На окраине мира - Александра Лисина

- Вот так и поверишь в невозможное... иррадэ! Ну, КАК же я его упустил?!..

Ночь, как ни странно, прошла тихо и поразительно спокойно: вчера, немало обеспокоенный возможным недовольством грозных постояльцев, последних выпивох розовощекий хозяин трактира выпроваживал из дому лично. Чтобы, значит, не вздумали мешать своими громкими воплями уважаемым господам-наемникам, изволившим почивать в его скромном жилище. А кое-кому еще и старательно подливал, чтобы надрались поскорее и сползли под стол понадежнее, поскольку один из гостей (по виду - урожденный южанин с длинной косой и парными саблями за плечами) вполголоса пообещал, что любого, кто только посмеет вякнуть у него под дверью, самолично вышвырнет в окно. Второй здоровяк очень бодро посоветовал другу просто прикопать неугодных под ближайшим кустом. В то время как третий (тот, белобрысый с порезанным лицом) всего лишь мельком покосился, но зато ТАК, что перетрусивший трактирщик вмиг понял - ежели чего, то в доме не только не останется ни одного целого окна, но его же первым и прикопают. А стекла даже в наше время стоили ужасно дорого. Своя шкура - еще дороже, не говоря уж о том, что загулявших односельчан было просто-напросто жалко. Но, что хуже всего, вчера тут еще трое таких же крутилось - молчаливых, мордатых, с холодными глазами наемных убийц. Явились, зыркнули, по-хозяйски заняли лучшие места... таким попробуй, не угоди - весь двор на ножи поднимут. Однако обошлось, хвала милосердной Линнет: одна троица уехала еще до ночи, так что никакого смертоубийства не случилось, а вторая с рассветом поднялась, молча перекусила в опустевшем зале, так же молча расплатилась и уже седлала коней.

- Скатертью дорожка, - с невыразимым облегчением пробормотал хозяин, самолично выпроваживая "дорогих" гостей. - Доброго пути. Всего хорошего. Чтоб с погодой, значит, вам свезло...

"Пропадите пропадом!" - читалось в воровато бегающих глазках.

Стрегон неуловимо поморщился.

- ...до свидания... прощевайте, стало быть... припасов в путь-дорожку вам собрали... вот и солнышко снова светит... и птички поют... и народу никого... езжайте себе с богом...

Наемник отвернулся и все еще молча вывел со двора оседланного жеребца. Следом с широкой усмешкой последовал Лакр, у которого на языке явно крутилась очередная острота, а нога прямо-таки чесалась врезать по оттопыренному заду усиленно кланявшегося толстяка. Последним, по давно сложившейся традиции, шел откровенно хмурый Торос, у которого по утрам, как правило, всегда было скверное настроение.

Непонятно, каким образом в ситте уживались столь странные и абсолютно непохожие друг на друга люди: внешне развязный и ленивый ланниец с рыжими патлами и ожидаемо скверным характером, бледноволосый полуэльф, от которого за версту шибало смертельной угрозой, и вечно хмурый южанин, который, кажется, вообще не умел улыбаться. Но факт остается фактом: ситт за годы службы окончательно сложился, притерся и был поразительно цельным. Несмотря даже на то, что Лакра за его дерзкие шуточки и бесконечные подначки временами хотелось жестоко пнуть, а от Тороса порой было и слова не дождаться.

Едва ворота постоялого двора вместе с угодливым хозяином остались за спиной, Стрегон глубоко вдохнул, машинально оглядывая пустую улицу. Впрочем, кого тут можно встретить в такую рань? Даже петухи еще не прокашлялись, колодезные журавли не заскрипели, а мужики явно только-только продирали глаза. Он уже собрался взлететь в седло, но неожиданно зацепился взглядом за сидящую на соседнем плетне фигурку: вчерашний мальчишка, кажется, тоже имел полезную привычку вставать спозаранку.

Стрегон узнал его сразу - по густым каштановым вихрам, хрупкому даже для подростка сложению и идеальному овалу немного бледного, будто с недосыпу, лица, на котором подозрительно ярко горели голубые глаза. Необычные, слегка раскосые, поразительно чистые... почти такие же, как у него когда-то. Пацан сидел на плетеном заборе, безучастно болтая ногами в воздухе и равнодушно изучая пыльные разводы на земле. Одинокий, взъерошенный, какой-то печальный. И наемник, на мгновение задержав на нем изучающий взгляд, отчего-то вдруг подумал, что вчера в таверне народу было столько, что яблоку негде упасть. Наверняка свободной комнаты мальцу уже не досталось - все разобрали те, кто приехал раньше и заплатил больше, чем мог себе позволить парнишка. Скорее всего, щекастый хозяин отказался даже принять припозднившегося просителя, и мальцу пришлось со вздохом тащиться снова под дождь, слушать голодное урчание в брюхе, а потом ночевать или в заброшенном амбаре, или в сарае, или... гм, под этим же самым плетнем, накрывшись плащом вместо одеяла и подложив под щеку пыльную ладошку.

Словно почувствовав что-то, мальчишка быстро поднял голову, и Стрегон чуть не вздрогнул, встретившись с ним взглядом. Там была такая тоска... но, вместе с тем, и такая ясность... странное узнавание... понимание... какая-то печальная истина, смешанная с внутренней болью и мертвой безысходностью... что у него впервые за сорок лет что-то екнуло в груди. А потом пришло и надолго обосновалось неуместное сожаление о том времени, когда красивому пацану с утонченными чертами лица придется испытать весь тот ужас, через который пришлось в свое время пройти ему самому. Ведь у людей действительно не бывает таких бездонных голубых глаз. У них не бывает таких точеных скул, идеально очерченных губ и пушистых ресниц, по которым сходят с ума молодые девчонки. И становится грустно от мысли, что у этих мальчишек, как правило, неизбежен скорый надлом в душе - ровно в тот день, когда вместо прежнего задорного юнца на них из зеркала в ужасе уставится красноглазый альбинос.

Пожав губы, наемник быстро отвел глаза.

Нет. У каждого свой путь и своя дорога. Если пацану суждено через это пройти, значит, так надо. Это судьба. Рок. Проклятие, если хотите. Он может сломаться, не вынеся насмешек в спину, может загнуться от раны в боку в какой-нибудь сточной канаве, а может... и для него это - лучший вариант... зажать волю в кулак, в кровь разбить кому-нибудь лицо, вырастить себе стальные зубы, но заставить остальных замолчать. И найти в себе силы на то, чтобы стать выше тех, кто очень скоро выжжет ему на лбу ненавистное, хорошо знакомое немолодому воину клеймо: полукровка...

Но тут, кроме тебя, больше никто не поможет. Стрегон это слишком хорошо знал. Проверил на собственной шкуре.

- Едем, - хрипло бросил наемник, отворачиваясь и решительно взлетая в седло. Накинув капюшон, чтобы не пугать своим лицом крестьян, он первым направил скакуна к закрытым воротам. Но даже так, через многие десятки шагов, тяжелый плащ, плотную куртку и наросшую за эти годы скорлупу равнодушия, буквально кожей ощутил на себе пристальный, внимательный, очень странный взгляд, от которого ему впервые за много лет почему-то захотелось поскорее избавиться.