так уж плохо… Просто ты выпила лишнего.

Карла с трудом поднялась, но тут же уцепилась за Лео.

— Поддержи меня, — умоляюще попросила она, — У меня все кружится перед глазами. — Посмотрела на Лео, снова опустила голову и глубоко вздохнула. Они сделали несколько шагов и вошли под свод ветвей узкой, сырой аллеи, тянувшейся вдоль ограды. Лео то и дело спрашивал у Карлы:

— Тебе лучше?

И она отвечала:

— Нет.

— Тебе лучше?

— Нет.

Сплетавшиеся над их головами ветви деревьев были такими же неподвижными, как серое небо над ними. Густой слой опавших, прелых, черных листьев скрадывал звук шагов, тишина была полной и не нарушалась ни единым звуком.

— А теперь тебе лучше, дорогая? — снова спросил Лео. Возбужденный, сгоравший от желания, он выбирал удобный момент, чтобы обнять Карлу. Ее тело мягко покоилось на его руке, ее округлое бедро прижималось к его бедру, и от этих прикосновений желание становилось еще неудержимее. «Спокойнее, спокойнее, — убеждал он себя. — Сейчас отведу ее в сарай и там овладею ею… немного терпения».

Взгляд Карлы блуждал по мрачной тенистой аллее.

— Зачем ты заставлял меня пить? — спросила она наконец плаксивым голосом.

— А зачем ты пила? — парировал Лео. Вопросы, сплошные вопросы. Они остановились.

— Я пила, — безвольно отвечала Карла. — Чтобы не видеть больше маму, тебя… и даже Микеле… Чтобы никого не видеть. — Она опустила глаза и покачала головой. — Но, знай я, что мне будет так плохо, я бы никогда не стала.

— Не говори глупостей! — воскликнул Лео до того громко, что сам удивился. — Ты пила, потому что тебе это было приятно.

Она загадочно улыбнулась.

— Думаешь, я тебя люблю? — спросила она кокетливо.

Они взглянули друг на друга: Карла внимательно, с тем легким безумием в блестящих глазах, которое порождает опьянение, Лео насмешливо и возбуждению. Оба были немного смущены. Внезапно Лео отпустил руку Карлы и грубо обхватил ее за талию. Она пьяно захохотала и забилась в его объятиях, бесстыдно дергаясь всем телом.

— Лео, Лео! — кричала она, захлебываясь от хриплого смеха. — Лео, не смотри на меня так… нет… пусти меня!

Свод ветвей заглушал ее тонкий голос, вырываясь, она видела, как к ней тянется багровое лицо Лео, полное жадной и какой-то старческой похоти. Она сама не знала, зачем сопротивлялась. Наконец Лео одолел ее и крепко сжал в объятиях. На миг взглянул на нее — испуганные глаза, побледневшее лицо, полуоткрытый рот. Он наклонился и поцеловал ее.