Джон Леннон, Битлз и... я - Пит Бест

Остаток ночи прошел очень быстро: перекурили и принялись подбирать осколки. Но Петер Экхорн не желал больше рисковать:

— Я уверен, что они этого так не оставят, — сказал он, — мы должны их встретить как подобает, если они вернуться.

Действительно, двое из них явились следующим вечером. Они были трезвы и вежливы.

— Мы пришли извиниться, — сказали они пристыженно.

Некоторое время спустя БИТЛЗ открыли новый вид представлений на Репербане. Мы отправлялись в верхний конец улицы и спускались оттуда до самого конца, играя… в чехарду! Мы скакали до посинения, не обращая внимания даже на светофоры. Иногда уже не было никаких сил перескакивать через спины, и мы валились на землю, как ватные. Публике понравилось наше представление, и немцы всех возрастов стали в нем участвовать, образуя позади нас длинную очередь играющих в чехарду: форменная психушка! На иных перекрестках фараоны, посмеиваясь, останавливали поток машин, чтобы пропустить нас. Вообразите, что это было за зрелище, если принять во внимание оживленность движения и скопление народа! Впрочем, немцы привыкли к сумасшедшим выходкам БИТЛЗ.

Наша одежда, конечно, вгоняла нас в расход. В пасмурную погоду с моря тянуло влажностью, и из водосточных желобов Репербана на нас низвергалась вся пыль и грязь Гамбурга. Наши драные джинсы снова напоминали о том, что пора прибарахлиться.

В один прекрасный день мы подбили Пола, для разнообразия, напялить на голову раздобытую нами колониальную каску и промаршировать по Репербану как немецкий часовой, со шваброй вместо ружья на плече. Он закатал джинсы сантиметров на пятнадцать — они были слишком узки, чтобы можно было их засучить до колен — и принялся за дело. Он прошел строевым шагом метров тридцать до угла, а затем повернул обратно. Подбадриваемый нами, он безукоризненно чеканил шаг, а мы тем временем вопили «Зиг хайль!» Граждане города Гамбурга, проходя мимо, едва удостаивали его взглядом или пожимали плечами. Если мы их и шокировали, они этого никогда не показывали.

В награду Пол получил полную каску пива (выливавшегося сквозь вентиляционные отверстия), чтобы отпраздновать успех своего представления, однако с виду он, вроде, не пришел от этого в особый восторг.

Все эти проделки несколько поутихли, когда Синтия, все еще учившаяся в колледже, вместе с Дот, подружкой Пола, белокурой продавщицей, которую он встретил еще во времена «Касбы», приехали провести с нами несколько недель пасхальных каникул.

Астрид подружилась с Синтией и пригласила ее на несколько дней к Кирххеррам. Верная Мутти пустила Дот просто-напросто в баржу, где она сама жила, и иногда Син ночевала там же. Но в иные ночи девушки вместе поднимались в наш дортуар, и тогда нас с Джорджем просили не возвращаться на наши койки до четырех утра. Если же туристки, утомленные осмотром достопримечательностей, поднимались к нам после полудня, нас дипломатично просили «смотреть в другую сторону».

Днем Астрид возила девушек по магазинам на своем сером «Коксинелле». По вечерам они могли на выбор либо сидеть в «Топ Тене» и смотреть «Деляйт шоу» с участием Тони Шеридана по семь-восемь часов кряду, либо подниматься в дортуар, чтобы избавиться от адского шума. Когда они предпочитали оставаться наверху, Джон и Пол исчезали на некоторое время с представления и присоединялись к нам чуть позже.

Наши немецкие обожательницы не преминули заметить, что двое из их идолов предпочли им англичанок. Некоторые из них, особенно те, с которыми мы спали, посылали нам испепеляющие взгляды, а в момент аплодисментов хранили ледяное молчание.

Однажды вечером несколько молодых немцев, обнаружив, что Син и Дот — англичанки и не имея представления о цели их приезда, начали к ним приставать и приглашать за один из столиков. Поначалу все это выглядело вполне невинно, но наши англичаночки дали им понять, что оказанное внимание ни в малейшей степени их не интересует. Но немцы упорствовали и даже начали давать волю рукам. Пол, который часто играл на пианино во время нашего второго турне, не мог видеть, что происходит, загороженный Джоном и мной. Еще со времен «Касбы» Джон всегда бешено ревновал, если к Синтии проявляли излишнее внимание; если кто-то пытался с ней потрепаться, пока он играл, Леннон старался подавить дерзкого грозным взглядом. Спустившись со сцены, он заставлял самозванца убраться.

На этот раз в «Топ Тене» девушки, видимо, слегка испугались. По окончании номера, «адская парочка» (т. е. Леннон и я) бросилась на помощь, соскочив с эстрады. Джон разразился такой бранью, что потасовка казалась уже неизбежной.

— Не лезь не в свое дело, — сказал один из немцев вызывающим тоном, явно ища драки.

— Это моя подружка, с которой ты руки распускал, — ответил Джон злобно.

Немцы мгновенно поостыли, как только ситуация прояснилась; последовали извинения. Они приняли англичанок за туристок, желающих поразвлечься, и, больше того, добавили они, они сами являются фанатами БИТЛЗ, и им бы никогда в голову не пришло нас обижать.

После того как конфликт был улажен дипломатическим путем, официанты, ответственно отнесшиеся к своему заданию, не отходили от Син и Дот ни на шаг, словно сторожевые псы. Больше никаких проблем не возникало после этого недоразумения. А когда наши подружки возвратились восвояси, преданные фаны (то есть девушки) прекратили свой бойкот и снова вовсю улыбались нам.

Как это ни странно, мы ни разу не встретились с Бруно Кошмайдером; во время нашей недолгой отлучки в Ливерпуль, его ореол несколько потускнел. Вскоре после приезда мы, немного поколебавшись, пошли проведать «Кайзеркеллер»: он был похож на бар из города привидений. Там ничего не происходило, только несколько человек играли во флиппер у входа. Мы зашли в клуб и заметили, что число игровых автоматов заметно возросло после нашего отъезда. В войне не на жизнь, а на смерть за успех в Сент-Паули Петер Экхорн выиграл еще одно сражение.

8. Джон, Пол, Джордж и Пит

К середине мая Стьюарт Сатклифф не мог больше выносить нашего сарказма; разрыв произошел однажды вечером, когда мы аккомпанировали Тони Шеридану. Пол, как всегда, играл для Тони на пианино и сказал что-то насчет Астрид, что, должно быть, больно задело Стью. У нас было обычным делом насмехаться над Стью и подвергать его терпение всякого рода испытаниям, но обычно он всего лишь огрызался. Хотя Стью по натуре был скорее миролюбивым, на этот раз — неизвестно что такое сказал Пол, мне этого так и не пришлось узнать, но, видимо, что-то, что его очень обидело, — он пришел в бешенство, отшвырнул гитару и, подскочив к пианино, так двинул Полу, что тот рухнул со своего табурета. Все это время Тони продолжал петь.

Пол и Стью катались по сцене, сцепившись в лютой схватке. У Тони сел голос, и он принялся хрипло выкрикивать слова своей песни.

Пол и Стью продолжали драться, колошматя друг друга что есть мочи еще минут пять; к концу песни они расцепились под аплодисменты зрителей. Те привыкли к притворным стычкам Джона с Полом во время «Деляйт шоу», но я все же сомневаюсь, что кто-нибудь мог обмануться настолько, чтобы поверить, будто эта драка была частью нашего выступления.

Буря поутихла, и Стью крикнул Полу:

— Никогда не говори больше ничего об Астрид, или я тебе башку сломаю.

— Что хочу, то и говорю! — ответил Пол.

Они продолжали переругиваться весь вечер; это было началом конца для Стью как члена БИТЛЗ. Для него настал решающий момент. Я думаю, что он отдалился от нас из-за своей любви к Астрид: она изменила его целиком, включая даже прическу; к тому же его далеко не блестящая игра на гитаре встречала со стороны Джона и Пола одну лишь критику. В конце концов Стью пришел к выводу, что ему придется оставить БИТЛЗ, вместе с достававшимися ему каждый день нахлобучками: он подумывал об этом уже довольно давно. Его связь с Астрид полностью его удовлетворяла, и он думал даже жениться на ней чуть позже. То, что она на три года старше, его не трогало: они были двумя родственными душами, двумя художниками.

Его глубокая страсть к живописи еще больше отдаляла его от нас, — он хотел продолжить учебу в Гамбурге: не имело никакого смысла играть на бас-гитаре с бандой идиотов, вечно издевавшихся над ним.

Тем не менее, наша дружба продолжалась и после пресловутой стычки с Полом, и когда последовало расставание, оно было дружеским и абсолютно свободным от всяких задних мыслей.

Разлука со Стью совпала по времени с началом нового этапа на нашем пути к славе: с появлением Берта Кемпферта и записью нашего первого диска.

Берт Кемпферт уже был известен во всем мире. Он дирижировал большим немецким эстрадно-симфоническим оркестром и сочинял к тому же песни, самая известная из которых в исполнении Фрэнка Синатры стала классикой — «Strangers In The Night». Кемпферту было тридцать, когда он стал появляться в «Топ Тене». Надо сказать, что по стилю он не совсем подходил для этого клуба. Он был музыкантом традиционного направления: за плечами у него стоял опыт работы с известными оркестрами Великобритании и Соединенных Штатов и исполнение таких стандартных вещей, как «Buy Buy Blues» и «Three O'Clock In The Morning» в стиле, весьма далеком от неистового ритма «Мерсибита», которым «Топ Тен» вибрировал до самого утра.