Разорванный круг - Владимир Попов

Мы зачастую уважаем тех людей, которые похожи на нас самих. Брянцев тоже уважал Бушуева за те качества, которые были в нем самом, и видел в Бушуеве то, чего не видели другие, — потенциальные возможности роста. Ни разу не раскаялся Брянцев в своем выборе, ни разу не подвел его главный инженер. И было особенно досадно, что Бушуев попался на чью-то удочку, предоставив квартиру Приданцеву. Но об этом потом, потом.

Брянцев сидел в кабинете и, разбирая почту, слушал, как Бушуев воевал с Гапочкой. У Гапочки всегда все кругом виноваты, только он один прав. Ночью простоял резиносмеситель, еле-еле вытянули план, но об этом Гапочка ни слова. Все только о паре, воде, подаче вагонов.

И Брянцев не выдержал.

— Павло Иванович, — сказал он в микрофон, — переверните пластинку. Эта сторона у нее до того заиграна, что хрипит. Почему у Салахетдинова простоял резиносмеситель?

Директорского баса Гапочка не ожидал и растерялся. Брянцеву врать опасно. Поймает — месяц выволочку давать будет. И он сдался.

— Электрик зеванул. Мотор перегрелся.

— Вот с этого б и начинали, — сказал Брянцев и вернулся к чтению почты.

Много пишут. Многие пишут. И из всей груды писем явствует одно: не хватает шин. В автохозяйствах часть машин стоит на приколе, а это значит — недоставленные грузы, невывезенные удобрения. И какое нужно иметь сердце, чтобы не откликнуться на такой вопль: «Умоляю внеочередном выполнении наряда. Целиноград. Директор совхоза Чигин».

Нельзя нарушать очередность нарядов, но Брянцев пишет в отдел сбыта: «Отгрузить в счет четвертого квартала». Он знает, что при проверке выполнения нарядов ему будет нахлобучка, может быть, и премии недосчитается за то, что где-то не вывезли руду. Но знает и другое: руда ни в земле, ни под открытым небом не пропадет. А удобрения — могут. Попробуй доставь их в глубинки, когда начнется запоздалая распутица.

Но что за шум начался по селектору? Прислушался. На сборку браслетов поступил разреженный корд. Этого еще не хватало. Брянцев подтянул к себе рупор микрофона.

— Очевидно, на третьем каландре увлеклись ширением корда. Проверьте барабан. Но только проверьте, а не отключайте.

В динамике пауза. Естественная пауза: никто еще не понял, что произошло, а директор уже разобрался.

В перепалку между сбытовиками и транспортниками Брянцев не вмешивается. Там всегда одно и то же. Сбытовики кричат, что мало вагонов, транспортники жалуются на медленную погрузку. Это постоянная беда: не хватает грузчиков, все тянутся к квалифицированному труду. И не заставишь человека грузить шины, если он хочет их делать. Записал себе в блокнот: «Проверить проектирование механизации работ на складе».

Снова ушел в телеграммы и письма. Эх, если бы каждый шинник читал такие письма ежедневно! Он однажды испытал силу их воздействия — взял и прочитал одно за другим на рабочем собрании. И словно ток прошел по аудитории. Такие бурные выступления начались! Всем попало, ему тоже. И за плохое качество, и за простои, и за нечеткую организацию работы. А после собрания еще раз попало. Отвели его в сторону секретарь райкома Тулупов и Карыгин — и стали читать мораль: письма мог огласить любой, в том числе и секретарша. Даже лучше у нее получилось бы — голос звонкий. От него, как от директора, ждали совсем другого. И надо ли обнажать перед всеми наши неполадки в народном хозяйстве?

Брянцев перевел глаза с одного на другого, пытаясь определить, кто же инициатор этого нравоучения, и отрезал:

— Директор завода вам не поп, чтобы каждый раз акафист читать. Приесться может. А письма такие полезны — они расшевелили народ. Что касается неполадок, так рабочие о них знают больше, чем мы, потому что не страдают болезнью принимать желаемое за действительное. Кстати, учтите: это самая страшная болезнь для руководителя.

Так и разошлись они тогда, ни о чем не договорившись.

— У меня все! — гремит в динамике зычный голос Бушуева. — Больше ни у кого вопросов нет?

— У меня, — говорит Брянцев и придвигает микрофон совсем близко: — Товарищи, сообщаю вам положение с новой технологией. Мы лучше, чем кто-либо, знаем, что единственный безошибочный путь испытания шин — это испытание дорогой. Наши шины сейчас ушли на ускоренные испытания в Среднюю Азию, где, как вы понимаете, самые жесткие температурные условия. Основная задача — повышение ходимости шин. Вот на это прошу направить творческие усилия и лаборатории, и института рабочих-исследователей. У меня все.

— Селекторное совещание окончено, — сообщает Бушуев, и в динамике слышится щелчок.

Брянцев вздыхает с облегчением — теперь не придется отвечать на вопросы каждому в отдельности — и тут же звонит секретарю:

— Вызовите ко мне Бушуева и Карыгина.

Они входят одновременно, Бушуев, большой, широкоплечий, с открытым, добродушным лицом, и коренастый, ожиревший Карыгин, затаившийся в себе, как всегда непонятный.

— Чью квартиру вы отдали Приданцеву? — спрашивает Брянцев, обращаясь к Карыгину, который в этот момент умащивает свое грузное тело на стуле.

— Заварыкина, — невозмутимо отвечает Карыгин.

У Бушуева глаза лезут на лоб — он ничего не понимает в этой сцене. Лицо Брянцева сначала белеет от сдерживаемого бешенства, потом начинает наливаться кровью.

Заварыкин давно работает, он лучший каландровожатый, но хорошей квартиры до сих пор не имеет. Вернувшись из армии, построил землянку в одну комнатушку и живет в ней впятером — жена, трое детей и старик отец, разбитый параличом. Брянцев побывал в этой сырой, пропитанной разными запахами развалюхе, потому побывал, что каждый раз, когда распределяли квартиры, Заварыкина отводили, ссылаясь на то, что у него собственный дом. Дом! Брянцев убедился, что это за дом. Но до сих пор действовала формальность — собственникам государственных квартир не давать. Отчаявшийся Заварыкин хотел было уехать на другой завод, но Брянцев уговорил его подождать, твердо пообещав предоставить квартиру из двух комнат. Даже воевал за три. И не только Заварыкину обещал, дал обязательство на собрании в цехе каландров.

Он знал, с каким трудом завоевывает руководитель доверие рабочих, завоевал его и поддерживал единственным действенным способом — свято выполнял свои обещания, чего бы это ему ни стоило. Знал, что рабочего человека достаточно обмануть один раз — и больше он тебе никогда не поверит. И вдруг отдать квартиру Приданцеву! Почему? Кто такой Приданцев? Неплохой сборщик шин, но растратил профсоюзные взносы, сжульничал — в профбилете отмечал действительные суммы, а в ведомости ставил заниженные. Получил взыскание по профсоюзной линии, пришлось перевести на погрузку шин, хотя сборщиков не хватало. Многие, в том числе и начальник цеха, возражали, говорили, что за одну провинность двух наказаний не дают, но Брянцев упрямо твердил: «Это не наказание, это профилактика. Шинник должен быть предельно честным, и если сжульничал с деньгами, то может жульничать и на производстве».

Так Приданцев и работал на погрузке, пока Брянцев не уехал в отпуск. А вернулся — опять увидел его у сборочного станка. Кто восстановил? Карыгин. Почему? За какие заслуги? И только сейчас вспомнил: за Приданцева его просила Тася.

Чтобы не сорваться на крик, на ругань — привычка, от которой производственнику отделаться трудно, — Брянцев сосчитал до десяти. Но бешенство не прошло.

— Как вы до этого додумались? — спросил он Карыгина.

Лицо Карыгина выразило неподдельное изумление.

— Я выполнил вашу волю, — чеканно произнес он.

— Постойте, постойте, когда я ее выражал?

— Мне звонила ваша жена и просила от вашего имени.

Брянцев растерялся. Может ли быть такое? Впрочем…

Набрал номер квартиры.

— Ты дома? Сейчас пришлю машину, приезжай на завод.

Таисия Устиновна ответила, что она не одета и не причесана.

— В одиннадцать утра женщина должна быть одета и причесана, — жестко сказал Брянцев и позвонил секретарю: — Пошлите домой машину.

— Мы можем уйти? — спросил Карыгин.

— Посидите, — сухо ответил Брянцев. — Вам же трудно ходить, а вы будете нужны.

Карыгин постоянно жаловался на расширение вен, на тромбофлебит и не раз, когда его вызывал к себе кто-нибудь, выражал недовольство, говорил, что каждый шаг причиняет ему боль. Из сочувствия ходили к нему. И главный инженер, и секретарь парткома, и председатель завкома, ходил и директор. Мелочь? Но вокруг Карыгина создавался ореол таинственности — не он ходит, а к нему приходят, не он нуждается в них, а они в нем. Значит, не согласны с теми, кто снял его с поста секретаря обкома, значит, до сих пор относятся к нему как к партийному руководителю. И люди, которым приходилось побывать в приемной у Карыгина (он сумел отвоевать себе и приемную, и отдельную секретаршу), делали свои выводы о роли этого человека на заводе.