Архвы Дерини - Кэтрин Куртц

— Пожалуйста, бабушка, пойдемте скорее. Он расшибся! Кажется, руку сломал!

Идти ей совсем не хотелось. На что ей эти дети, одно беспокойство от них! Но что-то в умоляющем выражении лица девчушки напомнило ей о тех, других личиках на давно забытой площади, и поэтому она взяла все-таки свою сумку с целебными травами и лоскутами для перевязки и заковыляла вниз по каменистому склону холма. Девочка суетливо дергала ее за руку — скорее, скорее!..

Когда она добралась до детей, мальчики подняли головы, и юный Мак-Лайн вскочил, словно собравшись защищать друга. На земле, тяжело дыша, лежал светленький мальчуган. Взгляд на сломанную ветку дерева поведал ей о случившемся. А вид согнутой под неправильным углом правой руки мальчика досказал остальное. Кевин, молодой граф, догадался разрезать рукав до плеча — обнаженная плоть уже вспухла и побагровела. Мальчик был в сознании, но дышал с трудом. Не только руку сломал, но и расшибся изрядно. Правда, крови не было видно. А это — хороший знак.

— Что ж, давай глянем, — буркнула она, неуклюже опустилась на колени возле мальчика и положила рядом сумку. — Здесь чувствуешь?

Она дотронулась до руки выше и ниже перелома, и мальчик кивнул, вздрогнув, но не издал ни звука. Бетана старалась не причинять лишней боли, но пока она ощупывала руку, проверяя, что да как, лицо его покрылось смертельной бледностью.

— Обе кости сломались, — заключила она наконец. — Вправлять будет трудно и больно, — она перевела взгляд на Кевина. — Я могу заняться этим, а вы вернитесь-ка домой да приведите кого с носилками. Руку нельзя будет двигать, пока кости немного не срастутся.

Молодой граф был бледен, но в ясных голубых глазах еще сквозила прежняя надменность.

— Это правая рука, — сказал он со значением. — Вы уверены, что сумеете вправить как должно? Может, лучше привести нашего врача?

— Нет, коли хотите сохранить руку, — пренебрежительно мотнув головой, ответила она. — Врач ее, скорее всего, отрежет. Это скверный перелом. Еще чуть-чуть, и кость проткнула бы кожу — тогда он точно потерял бы руку. Я знаю, что делаю. Ступайте же!

Надменность испарилась. Кевин сдержанно, но благодарно кивнул, забрался на пони и ускакал галопом. Двоих оставшихся ребятишек Бетана отправила искать деревяшки для лубков, а сама уселась скрестив ноги и еще раз проверила сломанную руку. Мальчик дышал уже ровнее, только порой от прикосновения к больному месту со свистом втягивал воздух сквозь сжатые зубы. Прежде всего следовало дать ему что-нибудь для утоления боли.

Подтащив сумку, она принялась искать на ощупь требуемые травы и снадобья, глядя при этом сощуренными глазами на мальчика. Выбор она предоставила своему чутью и немало удивилась, обнаружив, что в одном из мешочков, которые она вытащила, — смертельный яд.

«Почему? — подумала она, уставясь на мешочек и пытаясь понять причину. — Ведь это всего лишь ребенок, не враг какой и не...»

О, добрые боги и повелители стихий! Этот мальчишка — Дерини!

В одно мгновение ожила в ней былая горечь: Даррел умер у нее на руках, потому что получил в спину несколько стрел; умер, потому что не мог не спасти своего друга Дерини; умер — из-за детей Дерини.

Она так сильно горевала после смерти Даррела, что их собственный ребенок родился мертвым; а потом она долго, очень долго была больна, лежала в монастыре святого Луки, и все равно ей было, умрет она или выживет, и что-то порвалось внутри, чтобы никогда уже не срастись...

О, Даррел...

Рыдания подступили к горлу, она прижала мешочек к высохшей груди, и по обветренным щекам ее покатились слезы.

Даррел заплатил своей жизнью за детей Дерини. Он принял стрелы и умер — за детей Дерини. И вот теперь в ее руках другой ребенок Дерини, и он не в силах защитить себя от справедливой мести. Ужели несправедливо — одна эта жизнь в обмен на ее утраченную любовь?

Она потянулась за кубками, которые оставили дети после еды. Один был пуст, но во втором плескалось на два пальца воды — этого хватит. Мальчик лежал с закрытыми глазами и не видел, как она всыпала в кубок нужное количество сероватого порошка и размешала его первой попавшейся под руку веточкой. Она дала бы ему смертоносное питье не дрогнув, но, когда она приподняла его голову, он вдруг широко открыл доверчивые серые глаза.

— Что это? — спросил он, слегка вздрогнув, оттого что больная рука его сдвинулась с места.

— Питье от боли, — солгала Бетана, смущенная его взглядом. — Выпей. И потом ничего не почувствуешь.

Мальчик послушно взялся здоровой рукой за ее руку, державшую кубок, светлые ресницы опустились. Кубок был уже у самых губ, когда он вдруг застыл и снова вскинул на нее глаза, в которых появилось внезапное понимание.

— Это же яд! — выдохнул он и оттолкнул кубок. — Вы хотите убить меня!

Она ощутила прикосновение его разума к своему и в страхе отпрянула, отпустив его. Он со стоном упал обратно на траву, прижал больную руку к себе и, откатившись в сторону, попытался сесть. Но Бетана схватила его за плечо и прочла старое заклинание, лишающее человека сил, — сейчас, измученный болью, он не смог бы противостоять ее колдовству, даже если бы имел достаточно знаний, но откуда ему было набраться этих знаний! Она вцепилась ему в волосы, вздернула голову кверху и снова поднесла кубок, и мальчик уставился на него мутными от боли глазами так, словно надеялся отшвырнуть кубок взглядом.

— Но за что? — прошептал он, и по щекам его покатились слезы. — Я же не сделал вам ничего плохого. Не может быть, чтобы из-за овец!..

Не желая ничего слушать, она попыталась силой заставить его открыть рот.

«Даррел, единственная любовь моя, я мщу за тебя!» — подумала она, борясь с мальчиком, упорно отворачивавшим голову.

Но когда она стиснула зубы и, не обращая внимания на его стоны и постепенно слабеющее сопротивление, вновь поднесла к его губам кубок, солнечный луч упал вдруг на ободок обручального кольца, и в глаза ей ударило золотое сияние. Она сморгнула и замерла.

«Даррел... боги мои, что это я делаю?»

Она вдруг поняла, что перед нею совсем маленький мальчик — он старался держаться мужественно, но ему было всего лет девять, не больше. Да, он Дерини, но разве это его вина, как и у тех детишек Дерини, и у Даррела и Баррета, который пожертвовал собой? Разве этому учил ее Даррел? И не сошла ли она с ума, задумав убить Дерини, кем был и он сам?

Тихо вскрикнув, она бросила кубок, отпустила мальчика и закрыла лицо руками.

— Прости меня, Даррел, — прорыдала она, целуя кольцо. — Прости. О, прости меня, любовь моя. Пожалуйста, прости меня, любовь моя, моя жизнь...