Олигархи. Богатство и власть в новой России - Дэвид Хоффман

Боксер решил встретиться с радикальными демократами, чтобы рассеять сомнения, связанные с кандидатурой Лужкова. Первая реакция была гневной. “Предательство! — кричали радикалы Боксеру. — Нам нужен свой, демократ!”

Но гнев утих, когда Попов перед заседанием Моссовета официально представил Лужкова в качестве кандидатуры, на которой остановил свой выбор. Лужков вспоминал, что Попов держался спокойно. Кратко охарактеризовав Лужкова, Попов предоставил ему двенадцать минут, чтобы тот поделился своими мыслями. “Я был шокирован”, — вспоминал Лужков. Как можно было за двенадцать минут рассказать о кризисе, охватившем город? Депутаты Моссовета засыпали Лужкова вопросами. Один из вопросов был задан радикальным демократом.

“Какая у вас платформа? — спросил он Лужкова. — Вы демократ или коммунист?”

Лужков был взволнован. В нем бурлили эмоции. Его ответ запомнился надолго. “Я всегда стоял и стою на одной платформе, платформе хозяйственника”, — сказал он. Раздались аплодисменты. Все рассмеялись. Лужков неожиданно разоружил радикалов и расположил их к себе. “Этот ответ оказал огромное влияние на демократическую часть Моссовета, — вспоминал Шахновский. — Это был очень умный ответ”. Они проголосовали за Лужкова. Попов был политическим лидером, а Лужков — хозяйственником.

В следующем году ситуация продолжала ухудшаться. Советский Союз доживал последние месяцы. В июле 1990 года ведущие демократы Ельцин, Попов и Анатолий Собчак из Ленинграда вышли из рядов КПСС и сдали свои партийные билеты. Жизнь в Москве становилась все более безрадостной. Ранней осенью 1990 года выпал снег, вызвав ужасную панику: на полях гнил несобранный урожай картофеля.

Чтобы справиться с хаосом, Лужков прибег к традиционным командным методам: например, ввел карточки, по которым москвичи могли покупать продукты. По мере того как нехватка продовольствия обострялась, активизировался черный рынок. Цены на все, что еще можно было купить, стремительно росли. Осовцов вспоминал, что Лужков решил использовать милицию для осуществления жесткого контроля над ценами. Это была чисто советская реакция. Осовцов часами пытался убедить Лужкова в том, что это не поможет. В такой отчаянной ситуации цены на ставшие дефицитными продукты питания диктовал черный рынок. “Я чуть не охрип, пытаясь доказать ему, что эти меры были совершенно бессмысленными”, — вспоминал Осовцов. В крупных городах, включая Москву и Ленинград, вводилось нормирование продуктов{55}.

До голода дело не дошло, но нехватка продовольствия стала острой. В начале апреля 1991 года мой коллега Майкл Доббс, зайдя в продовольственный магазин, наткнулся на мужчину, стоявшего у прилавка мясного отдела. “Вчера ничего не было, и сегодня тоже, — сказал мужчина, глядя на прилавок, на котором не было ничего, кроме нескольких упаковок обеда быстрого приготовления, состоявшего из дряблых сосисок в застывшем соусе. — Очень сомневаюсь, что завтра здесь что-нибудь появится”{56}.

Летом 1991 года в Москве и Ленинграде произошли важные политические преобразования. Ничего не решавшие законодательные органы и более компактные и влиятельные исполкомы, находившиеся под полным контролем партии, были преобразованы в более современные мэрии. В Москве на должность мэра баллотировался Попов, взявший себе в качестве кандидата в вице-мэры Лужкова. Попову не удалось избавиться от репутации мыслителя и теоретика, и советские журналисты, любя, прозвали его “ежиком в тумане” по названию популярного мультипликационного фильма. Попов, похоже, относился к этому болезненно. В телевизионном выступлении в ходе избирательной кампании он сказал: “Нам нужно использовать имеющиеся в нашей стране кадры, включая работников старого коммунистического аппарата. Лужков, по моему мнению, компенсирует многие из моих недостатков”{57}.

Избиратели оказали команде Попова и Лужкова огромную поддержку. Они победили, набрав 65,3 процента голосов. Боксер обратил внимание на едва заметную перемену, произошедшую в Лужкове. Раньше Лужков был хозяйственником, управляющим, а Попов занимался политикой в масштабе всей страны вместе с Ельциным. Когда же Лужкова избрали вице-мэром, по словам Боксера, стало ясно, что он сосредотачивает в своих руках все большую власть. После выборов “он как бы стал преемником Попова, до выборов он преемником не был”.

19 августа 1991 года в 6:30 утра группа недовольных сторонников жесткого курса, в которую входил руководитель КГБ, предприняла попытку свергнуть Горбачева. Они взяли его под домашний арест на даче в Крыму и объявили о введении чрезвычайного положения. Председатель КГБ Владимир Крючков подписал ордера на арест семидесяти человек, включая Попова, Боксера и Шнейдера. Попов находился в Бишкеке, в Киргизии, и должен был вернуться не раньше вечера. Лужкову, исполнявшему обязанности мэра, в 8 часов утра позвонил руководитель городской партийной организации Юрий Прокофьев и предложил явиться к нему “за инструкциями”.

Перед Лужковым стоял выбор — присоединиться к заговорщикам или выступить против них вместе с Ельциным. По словам Шахновского, который в то время находился рядом с Лужковым, позвонил Ельцин и попросил Лужкова приехать к нему на загородную дачу. Шахновский вспоминал, что Лужков в тот день исполнял обязанности мэра города, и если бы он заявил о своей поддержке путча, все могло кончиться иначе. Вместо этого он сел в машину и поспешил к Ельцину. Его фамилия была включена в список тех, кого должны были арестовать сотрудники КГБ{58}.

Когда Лужков приехал в то утро на дачу Ельцина, хозяин встретил его в старой майке и тапочках. Жестом он предложил гостю угощаться яблоками, лежавшими на подоконнике. “Москва с вами”, — заверил его Лужков. “Спасибо”, — откликнулся Ельцин. Он призвал Лужкова организовать народное сопротивление перевороту. Возвращаясь в город, Лужков попросил шофера остановить машину и сменить номерные знаки. У них имелся запасной комплект на всякий случай{59}.

Вскоре после полудня Ельцин осудил переворот на пресс-конференции. В час дня Ельцин забрался на танк “Т-по” Таманской дивизии и произнес свою знаменитую речь, в которой выступил против переворота. В 16:30 Лужков еще раз осудил переворот и призвал москвичей присоединиться к всеобщей забастовке.

“Я понял, что у заговорщиков ничего не выйдет, когда увидел, что Лужков решительно выступил против них, — вспоминал позднее Боксер. — Почему? Потому что Попов был для них демократом и чужаком. А Лужков был настоящим хозяином. Он дал квартиры многим людям, среди которых был и бригадир связистов, и пилот вертолета. И эти люди понимали, что в Москве настоящим хозяином был Лужков”.

Подлинными героями тех августовских дней вместе с Ельциным стали десятки тысяч москвичей, вышедших на улицы, чтобы противостоять путчу. Лужков не был заметной фигурой в наиболее напряженные часы конфронтации. Но он сыграл свою роль за кулисами. Поскольку большинство центральных газет и телевизионных каналов были закрыты, он оставил открытыми московскую телефонную сеть и радиоканалы, в частности “Эхо Москвы”, радиостанцию, помогавшую силам противников путча в самые критические моменты. Моссовет был в числе ее учредителей, потому что идея независимой радиостанции привлекала Попова. Корреспондент “Эха Москвы” приехал к Лужкову вскоре после начала переворота и потом постоянно находился рядом с ним. Директор радиостанции Алексей Венедиктов рассказывал мне, что поддерживать связь с Лужковым было очень важно. Это давало надежду всем тем, кто противостоял перевороту. Поступали сообщения, что Лужков организует оборону, расставляет грузовики и добровольцев, отдает распоряжения об установке огромных бетонных заграждений. Лужков всего три-четыре раза ненадолго появлялся в эфире, но уже то, что Лужков против переворота, было важно. “Лужков был членом партии, аппаратчиком, — вспоминал Венедиктов. — И то, что такой активный член коммунистической партии, как Лужков, отказался присоединиться к ним, вселяло надежду”. В течение трех дней “Эхо Москвы” четыре раза лишали эфира, но каждый раз радиостанция находила способ продолжить работу{60}.

Осовцов вспоминал, что Лужков оставался спокойным и прагматичным, тщательно продумывал последовательность необходимых шагов, чтобы действенно противостоять заговорщикам. “Речь шла, — вспоминал Осовцов о совещании, проведенном в первый день в кабинете Лужкова, — в основном о строительных блоках, которые нужно было доставить к Белому дому и Моссовету, чтобы окружить ими эти здания, о машинах с питьевой водой для собравшихся толп людей, о передвижных туалетах и, естественно, о еде и тому подобных вещах. Политический аспект ситуации был ясен”.