Аномалии - Сэди Тёрнер

это. Сейчас же, смотря прямо на него, я понимаю, что что-то немного не так. Конечно, он сдержан, привлекателен и безусловно излучает силу, но в нем нет эмоций. Несмотря на его огромную ослепительную улыбку — его глаза пусты.

Я внимательно наблюдаю, как он идет от геликоптера в кинозал, откровенно игнорируя подростков, которые собрались, чтобы увидеть его. Он самая большая знаменитость во вселенной, и дети с раннего утра ждали возможности просто посмотреть на него вблизи. Я вижу, как худая застенчивая брюнетка, которую я немного знаю по своей общине, выходит вперед и пытается приблизиться к нему. Громилы Собека резко отрезают ей путь, и она падает. Собек Васел даже не оборачивается. Предписанный партнер девочки помогает ей встать, но ни один из них не выглядит расстроенным из-за того, что сейчас произошло. Кажется, что они не замечают его поведения. Но я замечаю.

Я замечаю многое в последнее время, особенно, поведение моих инструкторов. Я никогда не сталкивалась с Заступниками до Лагеря Монарха. Те, что живут в Океанской Общине, в основном, проводят время на Опреснительном Заводе и держатся подальше от нас. Я всегда думала, что это из-за их статуса, но, возможно, здесь другая причина. У меня было достаточно времени понаблюдать за наставниками близко, и все трое, даже Инелия, ведут себя по-другому, не как все. В них есть индивидуальность. Так же я никогда не видела их предписанных партнеров. У всех остальных наставников в лагере есть пары, но не у этой троицы. Они функционируют самостоятельно и без помощи других понимают себя.

Что, если соединение с предписанным партнером вызывает потерю своей собственной индивидуальности?

С тех пор, как все в лагере были распределены по парам, у них появилась коллективная покорность. Я думаю, что это хорошо, что они всегда рады быть друг с другом, но их миролюбие притупило их спонтанность и любопытство. В первый лагерный день, всего три недели назад, всех переполняло предвкушение: куча незнакомцев и отдельных личностей. Но прошел почти месяц — и царит уже совсем другая атмосфера. Все стали безэмоциональными. Обособленными. Эгоистичными.

― Собек не такой, как я себе представлял, ― шепчет мне Кай, пока мы входим в переполненный зал и садимся на места в последнем ряду.

― Я знаю. Он… ― Я не могу подобрать нужное слово. Говорить плохо о нашем мировом лидере приравнивается к предательству, кроме того, все мои инстинкты заставляют хотеть убежать как можно дальше от лагеря. Откуда это взялось? Я хочу уйти, однако, мне некуда идти. Мы окружены: с одной стороны горами и с трех остальных сторон акрами и акрами солончаков. Теоретически это невозможно, если только я не опытный альпинист или могу прожить месяц без еды и воды. Я делаю несколько глубоких вдохов, пытаясь взять контроль над своей внезапной панической атакой. Из-за чего я так напугана? Я отгоняю дурные мысли и улыбаюсь Каю, опасаясь, что нас кто-нибудь нас услышит. ― Он, уж точно, сюрприз.

Я концентрируюсь на мировом лидере и задаюсь вопросом, что он собирается сказать. Собек стоит за трибуной в ожидании, пока все замолчат. Когда в помещении, наконец, воцаряется тишина, он начинает свою речь:

― Бабочки начинают свою жизнь в качестве гусениц, ― Собек Васел улыбается, обнажая зубы. ― А гусеницы… уродливы.

Он останавливается в ожидании смеха, и аудитория легко подчиняется. Васел довольно обаятельный. Его обезоруживающая натура позволяет легко завоевать толпу, которая одурманена его небрежными манерами и сладкозвучным голосом.

― Гусеницы символизируют неразвитый потенциал. Такой потенциал, который я вижу в каждом из вас. — Он подмигивает первому ряду, где сидит Анника, и я вижу, как она краснеет.

Я скучаю по Аннике. Я скучаю по своей лучшей подруге. Мы не общались с той самой ночи кино, и не могу сказать, что я не прикладывала усилий. При любом шансе я пыталась улизнуть в ее хижину, но ее больше интересуют отношения с Данте, чем общением со мной. Она изменилась. Очень сильно. И Рейн тоже. Мои лучшие подруги выглядят так же, как раньше и имеют те же черты характера и причуды, но они стали зацикленными на себе и на своем будущем супруге. Данте и Эдвард для них целый мир, а я — помеха, аутсайдер, которого они из вежливости терпят.

― Метаморфозы. Вся жизнь состоит из метаморфоз, ― продолжает Собек, искусно разговаривая со всей толпой — как с подростками, так и с наставниками, обязательно устанавливая зрительный контакт с каждым. ― И жизнь по-настоящему начинается, как только вы трансформировались из незрелой формы в полностью осознанного взрослого. Из кокона они перерождаются в красивых бабочек. Граждане, теперь — вы бабочки. Ваши родители посещали Лагерь Монарха и были запечатлены, чтобы создать вас, моих красивых бабочек. И однажды вы так же создадите своих прекрасных бабочек.

Подождите-ка. Он что, только что назвал нас красивыми бабочками? Серьезно? Я смотрю на Кая и вижу, как он закатил глаза. Он также озадачен, как и я. И это наш мировой лидер? Это звучит безумно. Красивые бабочки? Мы не маленькие дети, а он разговаривает с нами, как с идиотами. Однако, всем, кажется, нравятся его слова: и детям, и наставникам. Мне кажется, что все находятся в каком-то изумлении, по-идиотски качая головой в подтверждение слов лидера.

― Сегодня вам сделают татуировки в виде бабочек. Я знаю, насколько волнующим является этот момент для вас. День, которого вы ждали всю свою жизнь. Вместе с этой татуировкой наступает ваше официальное вступление в ГУ — общество свободное от опасности и страха. Безопасное от войны и надежное в нашем стремлении к миру. Один мир. Единственное государство, управляемое Глобальным Управлением. Развитое и регулируемое мной.

Собек сжимает руки над головой, приветствуя себя самого. Я чувствую исходящую от него жажду власти. Что с ним не так и почему никто этого не замечает? Неужели у них настолько промыты мозги, что они не замечают его диктаторские замашки? Они просто овцы, следующие за стадом.

― Что, если мы не хотим вступать в Глобальное Управление? ― спрашивает единственный голос. Весь лагерь оборачивается и смотрит на Бертона. Он стоит всего в нескольких креслах от меня и обращается к мировому лидеру. Бертон не бунтует намеренно, а просто искренне интересуется.

― Как твое имя, сын? ― спрашивает Собек, продолжая улыбаться.

― Бертон Скора, сэр. ― Он добавляет «сэр» в конце, будто забыв.

― Что ж, Бертон Скора, всегда есть выбор. ― Собек обменивается взглядами с Клаудией Дюрант, и она едва