Геологи продолжают путь - Иннокентий Галченко

Очагами этой культуры стали промышленные поселки. Здесь строились школы, клубы, дома культуры, больницы, часто силами общественности. В быт рабочих и колхозников входили электричество и радио.

Поздно вечером в своем большом кабинете мне вручает орден новый директор Дальстроя Иван Федорович Никишев — среднего роста, коренастый, одетый в военную форму.

— Тайга на проводе, — докладывает ему подтянутый секретарь-адъютант, появляясь в кабинете.

Директор торопливо прощается, и, выходя, я слышу его голос.

— Почему не выполнили план?

«Ну, теперь он будет по телефону до двух-трех часов ночи «накачивать» начальников управлений, отделов и приисков, — думаю я, спускаясь по лестнице. — А те будут сидеть со своими подчиненными у телефонов всю ночь в ожидании вызова начальства, рассказывать анекдоты и играть в шахматы. А утром, сонные, с тяжелой головой выйдут на работу. Начальство, следуя примеру директора, утром «задержится» на час-два с выходом на работу. Хорошо, что до геологов-разведчиков еще не дошли телефоны и мы избавлены от ночных бдений. А если и работаем вечерами, то заняты действительно делом.

Стиль ночной работы, окрика, нереальных завышенных планов, недоверия к человеку, стремление к централизации входили в Годы культа личности Сталина в быт Колымы, притупляя инициативу масс. Выдвигались карьеристы, у которых, кроме грубости с подчиненными и подхалимства перед начальством, ничего не было за душой.

Высоко в небе, как стаи перелетных птиц, летят над таежными просторами с востока на запад истребители и бомбардировщики. Их ведут русские лещики из далекой Америки на фронт.

В апреле сорок третьего года я еду на участок Санах. Навстречу мне мчится связка оленей. Узнаю каюра Данилу, моего проводника по Улахан-Чистаю.

Он здоровается и озабоченно сообщает:

— Срочное задание выполняю. Военного летчика до ближайшего аэродрома везу… Разбился он… Старик Слепцов напутал: увидел золотые погоны и решил, что это белогвардеец. Под охраной ребята его доставили ко мне, как председателю сельсовета. А мы только что газеты получили, узнали о введении новых знаков различия. Извинились и исправили ошибку.

К нам, улыбаясь, подходит молодой летчик в военном комбинезоне.

— Расскажу вам, товарищ геолог, как «своя своих не познаша»… Страху тут у вас натерпелся больше, чем на войне. Вдвоем мы перегоняли из Америки самолет. Штурманом я шел. Только что определил, где мы летим, самолет загорелся. Летчик туда-сюда, пробует сбить огонь, ничего не выходит. Приказывает: «Прыгай, а я попробую посадить самолет». Прыгнул. Подбегаю к горящему самолету. Летчик мертв — обгорел. Я потушил огонь. Постоял над мертвым фронтовым дружком. НЗ достал и пошел от самолета. Смотрю, на снегу следы коровьи. Обрадовался. Следы-то оленьими, оказались. Привели они меня к чуму. Пастухи в чум приглашают. Чаем угостили. Про войну расспрашивают. Снял я комбинезон. Увидели они мои золотые погоны. Старик что-то сказал молодым пастухам. Те вдруг на меня навели винтовки.

— Однако, золотопогонник, белобандит ты!

И повели меня, раба божьего, под винтовками. Они на оленях верхами гарцуют, а я пешочком. Бдительность, значит, проявили.

Конец апреля. На участке Санах положение с разведкой угрожающее. Шурфами прошли на глубину двадцати — двадцати двух метров, но ни один не удалось добить до скалы.

На такой глубине шурфы плохо проветриваются, рабочие, угорали. А тут весна, вода сверху бежит… Шурфовщики уверяли, что до лета ничего сделать нельзя. Их поддержал геолог района Герих.

— Безобразие! — кричал он. — Буду писать докладную записку главному геологу управления о нецелесообразности разведки таких бесперспективных ключей.

Сколько я ему ни доказывал, что по поисковым данным ключ явно перспективный, он и слушать меня не хотел. Пришлось дать ему категорический приказ продолжать, разведку и добивать все шурфы под его личную ответственность.

В управлении, прочитав привезенную мной докладную записку Гериха, главный геолог Евгений Трофимович Шаталов сказал:

— Это не геолог, а геолух. Он еще горько покается. Пусть заканчивает разведку.

Через неделю от Гериха было получено письмо. Он сообщал: «Три добитых до скалы шурфа сели на богатейшее золото. По ручью Санах россыпь — с большими запасами металла…»

На следующий день я был на ручье. Шурфовщики, окрыленные успехом, работали круглые сутки. Разведка была закончена до паводка.

При выдаче премий за первооткрывательство Шаталов зачитал письмо Гериха. Ему выдали лишь половину причитающейся премии, а другую половину отдали шурфовщикам.

Той же зимой, в конце декабря, всем в Дальстрое стало ясно, что план добычи золота к первому января выполнен не будет. Горняки напрягали всё силы, чтобы выйти из прорыва. При пятидесяти градусном морозе, обжигающем лицо и руки, они оттаивали кострами мерзлые пески и промывали их в дымящейся на морозе воде. Для выполнения плана оставалось добыть только какие-то сотни килограммов, но суточная добыча по тресту давно уже снизилась настолько, что, как директор ни прикидывал, получалось: рапортовать о завершении, годового задания в срок не придется.

И вдруг утром тридцатого декабря начальник Индигирского горного управления по телефону сообщает, что на одной из шахт прииска «Полярный» за смену намыто сто восемьдесят килограммов золота.

— Наверно, я ослышался… Восемнадцать? — переспросил директор.

— Нет, не ослышались, — сто восемьдесят.

План 1944 года был перевыполнен накануне Нового года.

Все годы войны колымчане работали самоотверженно. Труженики далекой окраины жили одной жизнью со всем советским народом.

В политотделы потоком шли заявления о направлении на фронт, о вступлении в Коммунистическую партию. За время войны партийная организация Дальстрой выросла более чем вдвое. В партию вступили Лучшие производственники, люди, посвятившие себя, все свои силы и знания делу освоения Крайнего Севера, честным трудом завоевавшие уважение и доверие коллектива.

Партийные организации создали широкую сеть политического просвещения. В центрах горных управлений были созданы районные и начальные партийные школы, в первичных партийных организациях работали кружки и семинары, в которых участвовали все коммунисты, многие беспартийные как работники Дальстроя, так и местные жители.

В Магадане, был организован вечерний университет марксизма-Ленинизма, в котором училось большинство магаданских геологов и разведчиков, коммунисты и беспартийные.

Застрельщиками всех общественных мероприятий были коммунисты и комсомольцы.

Рабочие выполняли свои дневные задания на двести — четыреста процентов. Разведчики и все служащие помогали горнякам добывать золото и олово. Летом, с началом промывочного сезона, пустели все учреждения в Магадане и рабочие поселках. Все мужчины и женщины уезжали бригадами на целое лето добывать металл на прииски. Работали дружными коллективами в выходные дни и вечерами на общественных огородах и в подсобных хозяйствах. В торфонавозных горшочках выращивали свежие овощи и картофель.

На свои сбережениями покупали танки. Около полумиллиарда рублей было собрано колымчанами на оборонные мероприятия. Местные жители добывали сотни тысяч заячьих и беличьих шкурок, шили теплую одежду для защитников Родины. Трудящиеся Дальстроя собрали свыше 220 тысяч теплых вещей и, кроме того, отправили бойцам Западного фронта 17 вагонов подарков. Много подарков было отправлено трудящимся освобожденного подшефного Донбасса.

За успешное выполнение плана добычи и строительства в военное время коллектив Дальстроя был в феврале 1945 года награжден орденом Трудового Красного Знамени.

В годы Великой Отечественной войны ценный вклад в дело нашей победы внесли геологи Дальстроя. Многое сделали они тогда, имея в виду «дальний прицел» — послевоенное развитие народного хозяйства родной страны.

Высокую оценку труда геологов-дальстроевцев дал академик Сергей Сергеевич Смирнов, посетивший в 1944 году Магадан и участвовавший в конференции геологов дальнего Северо-Востока.

В газете «Советская Колыма» в декабре 1944 года академик Смирнов отмечал, что дальстроевские геологи изучают самостоятельно и всесторонне геологическое строение громадной территории, ранее почти совсем не изучавшейся, труднодоступной, с тяжелыми климатическими условиями. Колымские геологи делают сами все — от первичного наблюдения в поле до синтеза громадного фактического материала. Они проводят изучение открытых ископаемых в таких масштабах и такими темпами, которые отвечают требованиям растущего из года в год производства.

У геологов-дальстроевцев с этим производством тесная связь. Эта связь требует отбора из массы возникающих проблем именно тех, которые ведут к практической цели наискорейшим путем. Здесь подтверждается, что целесообразное и гармоничное сочетание науки с производством есть основной фактор дальнейшего развития нашей науки.