Приключения русского дебютанта - Гари Штейнгарт

Минуло тринадцать лет с тех пор, как он, больной, лежа в постели и сморкаясь в платок, читал у Толстого про балы в Зимнем дворце. А теперь, похоже, Владимир наконец нашел выход в свет, теперь наш дебютант выступает в роли графа Вронского для манхэттенской знати, щеголяющей в клетчатых штанах для боулинга и сверкающей нейлоновым блеском модных тряпок. Слухи о Новом Свете оказались достоверными: в Америке улицы и впрямь вымощены золотом.

Но Халу он не позабыл. Точнее, помнил о плате за квартиру: без его взносов Хала станет бездомной. Она даже не могла подселить в квартиру друзей. Потому что их у нее не было. Прошло два месяца, как он последний раз появлялся по своему юридическому адресу на авеню Б. Алфабет-сити отошел в область преданий, и его романтическая бедность более не грела душу.

На следующий день Владимир оказался на авеню Б. Сидя на кухне, он заполнял бланк заявления на вторую кредитную карту. На улице жарили кур. Закрыв глаза и вытряхнув из ушей городскую какофонию, Владимир сумел вообразить, будто он находится в Вестчестере, за девять железнодорожных станций отсюда, и жарит там сосиски с Гиршкиными.

И тут вошла Хала.

Все равно что вынырнула с затонувшей Атлантиды, до того чужой показалась Владимиру эта безразмерная женщина с густо-черным макияжем и оголенным животом; из проколотого пупка убедительным доказательством очередного самокалечения свисал тяжелый серебряный крест. Как это похоже на Халу — ни во что не врубаться: ведь если маленькие сережки в носу — модная струя, то от распятия между пупком и пахом за версту несет Коннектикутом.

Владимир так разволновался, увидев ее, что машинально встал, позабыв о заявке на кредитную карту, и впервые с тех пор как пришел сюда, огляделся: упряжь, плеть, «Кей-Вай», маскировка под логово порока, от вида которого Дориана Грея хватил бы удар на месте. И это он называл своим домом! Возможно, мать была кое в чем права.

Хала, напротив, взволнованной не выглядела.

— Где деньги? — спросила она.

Переступив через неизвестно откуда взявшуюся кучу искусственного меха, преграждавшую путь на кухню, она открыла кран, чтобы помыть руки.

— Какие деньги?

Деньги, деньги…

— За квартиру, — послышался ответ с кухни.

Те самые деньги.

— У меня есть две сотни.

Хала в мгновение ока вернулась в комнату и встала, уперев руки в бока.

— А еще две сотни?

Он никогда прежде не видел ее в этой позе (игравшей столь важную роль в ее профессии), ему такое ни разу не демонстрировали. За кого она его принимает? За клиента?

— Дай мне несколько дней, — сказал он. — У меня проблемы с поступлением наличных.

Она сделала шаг к нему, он отступил на шаг к пожарной лестнице — месту, отчетливо вспомнил Владимир, их первых ласк, ныне превратившемуся в путь к спасению. Лестница на всякий пожарный случай. Точно.

— Никаких нескольких дней. Если я не заплачу до пятого числа, Ионеску сдерет с меня лишний тридцатник.

— Скотина, — выругался Владимир, надеясь вызвать в ней чувство солидарности.

— Скотина? — переспросила она и умолкла, словно взвешивая слово на языке.

Владимир выставил руки перед собой. Он готовился отразить исполненное мощи сравнение между ним и Ионеску. Но Хала сказала:

— Наверное, мне стоит поискать другого соседа?

Выходит, его низвели до положения долевого квартиросъемщика. Когда успели?

— Любимая, — брякнул он вдруг.

— Сам ты скотина, — сказала она, помолчав, но эмоции явно поувяли за минувшее время. Теперь ее слова были лишь констатацией факта. — Не желаю с тобой разговаривать, пока не принесешь остальные деньги. — Посторонившись, она указала Владимиру на дверь.

Проходя мимо Халы, он почувствовал перемену в температуре; ее тело всегда пребывало в глубоком контакте с окружающей средой, и ему захотелось утешить ее, обняв, — жест, который он довел до совершенства, общаясь с Франческой. Но он лишь произнес:

— Деньги будут завтра. Обещаю.

Владимир вышел на улицу. Было воскресенье, 1 сентября. В некотором смысле он стал бездомным, но жара кутала его в многослойные покровы, и, конечно, Франческа и новая родня обитали всего в шести авеню к западу. Да, унижение. Оно всегда оставляло во рту слабый уксусный привкус, а когда исходило от женщины, у Владимира возникало настоятельное желание повидать отца, давно пристрастившегося к ударам, наносимым его самолюбию.

Хала изрядно поднаторела в своем ремесле.

И Владимиру нужны были деньги.

Часть III

Американский балаган для мистера Рыбакова

1. Поиски денег

Итак, истина стала очевидной: спонсируемый государством социализм был отличной штуковиной. Владимир грезил наяву о простой жизни своих родителей. Прогулка по набережной Невы — бесплатно. Коробка лежалых шоколадных конфет и одна вялая роза — пятьдесят копеек. Два (студенческих, со скидкой) билета в Рабочий аллегорический кукольный театр — один рубль десять копеек. Вот как надо ухаживать за девушками! Пустые кошельки, пустые магазины, сердца, переполненные до краев… О, если бы они с Фрэнни могли совершить путешествие во времени, прочь от жестокой алчности этого бескультурного мегаполиса, назад в нежные хрущевские ночи!..

Владимир внезапно очнулся. А? Что, черт подери, происходит? Удалой таракан-сорвиголова полз по смертоносным лезвиям машины для резки бумаги. Предприимчивого вида пара в этнических одеяниях ругалась с помощником по аккультурации из-за отпечатков пальцев. Ах да, он на работе! Выходит, в Обществе абсорбции иммигрантов им. Эммы Лазарус, этом некоммерческом ГУЛАГе, можно получать прибыль!

Ну конечно! Если каждый час приносит ему восемь долларов США, значит, Владимир не просто спит, но делает деньги. Он проспал с девяти до полудня. Три часа. Двадцать четыре доллара. Два сухих мартини и одна порция хамона[19]. Либо шелковый носовой платочек из Бомбея для Фрэн.

— Не густо, — произнес он вслух. Недавний тет-а-тет с калькулятором выявил потребность в дополнительных $ 32 280 годовых, дабы покрыть квартирную плату Халы и самые насущные расходы на Фрэн.

Просительным взглядом Владимир обвел комнату. Коллега за прилегающим столом с легкостью засасывала на вдохе домашнюю лапшу с осьминогом, нетерпеливо поглядывая на часы — фальшивые «Картье» — на выдохе:

— Мм-мф.

Это непроизвольное урчание направило мысль Владимира в определенную сторону, откуда она окольным путем вернулась к денежным грезам, которыми он был охвачен последние три часа. И вдруг прямо перед глазами, в воздухе, посередине между столом и стеной, замаячила… Идея. Турбовинтовой самолет летит над заброшенной взлетной полосой, за штурвалом — советский моряк-инвалид.

Владимир переждал восемь длинных гудков, столько времени понадобилось мистеру Рыбакову, чтобы допрыгать до телефона.

— Алло! Алло! — задыхаясь, проговорил Вентиляторный.

В трубке слышался плеск воды, механический скрип и нечто вроде любительского подражания йодлю. Что ж, хоть кто-то начинает день на высокой ноте.

— Алло, мистер Рыбаков. Вас беспокоит Владимир Гиршкин, специалист по переселенцам и ваш преданный слуга.

— Давно пора, — заорал Рыбаков. — А то мы с Вентилятором уже не знали, что и думать…

— Прошу меня извинить. Работа, работа. Как говорится, в Америке только один народный промысел — бизнес. Послушайте, я наводил справки о вашем деле в Вашингтоне…

Владимир запнулся. Ладно. Он соврал. Но не сильно. Это все равно что врать матери или притворяться перед Халой. Ничего особенного.

— Вашингтон, — оживился Вентиляторный. — Округ Колумбия. Да это столица нашей страны! А ты ловкий засранец… Хвалю!

Владимир глубоко вдохнул. Потеребил свой полистироловый галстук Решающий момент настал. Момент закинуть удочку про деньги.

— Я тут подумал, а не могли бы вы профинансировать мой перелет туда.

— Конечно. Перелет. Какие пустяки. Сколько?

Владимир перебрал в уме несколько цифр и ответил:

— Пятьсот долларов.

— Значит, летал первым классом? Понимаю. Для моего Гиршкина все только самое лучшее. Ладно, давай встретимся часиков в пять. Отдам тебе деньги, а заодно прокатимся по гавани на «СС Брежневе».

— «СС Брежнев»? — Неужто Рыбаков подсмотрел его социалистические сны?

— На моем новом быстроходном судне.

— Превосходно, — сказал Владимир.

В назначенный час Владимир втиснулся в лифт. С первого этажа его потертых компатриотов (облаченных в акриловые смеси с дешевых распродаж и побитые нечищеные ботинки) потоком вымывало на Бродвей — единственный некоммерческий просвет в гуще разношерстных юридических контор и инвестиционных фирм. Владимир торопливо пересек Бэтгери-парк-сити — это кладбище небоскребов — и, раскрасневшись и запыхавшись, ступил на пристань.