Матиуш на необитаемом острове - Януш Корчак

Дормеско вошел выпрямившись, в мундире (до этого всегда ходил в халате). К чему бы это?

— Явился отдать вашему величеству прощальный рапорт.

— Значит, и вы меня покидаете?

— Вот приказ.

И он подал Матиушу бумагу, продолжая стоять навытяжку.

Матиуш прочитал, взглянул на пустую клетку канарейки, и его охватило такое чувство, как будто там, на горе, над морем выросла еще одна могила.

Добрый, благородный Дормеско! Он соглашался со всеми желаниями Матиуша, всегда все подписывал.

Что-то будет теперь?

22

Командование стражей принял уланский ротмистр маркиз Амари. Этот молодой, красивый, энергичный офицер был сослан на остров в наказание: за одну ночь он три раза дрался на дуэли, и к тому же оскорбил генерала. Он привез с собой двух взрослых писарей, ординарца и десять подростков на смену прежней страже. Его рапорт гласил:

Согласно желанию Вашего Королевского Величества, для личной охраны прибыло десять подростков. Комендантом острова по приказу Совета Пяти назначаюсь я.

Матиуш подписал: Читал.

Все изменилось сразу. Подростки заняли комнату рядом с Матиушем. Амари занял домик, где раньше жила стража. Из гарнизонной канцелярии Матиушу ежедневно посылалось по несколько разных бумаг. Это были циркуляры, всевозможные приказы и уведомления, и все это Матиуш должен был читать и подписывать. Его будили среди ночи, находили в лесу.

— Бумага командования к вашему величеству.

Матиуш два дня терпеливо все подписывал, но на третий вызвал ротмистра к себе.

Тот явился сразу же, не приветствуя Матиуша, первый сел на стул и закурил.

— Господин ротмистр, — сказал Матиуш, раздраженный его фамильярностью, — я вызвал вас официально.

— В таком случае я приду позже, когда ваше величество наденет военный мундир.

И уже собирался выйти. Матиушу кровь бросилась в голову.

— Мундир я не надену, — сказал он сдавленным от возмущения голосом, — и заявляю, что ваших бумаг ни читать, ни подписывать больше не буду. Я не узник и в вашей опеке не нуждаюсь. Полковник Дормеско…

— Полковник Дормеско уехал, — сухо прервал его Амари. — Полковник Дормеско не только не оставил никаких бумаг и счетов, но не подумал даже составить план острова. Полковник Дормеско не мог ответить на вопрос, действительно ли этот необитаемый остров необитаем. Полковник Дормеско не выполнил ни одной обязанности своей службы. Соответствующий протокол уже готов и будет выслан. Все приказы вашего величества, если они не идут вразрез с инструкциями, будут выполняться, спорные вопросы будем посылать на решение Совета Пяти. Вашему величеству предоставлено право жаловаться в Совет Пяти, Полковник Дормеско мне не указ. Честь имею!

Матиуш остался один. В соседней комнате послышался приглушенный смех.

«Надо мной смеются… — подумал Матиуш. — Ну, хорошо».

Амари каждый час продолжал присылать бумаги на подпись. Матиуш отсылал их обратно, не читая. Каждое утро и каждый вечер являлся Амари с вопросом: «Как здоровье вашего величества?»

Матиуш не отвечал.

Амари приказывает явиться страже на учения. Посылает к Матиушу ординарца:

— Ваше королевское величество соизволит присутствовать на учениях?

Матиуш отвечает коротко:

— Нет!

Так продолжалось пять дней, до прибытия корабля. На этот раз приехали разные мастера: будут перестраивать дом, занимаемый ротмистром.

В лесу раздался стук топора. Рубят, пилят — ротмистр строит крыльцо перед домом, беседку, еще какое-то строение. Люди суетятся, Амари бранится, клянет их — шум, крик, беготня — покой Матиуша нарушен.

Матиуш украдкой убегает из дома, теперь стократ дороже стали ему кладбище на горе, лодка, уроки с Але и Алей, одинокие прогулки по лесу и скрипка.

Матиуш понимал, что это только начало. Ждал, что будет дальше. Амари как будто о нем забыл, но канцелярия работает: Матиуш видит в окно, как два писаря, склоненные над столом, до позднего вечера что-то пишут. Бумаги, присылаемые ему подписать, все длиннее. Матиуш отсылает их, не читая. Еда с каждым днем становится хуже, Матиуш почти голодает. Раньше он срывал иногда несколько фиников или фиг, теперь без них не мог бы просуществовать. И вот однажды вообще не прислали обеда. И это бы Матиуш стерпел, если бы не услышал из соседней комнаты такое замечание:

— Они будут ссориться, а мы должны дохнуть с голода!

Матиуш постучал в дверь: это был знак, что он зовет ординарца.

— Вы сегодня обедали? — спросил его Матиуш.

— Разрешите доложить, никак нет, ваше величество, кухня уже три дня не работает. Господин ротмистр без подписи вашего величества не имеет права выдать провизию.

Матиуш надел военный мундир и вызвал ротмистра.

— Прошу прислать мне на просмотр все бумаги из канцелярии.

— Слушаюсь, ваше величество.

Через пять минут был принесен на подпись приказ о выдаче обеда. Матиуш подписал его.

Через десять минут в соседней комнате раздалось троекратное «ура!», и послышался стук ложек.

Вскоре был принесен Матиушу обед. Но Матиуш отослал его обратно. Ему не хотелось есть, а кроме того, у него не было времени. Он читал бумаги.

Холодный пот выступил у него на лбу — среди бумаг была жалоба Амари на полковника Дормеско.

Ничего не знаю, — писал Амари. — Неизвестно, сколько должно быть стульев, столов, ложек, простынь, тарелок и ножей. Неизвестно, куда девалось мыло, молоко, конфеты, книги и игрушки. Имею сведения, что у детей смотрителя маяка имеется много краденых вещей короля Матиуша. Среди документов не найдено ни одной квитанции, ни одного счета. Домишки грязные и обшарпанные, непригодные для жилья. Стража распущенная, никакой дисциплины…

Было три жалобы на Матиуша. Но жалобы выглядели так, как будто ротмистр сожалел и беспокоился о здоровье августейшего затворника:

Здоровье короля в плачевном состоянии. Он нервный и подавленный. Не желает читать и подписывать бумаги, чем очень затрудняет работу канцелярии. Не разрешает проводить учения…

Другая жалоба:

Король совершает на лодке далекие заплывы в море и возвращается усталый и раздраженный. Взбирается на горы, откуда можно упасть и разбиться. Ходит один по лесу, где могут быть дикие звери, змеи, а возможно, и людоеды.

Третья жалоба:

Король позволяет своей охране шуметь до поздней ночи, громкий хохот и крики мальчишек постоянно раздаются по всему острову. Эти неслухи украли у мастеров пилу и два топора. Если принять во внимание, что с мальчиками такого возраста вообще трудно справиться, то просто не знаю, что будет в дальнейшем.

Ребята действительно очень шумели, курили, сквернословили, ссорились и даже дрались, так что Матиуш не мог не только играть у себя в комнате на скрипке, но и спать по ночам. Он несколько раз готов был сделать им замечание, но все ждал, что они успокоятся сами.

Матиуш еще ни сразу не разговаривал с ними, даже не знал их имена, кроме Филиппа, своего ординарца.

Это был здоровенный парень, довольно неприятный. С виду он был послушный, являлся по первому зову, по-военному прищелкивал каблуками, но как-то нагло смотрел прямо в глаза. И хотя внешне все было как будто в порядке, Матиуш однажды, отвернувшись, увидел на стене его тень — Филипп погрозил ему сзади кулаком и показал язык. Матиуш не был уверен, что это действительно было так, может быть, ему только показалось. Для чего бы Филиппу так делать? В комнате больше никого не было, и за что грозить Матиушу?

Он даже часто слышал, как за дверями Филипп успокаивал товарищей:

— Тише! Вы мешаете королю спать! Что ж вы, хамы, короля беспокоите?

Но Матиушу эти успокоения были еще более неприятны, чем шум. И он удивлялся, почему Филипп так громко кричит, ведь он же знает, что за стеной все слышно. И как-то странно говорит «коррроль», как будто издевается или хочет оскорбить…

Теперь Матиуш старался как можно меньше быть дома. Он или украшал свое кладбище цветами, или ехал на маяк, или садился у моря и думал: «Надо что-то сделать. Надо написать в Совет Пяти. Но что?»

Он не может просить, чтобы все было по-старому, потому что тогда ему скажут, что он сам не знает, чего хочет. Надо с этими ребятами поговорить: хочу их узнать и полюбить… Но это же неправда, я совсем не хочу их любить, я хочу от них избавиться… Зачем скрывать? Они отвратительные!

Курят и нарочно через замочную скважину пускают дым в его комнату. Он слышит их шепот и приглушенный смех. Уж лучше бы шумели, чем так шептаться. И всё смеются, наверно, над Матиушем — ведь он слышит за дверью то «король», то «он», то «Матиуш», Пока Филипп не заорет во все горло:

— Успокойтесь вы, быдло, корррроль спать хочет! Нельзя мешать корррролю, когда он хочет ссспать!