Франкенштейн - Мэри Шелли

Чем выше я поднимался, тем живописнее становилась долина. Руины старинных замков на кручах утесов, сосновые рощи, хижины, кое-где разбросанные между деревьями, быстрая река – передо мной открывалось зрелище редкой красоты. Но подлинное великолепие этому пейзажу придавали могучие Альпы. Их сияющие пирамиды и купола высились над долиной, словно видение мира, населенного иными, отличными от людей существами.

Я миновал мост и оказался в деревушке Пелисье. Оттуда открывался вид на ущелье в скалах, прорытое водами реки. Затем я начал подниматься на гору, склон которой нависал над ущельем, и вскоре, одолев перевал, начал спускаться в долину Шамони.

Места там намного более дикие. Здесь не увидишь ни замков, ни крестьянских полей. Могучие ледники подступают к самой дороге; нередко слышится глухой гул сходящих со склонов лавин, и в воздухе повисают тучи снежной пыли. Среди горных пиков, окружающих долину, словно истинный повелитель высится исполинский купол великолепного Монблана.

Я продолжал свое странствие, и не раз меня охватывало полузабытое чувство радости и умиротворения. Знакомый поворот дороги, приметная скала, тенистая сосновая роща на склоне внезапно напоминали о минувших днях, о беспечном детском веселье и легкости. Ветер нашептывал мне слова утешения, а природа дарила покой.

Внезапно все это волшебство исчезало, я вновь погружался в пучину тоски. Тягостные мысли захлестывали, подобно морскому приливу, мой разум. Тогда я пришпоривал мула, словно желая умчаться от себя самого, или спешивался и в отчаянии бросался ничком в густую траву альпийского луга.

К вечеру я добрался до местечка Шамони, и тут дала себя знать усталость. Путь оказался весьма нелегким и для моего тела, и для души. Сняв комнату на местном постоялом дворе, некоторое время я просидел у окна, следя за бледными зарницами, мерцавшими над Монбланом, и слушая мерный гул речного потока. Этот звук, словно колыбельная, приглушил мою тревогу; и едва моя голова коснулась подушки, как я провалился в долгожданный сон. Я успел почувствовать, что засыпаю – впервые за много дней, и успел благословить Того, кто посылает забвение измученным душам.

С утра я отправился бродить по долине и провел там весь день.

Я побывал у истоков Арвейрона, который берет начало от ледника, медленно сползающего с вершин. Вокруг высились крутые скалистые склоны, над моей головой нависала ледяная стена глетчера[29]. Торжественное безмолвие нарушал лишь шум потока. Изредка до меня доносились шум сорвавшегося со склона камня, дальний гул сходящей лавины да потрескивание ледяного массива, от которого по временам в силу неведомых законов откалывались гигантские глыбы, рассыпавшиеся в падении на тысячи сверкающих осколков.

Это величественное зрелище отвлекло меня от мыслей, терзавших мой мозг весь последний месяц. Когда тем вечером я ложился спать, меня сопровождали грандиозные образы, которые я созерцал в течение дня. Все они словно сошлись у моего изголовья: и вечные снега альпийских вершин, и сверкающие льдом пики, и могучие сосны, и причудливые скалы. Обступив меня, эти видения обещали мне покой.

Однако с пробуждением моя тоска вернулась. За окном шел проливной дождь, вершины гор тонули в непроницаемом зеленоватом тумане. Но сквозь плотную туманную завесу я готов был снова вернуться в свое заоблачное уединение. Что мне дождь и ненастье?

Слуга вскоре привел оседланного мула, и я решил подняться на вершину Монтанвер, чтоб оттуда окинуть взглядом исполинскую ледяную реку глетчера, которым вчера любовался из долины. Восхождение я решил совершить без проводника, так как хорошо знал дорогу, а присутствие постороннего человека нарушило бы мое сосредоточенное уединение.

Склон этой горы очень крут, но тропа вьется серпантином, помогая справиться с крутизной. Местность вокруг совершенно безлюдная и дикая. На каждом шагу мне попадались следы схода зимних лавин: вырванные с корнем или поверженные деревья, расщепленные и изогнутые стволы, поваленные один на другой. По мере того как я поднимался, тропу все чаще стали пересекать забитые снегом лощины, по которым то и дело скатывались камни. Я знал, что одна из них особенно опасна: там достаточно незначительного сотрясения воздуха, даже громко произнесенного слова, чтобы вызвать камнепад, грозящий жизни путника. Сосны здесь отличались приземистостью, их корявые узловатые стволы словно припадали к каменистой почве, а мрачные силуэты крон подчеркивали суровость ландшафта.

Я взглянул в долину: над рекой клубами поднимался туман, плотно окутывая окрестные горы, чьи вершины прятались в свинцовых тучах; дождь хлестал, не прекращаясь ни на минуту.

Какое несчастье, подумал я, что человек, в отличие от животных, наделен столь сложными и сильными чувствами! Если бы мы знали только голод, жажду и стремление к размножению, мы были бы почти свободны. А сейчас любое воспоминание или случайно произнесенное слово может сделать нас несчастными пленниками собственных чувств…

3

В полдень я достиг вершины и уселся на скале, нависавшей над ледником. Как и окрестные горы, ледяное море тоже утопало в тумане. Но вскоре поднялся ветер, плотные клубы зашевелились и начали рассеиваться, и тогда я спустился на поверхность глетчера.

Лед оказался очень неровным, его поверхность походила на неспокойное море, местами его прорезали глубокие трещины, дна которых я не мог разглядеть. Ширина ледяного потока составляла около трех километров, но чтобы пересечь его, мне понадобилось больше двух часов. Там меня остановила отвесная стена скал, подняться на которую не было ни малейшей возможности.

Теперь вершина Монтанвер находилась прямо напротив меня на расстоянии около двух с половиной миль[30], а позади нее горделиво возвышался Монблан. Я остановился в нише, образованной скалой, чтобы полюбоваться неповторимым пейзажем. Широкая ледяная река глетчера извивалась между отрогами гор, их склоны, изборожденные трещинами и выступами, нависали над ледяными заливами. Сверкающие снежные пики, пробивая слои туч, пылали в лучах горного солнца.

В моем сердце шевельнулось что-то похожее на радость. Словно души тех, в чьей гибели я себя винил, обратили ко мне умиротворенный взгляд.

И в тот же миг я заметил человека, двигавшегося ко мне с поразительной быстротой. Он одним прыжком преодолевал трещины во льду, которые мне приходилось огибать, а неровности глетчера не представляли для него вообще никакой помехи. По мере того как он приближался, стало ясно, что рост быстроногого путника намного превосходит обычный.