Каменные скрижали - Войцех Жукровский

Иштван воспользовался первой же возможностью, чтобы сбежать от раджи и присоединиться к Виджайяведе, доктору Капуру и высокому, сгорбленному мужчине в белой, очень мятой рубашке, стянутой тесемкой под шеей, и в дхоти, конец которого, как танцовщица юбку, он держал в пальцах, обмахивая им обнаженные икры.

— Война не страшна, когда ты уже стар, — постучал в грудь Виджайяведа. — Мы говорим о событиях в Тибете, там снова небольшой бунт лам, они убили нескольких китайских советников, — объяснил Тереи фабрикант. — Даже если бы за далай-ламу вступились американцы…

— Вы говорите о том, что не испытали на собственной шкуре, — возмутился венгр. — Я-то знаю, что такое война. Нужно иметь много терпения и достаточно ума, чтобы остановить высокомерного, верящего в свою технику противника. Нужно всеми силами сохранять мир.

— Вы повторяете как заклинание; мир, мир, — обрушился на него Капур, — ибо этого требует коммунистическая тактика. Вы пугаете мир атомной опасностью, а сами разжигаете локальные войны, они тут же становятся справедливыми, поскольку ведутся за свободу…

— Война не так уж и плоха, — упорствовал Виджайяведа, — она принесла Индии свободу, вытеснила иностранный капитал. И причем не такой уж большой ценой.

— Небольшой? Вели не считать те несколько миллионов, что умерли с голода. Несмотря на засуху, англичане с вашей помощью перевозили рис на африканский фронт. Тихая смерть индийцев тоже является вкладом в эту войну, — сказал высокий мужчина в дхоти.

— Нас и так достаточно останется, — ответил Виджайяведа. — Лучше, если бы война началась в Европе, у нас сразу дело пошло бы вперед: заказы для фабрик, обороты, прогресс техники. Война не страшна, главное сохранить нейтралитет.

— Да, но кто это может гарантировать, — развел руками высокий индиец, случайно приподняв при этом край дхоти, обнажилось его сухое бедро.

— Политика Ганди, Неру, — сказал Капур. — Пока Партия Конгресса — партия бывших узников, преследовавшихся и боровшихся за свободу, будет у власти…

— Вы хорошо знаете, что весь Конгресс похож на Joint family [12], семейное содружество; вы были честными, пока сидели в тюрьмах, а как дорвались до власти, так сразу же изменились. Не спорю, Неру, Прасад, Радхакришнан — это благородные люди, идейные вожди… А остальные? Они за их спиной обделывают свои делишки, пьют кровь народа, как слепни, сидящие на спине у вола, А денежки идут в общую кассу, они отваливают Конгрессу на пропаганду, на полицию, которая является чокидаром их афер. Joint family. Для внешнего мира одни лица, другие — для своих, — он горячился, вздымая парусом дхоти. — А когда попадутся, сразу начинают вспоминать свои былые заслуги, часто и в самом деле истинные, поскольку раньше эти люди не представляли, какие опасности их ждут. К тому же они норовят на чужом горбу в рай въехать и кудахчат: Ганди, Ганди, думая, что это заклинание успокоит возмущенное общественное мнение… Пора уже, чтобы мы по-настоящему участвовали в управлении этой страной. Социализм…

— Точно такое же заклинание, — пожал плечами Виджайяведа. — Из девятнадцатого века, устаревшая экономическая теория, которую возвысили до уровня философии.

— Профессор Дасс, как вы уже успели убедиться, уже заразился от вас, мечтает о революции, — шепнул доктор Капур, — а она этим гуманистам, которые ее расхваливают, первым свернет шею.

— Вам никогда не захватить власть в Индии, — бил кулаком по раскрытой ладони Виджайяведа. — Вы раз навсегда скомпрометированы… Когда мы во время войны объявляли бойкоты, торговались за свободу с англичанами, чтобы напрасно не проливать нашу кровь, коммунисты призывали рабочих лояльно работать на англичан, осуждали забастовки и демонстрации, А почему? Откуда вдруг такая лояльность? А потому что Москва была в опасности, а вы ее слушаетесь. Какое дело вам до интересов этого народа? Чандра Босе был лучше.

— Не Москва, а человечество было в смертельной опасности, поэтому мы шли на уступки, — возмутился профессор. — Враги наших врагов были естественными союзниками. Конечно, до поры до времени. А если бы Чандра Босе повезло, мы оказались бы под японской оккупацией, спросите в Сингапуре, что это было за удовольствие. Изгонять англичан при помощи японцев все равно, что черта поменять на дьявола, это сумасшествие!

— И что же с ним, в конце концов, произошло? — спросил Иштван, вспомнив фрагмент старой кинохроники и толпу зрителей, обычно не склонных к демонстративному проявлению чувств, но вставших в темном зале, чтобы почтить память этого человека.

— Он погиб под конец войны, — сказал Виджайяведа.

— Когда не удался поход для покорения Индии, — насмешливо скривился профессор Дасс, — хозяева вызвали его в Токио, чтобы он объяснил, почему у нас не произошло восстание. Но уже в пути оказалось, что приговор был вынесен. Его раскачали за руки и ноги и выбросили с самолета.

— Это был честный человек, — сказал Капур.

— Куда бы он нас завел? — проворчал Дасс. — Возможно в мечтах он и видел Индию великой, но какой ценой? Народ предугадал в нем тирана и не поддержал его…

— Перестаньте прикрываться народом. Народ то, народ се, — воскликнул Виджайяведа. — Народ — это великий немой. Сначала он безмолвствует, потому что ничего не знает, и вы за него кричите… А потом, когда вы возьмете власть, он не может и слова произнести, если бы даже и хотел, поскольку вы ему зажимаете своими лапами рот.

Мужчина, который сидел на подлокотнике кресла, наклонившись в сторону раджи в позе кающегося грешника, неожиданно встал и отошел с опущенной головой, казалось, он получил отпущение грехов. Постепенно его задумчивые глаза начали узнавать окружающих, и он дружески улыбнулся Иштвану. Индией, отогнул полу пиджака, из внутреннего кармана, где обычно носят бумажник, торчал ряд металлических цилиндров.

— Не хотите ли закурить? Это менее вредно, чем курить сигареты, — предложил он и, вынув алюминиевый патрон, вытряхнул на ладонь толстую коричневую сигару с пунцово-золотистой бумажной ленточкой. Непроизвольно он поднес ее к раздувающимся ноздрям, наслаждаясь ароматом табака.

— «Гавана», «Гавана», — нахваливал он, — весь секрет совершенства этих сигар — ручная работа. Девушки свертывают листья на обнаженном бедре. Смоченная слюной рука, вспотевшее бедро каждый раз по-новому способствуют ферментации, которая имеет решающее значение для вкуса сигар. Этого не может дать ни химик, ни машина. Пожалуйста, не стесняйтесь, у меня их много, — он приподнял и другую полу пиджака, как это обычно делают при обыске. Сигары торчали, как газыри в парадном казацком мундире. — Для меня американцы доставят любое количество, я их получаю прямо из посольства без всякой пошлины…

Индиец вынул маленький прибор для обрезки сигар и отрезал конец.

— Подождите немного, — он держал зажженную спичку, — чтобы сера не испортила вкус сигары. Вот появилось красное пламя. Теперь мы можем курить, — командовал мужчина. — Ну, как? Стоило потерпеть? — он ждал похвалы.

Какое-то время они затягивались дымом, наконец, Иштван вынул изо рта сигару, от которой поднимались ароматные клубы, и должен был признать.

— Прекрасно.

— Прошу вас взять еще парочку, на потом, вы этим доставите мне удовольствие, — индиец подставил ему карман, но Тереи подозрительно отнесся к столь неожиданному проявлению сердечности. Он инстинктивно чувствовал, что за этим кроются какие-то неопределенные обязательства.

— Вы не ездите иногда в Пакистан? Я, прежде всего, имею в виду Карачи.

— Нет. Незачем, к тому же там есть наше посольство. — Подумав, он добавил: — Да и стоит это довольно дорого.

— А в Гонконг?

— Тоже нет. Не моя сфера интересов.

Индиец задумался, похоже, он что-то про себя решал, проводя концом сигары по узким фиолетовым губам.

— Но не могли бы вы найти какой-нибудь повод, чтобы туда поехать? Средства найдутся. Деньги достать проще простого. Если представится случай, не вспомните ли вы обо мне? У меня есть просьба. — Он смотрел на Иштвана мягко, как на неразумного ребенка. — Почему вы во всем видите какой-то подвох? Похоже, вас держат в ежовых рукавицах. С американцами договориться легче.

— Но что вы хотите? — заинтересовался Иштван.

Тот улыбнулся одними губами, на лице у него было выражение снисходительности и легкого презрения.

— Не бойтесь, речь идет не о разведывательных данных. Обычный бизнес. Я, как и раджа Кхатерпалья, деловой человек. Но поскольку вы не едете, то пока не о чем говорить, — пренебрежительно вздохнул он. — Не думайте об этом. Вот моя визитная карточка, если вы поедете, дайте мне знать. Думаю, что не пожалеете. Он подал кремовую карточку и, вдруг как бы потеряв всякий интерес к Иштвану, перешел в угол, где на диване и в кожаных креслах сидели богатые дамы в разноцветных сари.