1919 - Игорь Николаев

Сегодня утром Рошу пришла посылка с родины, неведомыми путями миновавшая блокаду союзников — объемистый и тяжелый сверток, плотно упакованный в брезент. Война на самом деле очень однообразное занятие, поэтому все, что хоть чуть-чуть скрашивает тоскливый монотонный быт вызывает горячий и неподдельный интерес. Посмотреть на диво и узнать, чем обрадуют далекие родственники боевого товарища сбежался весь взвод. А Франциск, как хороший конферансье, грамотно «разогревал публику», неспешно, очень аккуратно разворачивал упаковку слой за слоем, внушительно шевеля острыми нафабренными усами.

— Ну, давай… Ну чего медлишь… — ныл Альфред Харнье, но Рош лишь невозмутимо щелкал ножницами для резки колючей проволоки, виток за витком срезая бечевку. Под плотным слоем брезента и грубой оберточной бумаги оказался длинный и узкий ящик из темного полированного дерева. Взвод затаил дыхание, даже «Недовольный Альфи» умолк. Франциск отомкнул замок и откинул крышку. Все присутствовавшие разом шумно выдохнули — утро однозначно удалось. Посылка и в самом деле оказалась необычной. Пожалуй, самой необычной на памяти бойцов отдельного штурмового взвода.

В ящике, в ложементе обитом красной ворсистой материей, покоилась винтовка. На первый взгляд — знакомый «T-Gewehre», Маузер М.1918 на пулеметных сошках, под тринадцатимиллиметровый патрон. Оружие также известное как «слоновье ружье» или «клепальщик» — умеренно (и это мягко говоря) эффективное и мучительно сложное в использовании. Но опытный взгляд сразу же отмечал существенные различия. Вместо стандартного ложа светло-коричневого цвета с пистолетной рукоятью ствол был положен на массивное сооружение с вырезами под пальцы на изящно выгнутой шейке приклада. Сам приклад был составной — собственно тело и мощный пружинный амортизатор на скользящих направляющих, обшитый толстой мягкой кожей. Еще к винтовке прилагался кубический, со сложной формы прорезями, дульный тормоз и громоздкая прицельная планка непривычного вида. На цевье сбоку был привинчен пластинчатый держатель для запасных патронов. В отдельной коробке посверкивали острыми жалами пятьдесят или чуть более патронов с непривычными желтыми поясками на латунных гильзах.

Франциск отнесся к подарку обстоятельно — разобрал, почистил, смазал, тщательно взвесил. Винтовка потяжелела, вплотную приблизившись к двадцати килограмма, но была гораздо «ухватистее». Теперь, под бдительным присмотром лейтенанта, пришло время ее опробовать. Рош аккуратно расстелил тряпицу на влажной земле, умостил винтовку на разложенных сошках, положил за пазуху несколько патронов, чтобы согрелись.

Сначала стрелок произвел пробный выстрел, как обычно, подложив под плечо плотно скатанную шинель, чтобы смягчить отдачу. Обычно «клепальщик» бил по плечу как хороший боксер, как бы плотно не прижимали приклад. Иногда доходило до травм и даже переломов.

Но… не в этот раз.

Далее он выстрелил еще трижды, с каждым разом убавляя прокладку, лицо Франциска светлело с каждым использованным патроном. Еще пять зарядов он отстрелял без шинели, только с толстым чехлом из ее же рукава, одетым на приклад — пружинный амортизатор работал выше всяких похвал. Опытный стрелок мог сделать из «клепальщика» пять-шесть выстрелов подряд, потом рука, отбитая нокаутирующей отдачей, переставала слушаться, а боль становилась нестерпимой. С новой винтовкой можно было выстрелить раз десять и даже больше. Учитывая, что Рош одинаково хорошо стрелял с обеих рук, а левым глазом видел даже чуть лучше из-за небольшой дальнозоркости, можно было рассчитывать на верных двадцать пять — тридцать прицельных выстрелов. Каждый из них при удаче мог вывести из строя такого же бронированного монстра, как те, что он сейчас использовал вместо мишеней. Франциск несколько раз вхолостую щелкнул затвором, проверяя плавность хода — после нескольких выстрелов движущиеся части зачастую разогревались неравномерно и весь механизм начинал сбоить. Но маузер работал с точностью часов.

— Итак? — спросил лейтенант.

— Прекрасное оружие, — с искренней радостью промолвил боливиец. — просто прекрасное.

Хейман хотел было сказать, что это должны быть очень хорошие и состоятельные друзья, раз им под силу оказалось купить и вывезти штатный ствол, оснастить его по-новому и отослать обратно, минуя все бюрократические препоны связанные с пересылкой оружия в ходе военных действий. Но передумал, ограничившись лишь вопросом:

— И чего нам следует ждать?

— Сложно сказать, — Франциск развел было руками, но тяжелый ствол дернул руку вниз, для сохранения равновесия пришлось взмахнуть другой в противоположную сторону и жест получился надуманно-комичным. — Ружье очень хорошее, убойное, как божий гнев. Кроме того, хороший выстрел на треть зависит от патрона. Нынешние никуда не годятся — скверный порох, плохая развеска, а мне еще прислали хорошие патроны. С этим… инструментом я смогу прицельно бить метров до ста пятидесяти, выбирая, в какую заклепку попасть. И метров до семисот-восьмисот — «по четвертям». До километра — по мишени вообще, по машинам, конечно, не по людям.

Кончики усов боливийца печально дрогнули, лейтенант понял, что теперь пришло время дурных новостей. Впрочем, он их и так знал. Все-таки «клепальщики» появились в войсках еще в минувшем году, было время ознакомиться и с достоинствами, и с недостатками.

— Все как обычно? — непонятно для постороннего слушателя спросил он.

— Да, — печально ответил стрелок, поняв лейтенанта с полуслова. — Пуля слишком мала, мишени большие. Нужно либо убить водителя, либо точно поразить двигатель. Когда танк один — не беда, это порождение дьявола можно не спеша нашпиговать свинцом. Но у проклятых томми и лягушатников, да поразит их проказа, много машин… Но я буду стараться, господин лейтенант, Дева Мария мне свидетель.

— Старайся, — порекомендовал Хейман. — Твоим друзьям следовало бы прислать еще телескопический прицел.

— Бесполезно, при такой сильной отдаче подводку любой оптики разбалтывает за несколько выстрелов. Новой планки вполне хватит, тем более, милосердный господь в своей щедрости одарил меня хорошими глазами.

Хейман поморщился, к витиеватой манере разговора боливийца он так и не привык, а поминание тем через слово божественной силы просто раздражало — во взводе хватало одного «пастора». Впрочем, иных неприятных привычек за Рошем не водилось и его набожность вполне можно было выносить.

Можно было, в отличие от бесконечного нытья Харнье, которого иногда хотелось убить всем взводом. Последние пять дней «Альфи» взял за привычку постоянно таскать с собой небольшой деревянный сундучок с веревочной ручкой на проволочных петлях и большим висячим замком. Откуда Альфред его взял, что лежало внутри — никто не знал, но Харнье вел себя так, словно там было чистое золото или по крайней мере свежая пара белья. Даже направляясь в уборную, гранатометчик прихватывал сундучок с собой, а во время сна подкладывал под голову вместо подушки. Для штурмовиков, презирающих воровство и предельно доверяющих друг другу, такое поведение было оскорбительным, иной на месте вредного лягушатника давно получил бы немало тумаков, но Харнье и на этот раз все сошло.