Загадка Эндхауза - Агата Кристи

Пуаро вздохнул – он был возмущен.

– Молодые девицы! Как их воспитывают нынче? Не учат ни порядку, ни методичности! Она очаровательна, наша мадемуазель Ник, но ведь она ветрогонка. Право же, ветрогонка.

Он знакомился теперь с содержимым комода.

– Но, Пуаро, – сказал я с некоторым замешательством, – это нижнее белье.

– Ну и что ж, мой друг?

– А вам не кажется, что мы, так сказать, не имеем…

Он рассмеялся:

– Нет, право же, мой бедный Гастингс, вы человек Викторианской эпохи. Будь здесь мадемуазель, она сказала бы то же самое. Наверное, она бы заметила, что у вас мозги набекрень. В наши дни молодые леди не стыдятся своего белья. Лифчики и панталоны перестали быть постыдной тайной. Изо дня в день на пляже все эти одеяния сбрасываются в двух шагах от нас. Да почему бы и нет?

– Я все-таки не понимаю, зачем вы это делаете?

– Послушайте, мой друг. Можно не сомневаться, что мадемуазель Ник не держит свои сокровища под замком. А где же ей прятать то, что не предназначено для посторонних глаз, как не под чулками и нижними юбками? Ого! А это что такое?

Он показал мне пачку писем, перевязанную выцветшей розовой ленточкой.

– Если не ошибаюсь, любовные письма мсье Майкла Сетона.

Он хладнокровно развязал ленточку и начал раскрывать конверты.

Мне стало стыдно за него.

– Нет, так не делают, Пуаро! – воскликнул я. – Что это вам, игра?

– А я ведь не играю, мой друг. – Его голос стал вдруг жестким и властным. – Я выслеживаю убийцу.

– Да, но читать чужие письма…

– Может быть, бесполезно, а может быть, и нет. Я ничем не должен пренебрегать, мой друг. Между прочим, мы могли бы читать вместе. Две пары глаз увидят больше, чем одна. И пусть вас утешает мысль, что преданная Эллен, возможно, знает их наизусть.

Все это мне было не по душе. Однако я понимал, что в положении Пуаро нельзя быть щепетильным. Я постарался заглушить голос совести, вспомнив в утешение прощальные слова Ник: «Можете осматривать все, что угодно».

Письма были написаны в разное время, начиная с прошлой зимы.

«1 января

Ну вот и Новый год, родная, и я полон самых лучших замыслов. Я так счастлив, что ты меня любишь, я просто поверить боюсь своему счастью. Вся моя жизнь стала другой. Мне кажется, мы оба знали это – с той самой первой встречи. С Новым годом, хорошая моя девочка.

Навсегда твой Майкл».

«8 февраля

Любимая моя!

Как мне хотелось бы видеть тебя чаще. Идиотское положение, правда? Я ненавижу эти мерзкие уловки, но я ведь рассказал тебе, как обстоят дела. Я знаю, как тебе противно лгать и скрытничать. Мне тоже. Но мы и в самом деле могли бы все погубить. У дяди Мэтью настоящий пунктик насчет ранних браков, которые губят мужскую карьеру. Как будто ты могла бы погубить мою карьеру, ангел мой милый!

Не падай духом, дорогая. Все будет хорошо.

Твой Майкл».

«2 марта

Я знаю, что не должен был писать тебе два дня подряд. Но не могу. Вчера в самолете я думал о тебе. Я пролетал над Скарборо. Милое, милое, милое Скарборо, самое чудесное место на свете. Родная моя, ты и не знаешь, как я люблю тебя.

Твой Майкл».

«18 апреля

Любимая!

Все решено. Окончательно. Если я выйду победителем (а я им буду), то с дядей Мэтью можно будет взять твердую линию, а не понравится – его дело. Ты прелесть, что интересуешься моим длинным описанием «Альбатроса».

Как я мечтаю полежать с тобой на нем. Дай срок! Бога ради, не тревожься обо мне. Все это и вполовину не так опасно, как кажется. Я просто не могу погибнуть теперь, когда знаю, что ты меня любишь. Все будет хорошо, голубонька, поверь мне.

Майкл».

«20 апреля

Ты ангел, я верю каждому твоему слову и вечно буду хранить твое письмо. Я не стою такого счастья. Как не похожа ты на всех остальных! Я обожаю тебя!

Твой Майкл».

На последнем письме не было даты.

«Ну все, любимая, завтра в полет. Жду не дождусь, волнуюсь и абсолютно убежден в успехе. Мой «Альбатрос» в полной готовности. Старик меня не подведет.

Не падай духом, дорогая, и не тревожься. Конечно, я иду на риск, но ведь вся наша жизнь – риск. Между прочим, кто-то сказал, что мне следовало бы написать завещание. (Тактичный парень, что и говорить, но у него были хорошие намерения.) Я написал завещание на половинке почтового листка и отослал старому Уитфилду. Заходить в контору у меня не было времени. Мне как-то рассказали, что один человек написал в завещании всего три слова: «Все моей матери», и оно было признано вполне законным. Мое не очень отличается от этого, но я был умник и запомнил, что твое настоящее имя Магдала. Двое ребят засвидетельствовали завещание.

Не принимай все эти мрачные разговоры по поводу завещаний близко к сердцу, ладно? Я буду цел и невредим. Пошлю тебе телеграмму из Индии, из Австралии и т. д. Будь мужественной. Все кончится благополучно. Ясно? Спокойной ночи и да благословит тебя бог.

Майкл».

Пуаро снова сложил письма в пачку.

– Видите, Гастингс? Мне надо было их прочесть, чтоб убедиться. Все оказалось так, как я предсказывал.

– А вы не могли убедиться как-нибудь иначе?

– Нет, мой дорогой, чего не мог, того не мог. Я использовал единственный путь. И мы получили очень ценное свидетельство.

– Какое же?

– Теперь мы убедились, что Майкл оставил все своей невесте, и это написано на бумаге и может быть известно каждому, кто прочитал письмо. А когда письма прячут так небрежно, их может прочитать любой.

– Эллен?

– Почти наверняка. Мы проведем с ней маленький эксперимент перед уходом.

– А завещания нет как нет.

– Да, странно. Впрочем, скорее всего, оно заброшено на книжный шкаф или лежит в какой-нибудь китайской вазе. Надо будет заставить мадемуазель порыться в памяти. Во всяком случае, здесь больше нечего искать.

Когда мы сошли вниз, Эллен стирала пыль в прихожей.

Проходя мимо, Пуаро весьма любезно с ней простился.

В дверях он обернулся и спросил:

– Я полагаю, вам известно, что мисс Бакли была помолвлена с пилотом Майклом Сетоном?

Она изумилась:

– Что? С тем самым, о котором так шумят в газетах?

– Да, с ним.

– Вот уж не думала. И в мыслях не было. Помолвлен с мисс Ник!

– Полнейшее и искреннее удивление, – заметил я, когда мы вышли из дому.

– На вид вполне.

– Возможно, так оно и есть, – предположил я.

– А эта пачка писем, несколько месяцев провалявшаяся под бельем? Нет, мой друг.

«Ну да, конечно, – подумал я. – Однако не каждый из нас Эркюль Пуаро. Не все суют нос, куда их не просят». Но я промолчал.

– Эта Эллен – какая-то загадка, – говорил Пуаро. – Мне это не нравится. Я здесь чего-то не могу понять.

Глава 14

Исчезнувшее завещание

Мы тут же вернулись в лечебницу.

Ник посмотрела на нас с некоторым удивлением.

– Да, да, мадемуазель, – сказал Пуаро, отвечая на ее вопросительный взгляд. – Я словно попрыгунчик. Хоп – и снова выскочил. Ну-с, для начала я сообщу вам, что разобрал ваши бумаги. Теперь они в образцовом порядке.

– Пожалуй, это уже почти необходимо, – сказала Ник, не удержавшись от улыбки. – А вы очень аккуратны, мсье Пуаро?

– Пусть вам ответит мой друг Гастингс.

Девушка вопросительно взглянула на меня.

Я рассказал о некоторых маленьких причудах Пуаро – вроде того, что тосты следовало бы делать из квадратных булочек, а яйца должны быть одинаковой величины, о его нелюбви к гольфу, как к игре «бесформенной и бессистемной», с которой его примиряло только существование лунок! Под конец припомнил то знаменитое дело, которое Пуаро распутал благодаря своей привычке выстраивать в симметричном порядке безделушки на каминной доске.

Пуаро улыбался.

– Гастингс тут состряпал целую историю, – заметил он, когда я кончил. – Но в общем это правда. Вы представляете, мадемуазель, никак не могу убедить его делать пробор не сбоку, а посередине. Взгляните, что у него за вид, какой-то кособокий, несимметричный.

– Так, значит, вы и меня не одобряете, мсье Пуаро? – сказала Ник. – У меня ведь тоже пробор сбоку. А Фредди, которая делает его посередине, наверно, пользуется вашим расположением.

– На днях он ею просто восхищался, – коварно вставил я. – Теперь я понял, в чем причина.

– Довольно, – проговорил Пуаро. – Я здесь по серьезному делу. Ваше завещание, мадемуазель. В доме его не оказалось.

– О! – Ник нахмурилась. – Но разве это так уж важно? Я все-таки еще жива. А завещания играют роль лишь после смерти человека, верно?

– Верно-то верно. Но все-таки оно меня интересует. У меня с ним связаны некоторые идейки. Подумайте, мадемуазель. Попробуйте вспомнить, куда вы его положили или где видели его в последний раз?

– Едва ли я его положила в какое-то определенное место, – сказала Ник. – Я никогда не кладу вещи на место. Наверное, сунула в какой-нибудь ящик.