Желтая линия - Михаил Тырин

Я все ждал, когда он начнет глумиться. Однако он слушал и, кажется, понимал меня. Возможно, я наконец задел его за живое.

— М-да, что-то в этом есть… — пробормотал он. — Знаешь, что я еще заметил? Никто не знает имени императора.

— Какого императора?

— Вот, ты тоже не знаешь. Ну не императора, а, скажем, президента. Или царя всея Цивилизации. Самого большого человека, одним словом.

— А мне это и неинтересно.

— С одной стороны, это объяснимо, — продолжал Щербатин. — Хорошее правительство никого не интересует, его не замечают.

— А оно здесь хорошее? — тут же усомнился я.

— А что, у тебя есть к нему конкретные претензии?

— Конечно! Людей используют в качестве ограды, а техника…

— Стоп. У тебя есть претензии к правительству? Не к командованию, не к военной администрации, а к высшему правительству?

— Не знаю, — растерялся я. — Ни хорошего, ни плохого сказать не могу. Я его и в глаза-то не видел.

— Верно. Вообще, нет ощущения, что за всей этой Цивилизацией стоит личность или даже группа личностей. Кажется, что нами движет само общество. И не на кого злиться, если что не так.

— Но и славить тоже некого!

— Да-да! А это не кажется тебе странным? Все-таки на войне имя правителя должно что-то значить, однако его даже не знают. И вообще, пропаганда здесь в зачаточном состоянии. Идеи цивилизаторства никого не вдохновляют. Пропагандистский лозунг тут простой — заслужи себе лучшую жизнь. Выплыви из серой массы. Стань выше, чем сосед.

— Но мне этого мало! Я же человек, я не живу хлебом единым. Порядок не может держаться только на кормушке, нужно еще что-то. Патриотизм, например.

— А вот посмотришь, — пообещал Щербатин. — Поживешь, полетаешь, поглядишь на людей. И сам убедишься, крепкая ли это штука — Цивилизация. А если беспокоишься, что твоя нежная душа деградирует, то… Что ж, значит, такая хреновая у тебя душа.

Перед обедом было построение, сдача анализов медикам, ругань и неразбериха — в общем, все то, что мы уже видели. Командир наш так и не появился, никаких планов на послеобеденное время объявлено не было.

Я с чистой совестью отправился в казарму, чтобы отдохнуть и подсушить вымокшую одежду. Неутомимый Щербатин звал меня осмотреть местные достопримечательности, но я уже вытянулся на кровати и ничего больше не желал.

В казарме стоял гомон и шорох. Пехота занималась в основном тем, что латала одежонку, потрепанную в ратных трудах. Многие разбрелись по территории базы. Некоторые уселись возле большого экрана, по которому с утра до вечера передавали картинки из разных уголков Цивилизации.

«Интересно, есть здесь развлечения, кроме этого экрана? — подумал я. — Обязательно должны быть развлечения, иначе люди охренеют. А может, так и надо, чтобы мы охренели?»

И тут ко мне подошел Нуй. Он присел на край кровати и протянул небольшую коричневую бутылочку.

— Выпей, я больше не хочу.

— Что это?

— Тебе понравится. — Он безмятежно улыбнулся.

Я сделал глоток. Это было что-то сладковатое, слегка щиплющее язык. Впрочем, вкус мне понравился.

— Пей еще, сейчас подействует.

— Что подействует? Это спиртное?

— Ага, вроде того, — кивнул Нуй и снова рассмеялся. Мне и раньше следовало заметить, что он подошел ко мне уже подозрительно веселый.

Я пил маленькими глотками. После однообразного комбикорма любой новый вкус казался наслаждением. Наконец, прикончив бутылочку, поставил ее на пол. Нуй тут же ее подобрал, сунув за пазуху.

Вместо знакомого опьянения пришла какая-то дурашливая веселость. Мы переглянулись с Нуем, не выдержали и рассмеялись.

— Откуда это у тебя? — спросил я. — Тут можно это достать?

— Мне полагается, — сказал Нуй, продолжая улыбаться. — Все-таки второе холо.

— У тебя второе холо? — Я привстал на кровати. — Так какого черта ты еще здесь? Любишь трудности?

Тут я не выдержал и снова рассмеялся, как последний идиот. Глядя на меня, засмеялся и Нуй.

— Побуду еще чуть, — сказал он наконец. — Подкоплю уцим. Там ведь со вторым холо тоже не очень здорово.

— Ну не знаю, — вздохнул я. — Я тут только пару дней сижу, а уже мечтаю поскорей убраться.

— Привыкнешь, — беспечно махнул рукой Нуй. — Тебе просто скучно. Ты еще ничего тут не знаешь, тебе ничего нельзя.

— А тебе что можно, кроме этого? — Я изобразил руками бутылочку, и от этого меня снова пробило на смешок.

— Я посвободней. Могу в гражданский сектор заходить. Могу другую одежду надевать. Могу с женщинами знакомиться.

— А меня познакомишь? — Тут я просто заржал. Сам от себя не ожидал такого — даже слезы выступили.

— Тебе нельзя, — ответил Нуй, тоже давясь от смеха. — С нулевым холо можешь только смотреть через забор.

Мы просто повалились друг на друга — так нас душил смех.

— Ну ладно, — произнес я, успокоившись. — Женщины — это хорошо, а не боишься, что без головы тут останешься?

— В любом месте можно без головы остаться, — заметил Нуй, перестав улыбаться. — И даже быстрей, чем здесь. Без головы останутся те, кому она ни к чему. Нужно всегда хорошо думать. — Он потыкал себя пальцем в лоб. — Я тут уже давно, я знаю.

— Давно — это сколько?

— Два периода. — Он скромно потупил глаза. — То есть не очень давно. Но долго.

— Нуй, а как ты вообще сюда попал? Где был раньше, чем занимался?

— Дома был, как все. — Он вздохнул и закатил свои лягушачьи глазки. — Не очень далеко, четвертое удаление. Там хорошо, там нет этих чертовых болот.

— Скучаешь? — с пониманием проговорил я.

— Нет-нет! — Он даже замахал руками. — Совсем не скучаю. Я же сам согласился.

— На что согласился?

— Уйти на Обонаху.

— Куда? Какая еще Обонаха?

— Не Обонаха, а Обонаху. Так надо правильно говорить. Это страна, которая за облаками.

— Вот оно что…

— Сюда хотят все, но боятся, потому что попадают только везучие. Даже тех, кто ловит пышь над черными ямами, Обонаху не всегда принимает.

— Расскажи мне про тех, кто ловит пышь, — попросил я.

— Зачем? — Нуй искренне удивился.

— Мне всегда хотелось узнать, как ловят пышь над ямами. Мне это жутко интересно, Нуй. Правда.

Не говорить же, что мне просто скучно и охота послушать что-нибудь из межгалактического фольклора?

— Ну ладно. — Он перевел дыхание и задумался, положив руки на колени. — Есть черные ямы. Вообще их много, а около нашей деревни было две. Они такие глубокие, что не видно дна — только одна чернота внизу. Если в ямку бросить камень — он не упадет, а подпрыгнет и улетит. А если прыгнуть самому — тоже полетишь наверх.

— Почему? Оттуда дует ветер?

— Нет, ничего не дует. Я же говорю — это черные ямы. Всем известно, что в них нельзя упасть. А еще над ними летает пышь, и ее можно есть. Она большая. Целую улицу можно накормить одной пышью. Но только ее трудно поймать…

— Пышь — это птица?

— Нет, пышь — она серая и круглая. Глаз у нее нет, но она все равно тебя видит. У нас в деревне только я и еще трое не боялись ее ловить.

— А она опасная?

— Она — нет. А летать за ней опасно. Охотника привязывают к длинной веревке, и он прыгает на яму. И я прыгал. Иногда целый день приходилось летать, пока увидишь пышь. Нужно не шевелиться и не смотреть, тогда она подлетит близко. Вот тут в нее нужно скорей втыкать гарпун и поворачивать его, чтоб не соскочила. А потом — дергаешь за веревку, и тебя тянут вниз вместе с пышью.

— Нуй, а страшно было летать над ямой?

— Конечно! Летишь высоко-высоко, домики под тобой, как ноготки. Я надевал на руки холщовые мешки, чтобы ими грести. Потому что, если ветер отнесет от ямы — упадешь и обязательно расшибешься. А еще бывает, что веревка старая. Порвется — улетишь высоко-высоко, на Обонаху.

— И ты улетел прямо из ямы — сюда?

— Нет, что ты! Обонаху не всех принимает. В одной деревне человек так улетел… Он не виноват, ему веревку срубили. Из города ведь тоже за пышью прилетают, только они на машинах. Вот такой машиной ему и перебило веревку. Улетел наверх, два дня не было. Родные радовались, что его приняло Обонаху. А потом вдруг упал — прямо на свой дом. И крышу пробил, и пол — прямо в землю ушел.

— Не приняло его, значит, Обонаху?

— Не приняло. А однажды в деревню пришел человек и сказал, что может увести самых молодых и сильных на Обонаху. Только за это он взял мой дом и другие вещи. Мне и не жалко — зачем оно мне здесь?

— И что, пришлось прыгать в яму без веревки?

— Нет, мы долго шли по степи, потом поднялись в горы. Нас много там собралось — тысячи. Люди текли и текли по дороге, как река. Там была деревня, вся из железа. Нам сказали, что нужно только уснуть, а проснешься уже на Обонаху.

— А если б обманули? Вот уснул бы, а потом проснулся — ни железной деревни, ни Обонаху. И дом с имуществом уже отдал.