Дездемона умрёт в понедельник - Светлана Гончаренко

Рассуждая так, Самоваров добрел по свежему душистому снежку до пузатоколонного здания театра. Смеркалось, сумерки щекотали душу, хотелось себя жалеть и получать подарки судьбы. Последнее в некотором роде осуществилось: неподалеку от театрального подъезда его тронул за рукав какой-то молодой человек. В полупотемках бесстрастно улыбнулось красивое, будто напудренное лицо.

— Господин Самоваров?

— Господин Самоваров.

Молодой человек протянул Самоварову визитную карточку. В свете слабенького, как болотный сполох, фонаря засияло золото, аккуратное и густое (такое бывает на дорогом фарфоре):

КУЧУМОВ

Андрей Андреевич

Предприниматель

Так значилось на карточке. Маленькие буковки, какой-то гербик — его нельзя было разобрать в потемках. С обратной стороны та же надпись, только по-английски. Поперек и наискосок этой красоты шло неловким мужским почерком: «Жду. Очень важно», а ниже — большая, кудрявая, неразборчивая подпись, похожая на спиральный провод, которым поиграл нервный мальчик.

Самоваров снова глянул на непроницаемого красавца-слугу (пудреность щек и шея гладиатора — кто он? лакей? телохранитель? порученец?) и медленно кивнул. «А почему бы не посмотреть в глаза тому, кто меня чуть не отравил? — решил Самоваров. — Любопытно. Никогда не видел водочных королей».

Слуга чуть отступил. Ого, какая огромная прислана за Самоваровым иномарка — неразличимого впотьмах цвета и неизвестной Самоварову модели — он не был силен в подобных вещах. Он понял только, что очень красивая машина, плавных линий, совершенная по форме, как обсосанная карамель. На крыше поблескивал тонкий слой бриллиантовой пороши. Ждал его красавец, раз даже снежком присыпало. «И повезут меня на роскошную виллу с золотыми унитазами, привяжут там к батарее, а в трубы дадут кипяток. Знаем, кина смотрим!» — весело подумал Самоваров и опустился в объятия автомобильного кресла.

Ехали они не на виллу и совсем недолго. Ресторан «Кучум» встретил их веселыми разноцветными огнями. У входа призывно-отталкивающе светилось сильно увеличенное изображение хана с водочной этикетки. Автор портрета вложил в него столько чувства, что можно было простить ему некоторые нелады с анатомией.

Дизайн зала тоже был очень симпатичный — кровавые потемки, на стенах рога и шкуры, на столиках что-то вроде коптилок. Танцовщица, вся в кусочках меха, кое-как связанных веревочками, стала как раз задорно кидаться на стриптизный столб — или как там у них эта штука называется? Самоваров до того засмотрелся на нее, что наткнулся на большой, умеренно твердый предмет и едва не вскрикнул: над ним скалилась пластмассовыми челюстями какая-то страшная черная морда. В рубиново-красных глазах морды застыла пуговичная невозмутимость. Это было чучело медведя, установленное дизайнером в центре зала для сгущения местного колорита. Самоварову повезло застать диковинку: чучело готовилось к реставрации. Бедный медведь сильно страдал от фамильярности посетителей, даже руки об него вытиравших. Было решено перенести его на сцену, и одна из девушек-стриптизерш стала репетировать с ним нечто волнующее.

Прекрасный слуга Кучума терпеливо подождал, пока Самоваров разобрался с медведем, приподнял на стене шкуру (за ней оказалась обыденная белая дверь) и по скромной лестнице свел куда-то наверх. Самоваров ожидал увидеть контору, кабинет, но они оказались в помещении, еще более экзотическом, чем все другие в «Кучуме». Периферийный ресторан имел, оказывается, второй ярус, что-то вроде той директорской ложи в театре, к которой так привык за последние дни Самоваров. Дизайнер еще гуще, чем прочие, увешал этот уютный уголок рогами и шкурами. Сверху отлично виден был весь зал. Танцовщица к этому времени уже скинула с себя часть меховых нашлепок и теперь пыталась довольно негигиенично защемить столб тренированными ягодицами, малиновыми от зловещего освещения. А в директорской ложе, за столом, на котором тускло горела фальшивая коптилка и поблескивали тарелки и бокалы, сидел сам Андрей Андреевич Кучумов.

Самоваров наивно полагал, что портрет звероподобного Кучума для водочной этикетки делался с хозяина предприятия. Тем приятней было вместо злобного и криворожего хана увидеть довольно приличного господина в хорошем костюме, с толстым носом и толстым, будто накладным, животом. Господин приветливо подвинул Самоварову стул. Пришлось засесть за тарелки.

— Вот захотелось с вами познакомиться, — начал Кучумов. — Я о вас много слышал.

«Неужто Кульковский, эта свинья в кружевах, со своими сплетнями и до таких лиц добирается?» — изумился Самоваров.

— Давайте-ка слегка покушаем и поговорим. Обычно я ужинаю позже, но сегодня новая программа, надо было глянуть. Я вижу, вам нравится? — улыбнулся Кучумов.

Самоваров спохватился и наконец отвернулся от стриптиза.

— У меня к вам маленькая просьба будет, — продолжал Кучумов, поднимая наполненную крохотную хрустальную стопочку и жестом приглашая гостя сделать то же самое. — Нет, не пугайтесь, ничего серьезного! Кушайте!

Самоваров махом, чтобы скорее избавиться, опрокинул в себя водку. Со страхом ожидал он мерзкого ощущения, какое испытывал всякий раз, когда имел дело с кучумовкой. Но сейчас, напротив, почувствовал только приятное тепло, легко растекавшееся в груди. Кучумов же, медленно выцедив содержимое стопки, подержал его во рту и, проглотив, удовлетворенно причмокнул.

Тепло переместилось уже в желудок, и Самоваров стал усердно поглощать какое-то темневшее перед ним на тарелке мясо (оказалось, это лосятина под брусничным соусом). Кучумов тоже жевал и поглядывал на Самоварова небольшими медленными глазками.

— Хорошая у вас здесь кухня. И интерьер красивый, — наконец решился Самоваров на светский комплимент, потому что с ужасом обнаружил: он съел все мясо! Ему несли уже что-то другое.

— Дизайнера из Москвы привозил, — самодовольно отметил Кучумов. — Думаете, у нас такая глушь, что на стенах известка, а подают в мятых мисках?

— Я сам не из столиц. Знаю, что глушь теперь понятие относительное. Где дело, там не глушь. Вот у вас жизнь кипит, водка варится.

— И превосходная водка! — нажал Кучумов. — Превосходная!

Самоваров не стал возражать, потому что мясо было отменное, да и водка, против ожидания, не вызывала в нем давешнего отвращения. Непонятно к тому же, что от него нужно этому винокуру.

Винокур несколько склонил широкую, ничуть не ýже головы, шею. «К делу переходит», — предвкусил Самоваров.

— Дело у меня к вам такое, — действительно начал без затей Андрей Андреевич. — Я слышал о вас как о человеке умном и не болтливом. Умеете вы в некоторых делах разобраться. Про банкира, про Семенова, знаю, про оленьковские штучки наслышан.

«О, это не Кульковского работа!» — понял Самоваров.

— Надо помочь одному человеку. Слегка помочь, — Кучумов покряхтел и позвякал вилкой по бутылке кучумовки. — Вы сейчас работаете в театре. А там нехорошее дело случилось, слыхали?

Самоваров кивнул с набитым ртом. «Перестань, быдло, жевать», — приказывал он себе, но не мог остановиться и совал в рот кусок за куском.

— Надо потихонечку там покопошиться, разузнать, что к чему. Потому что хороший человек пострадать может, — весомо проговорил Кучумов.

— Какой хороший?

— Карнаухов. Геннадий.

— Да, я слышал, его задержали, — снова закивал Самоваров.

— Выпустили уже! Он чего-то там в прокуратуре нашумел. Следователь — парень неглупый, понял: расстроен человек смертью жены. Они ведь женаты были с Таней, знаете?

— Угу.

— Но не в этом дело! То плохо, что алиби у него нету. Вернее, вообще неизвестно, где он той ночью был, что делал. Сам никому не говорит ничего. А почему — не знаю.

— Возможно, он и…

— Нет! — отрезал Кучумов. — Не он это. Я с ним виделся, и он сказал: «Не я». А мне он не соврет.

— Да-да. Я знаю, вас уважает творческая интеллигенция. Вы любите театр… — светски улыбался Самоваров, борясь с губительным ароматом следующего блюда.

— Плевая я на театр! Ты пойми: мы с Генкой со школы дружим. Оба ведь из Прокопьевска, и дома рядом были, и все такое прочее… Потом как-то разбрелись, разъехались. В восемьдесят восьмом я в Ушуйск приезжаю — а он тоже тут. Артист! Опять сошлись. Мужик он классный. Хороший мужик. Рыбак. Вот и стал я спонсором, только слово другое есть, на «мэ»…

— Меценатом?

«Так-так! Ну, понятно теперь, чего это Мумозин, гордый, как тетерев, терпит Геннашины трепки. Денежки-то отсюда! Царские шубы, гарнитур «Отелло»!» — позабавился Самоваров. Ему вдруг симпатичен стал толстошеий водочный хан, и сделалось интересно. Даже то, что Кучумов перешел с ним на «ты», не обижало. Видимо, ему так привычнее.

— А, собственно, я вам зачем? — спросил Самоваров. — Вы большой человек, все у вас здесь в руках. Стоит слово сказать, и — не знаю уж, приятно вам это слышать или из деликатности неприятно — все встанут навытяжку.