Колдунья - Александр Бушков

А неподалеку от него стоял мельник Сильвестр, заложив обе руки за витой шелковый поясок с кистями, он-то как раз выглядел невозмутимым и спокойным, словно монумент.

– Уйди! – прямо-таки взвизгнул Бес, махая табакеркой, словно дьякон кропилом. – А то не знаю, что и сделаю…

– Так сделай, – хладнокровно отозвался мельник, не меняя позы и не двигаясь с места. – Или кишка тонка? – Он всмотрелся и презрительно объявил, словно под ноги сплюнул: – Тонка… Васька ты, одно слово – Васька… Нахватаетесь вершков и мните из себя невесть что…

На Ольгу он не обратил ни малейшего внимания, словно ее и не было. Она торопливо застегивалась, громко всхлипывая от пережитого страха.

Васька, уронив руку с табакеркой, уже совершенно другим тоном, не то что просительным, а униженным, промямлил:

– Сделайте божескую милость, отпустите… Зарекусь, ей-ей, зарекусь…

– Зарекалась свинья в грязи валяться, да видали ее намедни посреди лужи…

– Чем хотите поклянусь…

– Ладно, – сказал мельник, на секунду прикрыв глаза. – Считай, что я тебя предупредил – а предупреждаю я, соколик, единственный раз… Будешь еще пакостить на моей земле – костей не соберешь, слякоть… Сгинь!

Торопливо кивая, заискивающе улыбаясь, Васька вмиг отклеился от сосны и стал пятясь отступать, отдуваясь, гримасничая, дергаясь и кланяясь, потом вдруг сделал огромный прыжок и припустил в чащобу, стремглав, не оглядываясь, ухитрившись каким-то чудом не запутаться ногами в болтавшейся длинной сабле. Словно очнувшись от наваждения, разбойники толпой кинулись следом, сбившись в кучу, топоча, вскрикивая в панике. Поляна моментально опустела.

Стоя вполоборота к Ольге, Сильвестр поднял правую руку со сложенными ковшиком пальцами, нацелился ею в сторону леса и принялся совершать такие движения, словно вытягивал невидимую веревку.

Вскоре показался Абрек со сбившимся на сторону седлом, рысью подбежал к Ольге и остановился, словно у коновязи.

– Аккуратнее следует, барышня, – сказал Сильвестр с явным недовольством. – Говорил я вам уже, что в здешних местах неспокойно…

– Я вам так благодарна… – промямлила Ольга, не в силах подыскать слов.

– Обойдусь…

Ольга присмотрелась. Мельник выглядел, полное впечатление, нездоровым: на лбу обильные бисеринки пота, лицо пожелтело и скулы заострились, уголок рта дергается то ли в нервном тике, то ли в приступе боли. Положительно с ним было что-то не так, вчера выглядел не в пример бодрее, а сейчас – краше в гроб кладут…

– Вам… нездоровится? – тихо спросила Ольга. – Не позвать ли нашего…

– Обойдусь, – повторил Сильвестр, и его лицо вновь перекосилось в определенно болезненной гримасе. – Съел что-то, гриб скверный попался. Езжайте-ка, барышня, в имение и впредь будьте осторожнее…

Ольга растерянно кивнула, чувствуя, как ее прошибает крупная дрожь. Сказала упрямо:

– Нет, вы и точно захворали. У князя прекрасный врач, господин Гааке… Если необходимо…

– Пройдет, – отрезал мельник. – Не годится из-за пустяка тревожить ученого немца. Немцы в наших мужичьих хворях разбираются плохо, мы уж как-нибудь сами…

Ольга посмотрела на него с сомнением, но настаивать не отважилась – пронзительный взгляд мельника ее прямо-таки отталкивал. Отвернувшись, превозмогая дрожь в руках, она принялась поправлять седло, кое-как затянула подпругу, перекинула поводья на шею Абрека. Обернулась. Сильвестр стоял на том же месте, в паре шагов от нее.

– Езжайте, барышня, – сказал он непреклонно. – Ни к чему мне ваш ученый немец. Отлежусь…

Он величественно кивнул, собрался было уйти, но вдруг резко обернулся и, глядя в упор, громко осведомился:

– Турок, говоришь? Н-ну…

Прозвучало это скорее весело, чем грозно, и Ольга отметила, что лицо у Сильвестра стало отрешенным и словно бы добрым, а взгляд утратил прежнюю колючесть.

Потом он повернулся и размеренным шагом ушел в чащобу с таким видом, словно был несокрушимым и вечным. Ничуть не походила его бодрая поступь на походку больного человека. Ольга какое-то время смотрела ему вслед, не в силах разобраться в своих хаотично мелькавших мыслях и чувствах, потом, бросив опасливый взгляд в ту сторону, куда убежали разбойники, вскочила на коня и дала ему шенкеля.

Проскакав версты три, она увидела на лугу идущую шагом свору гончих, четырех конных доезжачих и облегченно вздохнула.

Глава шестая

Сплошные неприятности

Две большие дорожные кареты, запряженные шестеркой лошадей каждая, остановились у парадной лестницы, и все пришло в движение. Князь Вязинский выступил вперед, раскинув руки, и на его серьезном, значительном лице появилась неподдельная улыбка самого что ни на есть непритворного радушия. За его спиной остановились Татьяна с Ольгой, а также персоны помельче: домашний врач, ученый немец Гааке, парочка окрестных помещиков, приехавших к обеду, Бригадирша. Позади всех скромно помещался петербургский визитер, совсем молодой университетский адъюнкт-профессор со смешной малороссийской фамилией Нагнибеда. К князю он прибыл с рекомендательным письмом с просьбой позволить поработать в библиотеке над какими-то старинными фолиантами – на что князь согласие дал по извечной доброте. Положение Нагнибеды и правда в данный момент представлялось несколько двусмысленным – с одной стороны, несомненный городской барич, с другой – вроде бы и не гость, поскольку никем не зван. А потому сам он чуточку тушевался, хотя обращение с ним в имении было самое дружелюбное…

Первым из передней кареты проворно, словно юноша, спрыгнул камергер Вязинский – в простом синем фраке, без лент и звезд (хотя имел таковых целых три). Князь кинулся к нему навстречу, они обнялись, отстранили друг друга, разглядывая с приятными улыбками, снова обнялись, расцеловались троекратно. Если судить с чисто женской точки зрения, следовало признать, что камергер, будучи всего тремя годами моложе брата, выглядит все же не в пример авантажнее – ни единого седого волоса в темной шевелюре (а генерал поседел совершенно, пусть даже его седины благородны и красивы), ни единой морщинки (в противоположность князю), одним словом, ни за что ему не дашь его лет: осанист, быстр в движениях и, надо отдать ему должное, чертовски привлекателен. Просто удивительно было, отчего у Ольги не лежит к нему душа…

Дворня, в значительном количестве толпившаяся на почтительном отдалении, наблюдая встречу братьев, расцвела умильнейшими улыбками, большей частью притворными, но изображенными с несомненным актерским мастерством: ну, на то она и дворня, чтобы мастерски лицедействовать…

– Племянница! – воскликнул камергер, картинно разбросав руки. – Нет-нет-нет, я теперь тебя даже в щечку по-родственному целовать не рискну: совсем взрослая, само совершенство… Андрюша, ты, право, сатрап. Держать взаперти, вдали от Петербурга, двух столь пленительных граций, способных стать украшением даже дворцового бала… Пора в столицу, пора, что-то ты засиделся в глуши, того и гляди, шерстью обрастешь и начнешь по-медвежьи рявкать! Через две недели, между прочим, как раз и состоится дворцовый бал в честь летних маневров, и следовало бы тебе подумать заранее, самое время начинать заказывать платья и прочее… Оленька, вы ли это? – он демонстративно отпрянул, прикрыв глаза ладонью. – Полгода мы с вами не виделись, и этот срок добавил заключительные штрихи к картине несказанного совершенства… Нет, в Петербург, в Петербург!