Столыпин - Аркадий Савеличев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Капсукас был хитрый литвин, только и сказал:
– Погорели ведь последние грошики и у некоторых хуторян. Думаю, пан предводитель, они сами и разберутся. Получше всяких полицейских.
Ждать пришлось недолго. Через два дня, когда на новой лесосеке, отведенной Столыпиным на своих угодьях, стучали топоры – под их перестук и поднялся крик:
– Висит!
– Кто висит?..
– Да вот же, вот!..
И верно, на осине, которая в строевой лес, конечно, не годилась, висел пропавший управляющий. С запиской на груди: «Злодей-поджигатель!»
Ясно, по чьему-то наущению поджигал, но кара-то заслуженная?!.
Столыпин позвал к себе в домашний кабинет хохла Миколу.
Тот не слишком уверенно ходил по коврам. А тем более неловко садился в указанное кресло. Хозяин не стал его томить, просто сказал:
– Вот тебе, Микола, и должность. Теперь ты Николай Юрьевич Карпуша. Чтоб иначе тебя и не называли! Управляй именьем и всеми моими землями с толком и с честью. Сообразно должности и приоденься, – оглядел он хоть и городской, но подзатрепанный вид. Деньги на обзаведенье выложил из стола: заранее припасенный конверт. – Съезди в Ковно, потом покажешься мне. Как управляющий имеешь право пользоваться одноконной бричкой. С Богом, Николай Юрьевич!
Микола, в одночасье ставший Николаем Юрьевичем, вскочил с кресла:
– Да я, Петр Аркадьевич, расшибусь, если надо!..
– Все, все. Расшибаться не надо. Эй там! – хлопнул в ладоши. – Мы с управляющим желаем закусить.
Нет, без таких перевертов жизнь неинтересна. Хоть для управляющего, хоть и для самого хозяина.
Петр Аркадьевич был сегодня в отличном настроении.IХ
Год 1889 грозил перевалить уже в последнее десятилетие уходящего века…
Но не успел…
Пришло известие о смерти матери – Натальи Михайловны Столыпиной, генеральши и скромной героини Балканской войны. Господи, матерь упокой!
Сын самолично возложил ее боевую медаль на застывшую грудь и, набираясь житейского тепла, подзастрял в Москве и Петербурге. Отец тоже был не в самом лучшем здравии, а после похорон нуждался и в сыновьем участии. Конечно, гнал в Колноберже, к семье, к любимой внучке, к делам оставленным. Хотя кто запретит сыну побыть возле своего старого генерала? Только жена. Но Ольга умоляла, требовала остаться пока возле ее свекра, убеждая, что у них все в порядке. И только когда генерал вспомнил о своих обязанностях кремлевского коменданта и буквально выгнал сына домой, мол, мешаешь мне исполнять государев долг, – только тогда Петр Аркадьевич и засобирался восвояси. Вышло уже не через Москву, а через Петербург. С братом Александром они давно жили порознь и по душам давненько не разговаривали. Такова жизнь – провести последний вечер вдвоем…
Впрочем, втроем.
Третьим был Алексей Лопухин, одноклассник по орловской гимназии. Правда, мало ли сыщется одноклассников у человека, который теперь столь успешно служил в департаменте полиции – столоначальником или кем-то вроде того. Но Петр Столыпин с юношеских лет был на особом счету, и уж тут ничего не поделаешь. Да и проходил тоже по Министерству внутренних дел: честь только для предводителей дворянства Западного края. Вроде как сослуживцы.
Для брата Александра, годом постарше Петра, не было секретом, что друзья-одноклассники, как по уговору, после университетов записались в недоступное для других МВД. Был ли, не был ли уговор – теперь уже не имело значения. Они могли сходиться, расходиться по разным углам необъятной империи, но всякий раз, как выпадал случай, садились за один стол – будь то в ресторане, на квартире или на какой-нибудь даче. А разве ныне не случай, хотя и тяжелый?
Алексей Лопухин и для старшего брата закадычный приятель. Александр успешно вершил газетные дела в «Новом времени», а эта всесильная газета не чуралась всесильного министерства. И опять же будет неправдой, что кто-то перед кем-то заискивал. Разве что все трое перед единым ликом: Россией!
После похорон матери было, конечно, не до ресторанов; просто Петр пришел на квартиру к Александру, а там уже сидел и Алексей. Пока братья молча обнимались, он в разговор не встревал, а после сказал:
– Ничего, ничего, Петро. Жизнь продолжается. Как всегда в России: радость и горе на троих. Помянем?
– Да уж спасибо, Алексей. Пора на поезд.
– Ну, поезд полиция может и остановить!
Хорошо смеялся никогда не унывающий Лопухин. У Петра в таком тесном дружестве отлегло от сердца.
– Коль поезд стоит, да и мы стоим – так стоя и помянем…
Какие могли быть возражения?
– Господи, упокой рабу Божию Наталью Михайловну!..
– …матерь нашу!..
– …маму незабвенную!..
Помянули как след быть, и не однова, уже за столом. Но ведь были-то они где? В России, да еще в самом Петербурге. Явилось неизменное:
– На троих?
– На троих!
– Лучше сказать – за троих!..
Ничего грешного в том, что русские люди после официальных, отшумевших поминок и себя не забыли. А главное, понимали, помнили – куда идут-едут… и куда на этот вечер никуда не уйдут, не уедут. Алексею Лопухину и по должности следовало опекать предводителя дворянства. Чего там! Он без всяких хитросплетений решил:
– Не пущу, Петро. Как хошь – не пущу!
Вполне приятельское, словесное коловращение:
– Не пустит, братец, уж поверь мне.
– Верно, завтра уедешь.
Если не послезавтра.
– Утро вечера мудренее?
– Мудренее, вестимо!
– Значит, я иду к телефону…
И пошел, сам Бог не мог бы его остановить!
– Андрей Никанорыч, нынешний билет Петра Столыпина сдай да забронируй на завтрашний вечер… Что? Не пришлось бы на послезавтра переносить? А это как Бог даст. Не будем загадывать. Мой нижайший поклон супруге Настюше Павловне!
Петр отходил душой.
– Ну, что с вами делать?..
– А ничего не поделаешь, братец.
– И не моги делать! У-у, какой я грозный!..
Сюртуки давно уже скинуты, и всплыл бражной пеной неизменный вопрос:
– Так о чем говорят русские люди хоть на свадьбе, хоть на поминках… да хоть и после драки в полиции?..
– Он еще спрашивает!
– О России, да, все о ней, многогрешной…
Вот вроде бы серьезные люди, и всплакнули, как положено, и пошутили, а перед главным вопросом задумались…
– А не выпить ли сейчас кофейку?
Это уже дело хозяйское. Не голь перекатная в квартире жила. Одного взгляда довольно, чтоб народ услужающий мигом приносил, что нужно.
После кофейку-то Петр Аркадьевич и признался:
– Вот я недавно был на Смоленщине. У Александра Николаевича Энгельгардта… Да, да, того самого… гвардейского офицера-артиллериста, профессора химии, народника, которого полиция вышвырнула в родное Батищево… – Лопухин выдержал насмешливый взгляд друга, промолчал. – И что же? Озлобился он, как какой-нибудь недоумок Чернышевский? Пошел стрелять в императоров и губернаторов, как все эти Каракозовы, Кибальчичи, Перовские и иже с ними? Вы, конечно, слышали, а может, и читали «Письма из деревни»? – Утвердительный кивок брата это подтверждал. – Поверьте, друзья, я не встречал большего патриота России! Не на словах, а на деле. Там, в своем Дорогобужском уезде, он сделал то, чего не сделали ни целые дворянские сборища краснобаев, ни наши воровские министерства, ни даже всемогущая полиция… Да, да, Алексей, – упредил, чтоб не перебивали, – мало того, он научил не только помещиков, но и крестьян любить и понимать землю, он утихомирил целый бунтовавший ранее уезд. Без единого солдата, без единого полицейского. Когда человек работает, ему бунтовать некогда. Бунтуют только бездельники. Значит, не мешайте человеку работать! Развяжите ему руки, а тем более ноги… чтоб он мог идти, куда хочет, и делать, что хочет!
На этот раз Алексей Лопухин не утерпел:
– А ведь твои воззрения, Петро, недалеки от воззрений умных полицейских!
– Что, есть таковые?
– Есть, Петро, есть… Правда, немного.
– Немного и Энгельгардтов, – вставил свое слово Александр. – Взять хотя бы нас, борзописцев. Каждый думает, когда чирикает пером: «Я хорош до тех пор, пока хорош перед хозяином». Каково?
– Соглашусь, – повеселел Лопухин. – То же самое и у нас: «Хороший полицейский – хорошо глядящий в рот начальству!»
– Значит, начальство менять надо?.. – все подливал да подливал масла в огонь отбросивший грустные мысли Петр.
– Дружище, – обнял его Алексей, – так ведь помаленьку и меняем. Бьюсь об заклад: быть тебе губернским предводителем, а там и повыше…
Теперь уже Александр не вытерпел:
– Ну, Алексей! Прожектёр ты великий.
– Почему же? Предводитель Ковенской губернии – человек неплохой, да и только. Дела никакого не делает. К тому ж на старческом выдохе. Надо его менять? Надо. Кого ставить во главе губернии, как не лучшего уездного предводителя?!
Петру оставалось только развести руками:
– Нет, у нас какой-то триумвират заговорщиков!
– Заговора – не допущу, – прорезался истинный голос полицейского.
Что-то слишком серьезное начиналось. Александр как один из ведущих сотрудников главной российской газеты первым уловил лихой тон разговора.
